Я познакомил их с планом операции, поставил задачу каждому командиру. Потом Щелаковский объяснил, каково политическое значение предстоящего контрудара, как мобилизовать людей, поднять - дух бойцов. Это должны знать и политработники, и строевые командиры.
Алексей Варфоломеевич не отличался ораторскими способностями. Не мог он произносить красивых речей, не любил громких фраз. Говорил коротко, негромко, но умел затронуть в душе человека самые глубокие струнки, умел найти главное, разъяснить, растолковать суть дела.
В соседней комнате склонились над картой полковник Грецов и майор Вашурин. Они разрабатывали оперативные документы, уточняли задачи соединений, подготавливали боевой приказ.
Меня ожидал начальник тыла корпуса полковник Сакунов. Он только что прибыл из Нового Оскола с последним эшелоном и привез хорошую новость: удалось забрать почти все машины, застрявшие у Корочи. И еще одна новость: из Москвы привезли автоматы, даже не полторы тысячи, как было обещано, а две. Плохо только обстояло дело с ковкой лошадей. Работникам тыла нигде не удалось достать подков, даже в Москве.
У всех много забот. Лишь наши разведчики бездействуют. Производить разведку нам запретили. Мы - на «иждивении» у разведывательного отдела штаба фронта. Кононенко ходит недовольный. Но ничего не поделаешь.
Мне было совершенно необходимо познакомиться с дивизиями и бригадами, которые придавались корпусу. Я отправился в 415-ю стрелковую, которая в это время продвигалась к линии фронта. Наблюдая части на марше, заметил, что люди еще не втянуты в поход, многие отстают, колонны растянулись, не чувствуется управления подразделениями. Истощенные лошади с трудом тянут орудия и повозки.
Поговорил с бойцами и командирами. Настроение у всех хорошее. Народ крепкий, много сибиряков. Дивизия сформирована недавно, укомплектована полностью, но ей не хватает организованности, сколоченности и, конечно, боевого опыта. Многие командиры еще не научились ориентироваться на местности. А учиться уже нет времени. Через день людям предстоит принять боевое крещение.
Лучшее впечатление произвела 112-я танковая дивизия. Она тоже была создана недавно, в сентябре, тоже еще не участвовала в крупных боях. Но подразделения ее оказались более сколоченными. Плохо только, что вооружена устаревшими танками Т-26, Т-60 и БТ. Броню их снаряды пробивают сравнительно легко.
Тревожило положение с 145-й и 31-й танковыми бригадами. Они были только что сформированы и отправились на фронт столь поспешно, что даже не получили запасных частей. Не имели они и тягачей для вытаскивания застрявших или подбитых тяжелых танков.
Собственно, из этих бригад прибыли только их командиры и комиссары да несколько танков. Остальные машины остались на дорогах: одни поломались, другие завязли, третьи ждали, когда подвезут горючее. Принимать в расчет эти танковые бригады на первом этапе наступления не приходилось. Но укомплектованы они были новыми танками, в том числе Т-34 и КВ. И когда командиры бригад соберут боевые машины, они смогут серьезно помочь нам.
А пока оставалась главная надежда на испытанные в боях кавалерийские дивизии: 5-ю имени Блинова и 9-ю Крымскую.
Вечером, возвратившись в штаб, я вызвал Кононенко. Он только что получил звание майора. Поздравив его, я спросил, нет ли новых данных о противнике, занимающем тот участок, куда намечен контрудар. Новых данных не оказалось. Незадолго до моего приезда разведывательный отдел фронта еще раз подтвердил, что на участке - два или три батальона немцев.
На улице послышался частый стук копыт по подмерзшей земле, громкие команды. Мы с Кононенко подошли к окну. Шли сабельные эскадроны. В темноте невозможно было различить лица. Но по одежде, по характерной посадке я узнавал некоторых командиров.
- Двинулись, - взволнованно произнес Кононенко. - Счастливого пути вам, товарищи!
Начался первый этап операции. Точно по плану выступили в район сосредоточения кавалерийские полки.
На следующий день, 12 ноября, меня вызвали в Бутурлино (четыре километра северо-восточнее Серпухова), где стоял штаб 49-й армии, для разговора по телефону с командующим фронтом (корпус проводной связи со штабом фронта еще не имел).
С досадой я услышал от командующего, что в план наступления внесены значительные изменения. 49-я армия не будет создавать ударную группировку и начнет наступление в прежних боевых порядках. Это значило, что наш совместный удар будет гораздо слабее, чем я ожидал.
Вверенной мне конно-механизированной группе приказывалось развить предполагаемый тактический успех правофланговых стрелковых дивизий 49-й армии в оперативный. Для этого группе надлежало пройти перекатом через боевые порядки наступающей пехоты, выдвинуться вперед и ворваться в тыл противника. После этого правофланговые дивизии 49-й армии не будут наступать левее нас, как предполагалось раньше, а произведут перегруппировку, чтобы прикрыть правый фланг кавалерийского корпуса со стороны Угодского Завода, где были обнаружены крупные силы противника. Командующий опасался, что немцы могут в свою очередь нанести оттуда удар по нашим войскам.
Неизбежным следствием таких изменений становилось ослабление наших сил. Кроме того, пути наступления стрелковых дивизий и вверенных мне частей перекрещивались. А это могло вызвать серьезную путаницу.
Я попытался возразить Жукову и отстоять тот план, который был утвержден им и одобрен Верховным Главнокомандующим. Не выслушав до конца моих соображений, Жуков приказал выполнять новые указания.
Единственное, чего мне удалось добиться, это отсрочить начало операции на сутки, перенеся его на 14 ноября. Штабу группы надо было провести теперь большую дополнительную работу, поставить войскам новые задачи. Кроме того, я надеялся, что за сутки командиры танковых бригад сумеют собрать на дорогах и подтянуть к фронту хотя бы часть своих боевых машин.
На другой день в деревне Калугине, в пятнадцати километрах от Серпухова, я встретился с начальником штаба 49-й армии полковником Верхоловичем, чтобы увязать вопросы взаимодействия, и мне стали отчасти понятны причины изменения уже утвержденного плана.
Верхолович вел себя довольно странно. Он ничего не обещал наверняка, не брал на себя никаких обязательств в отношении действий пехоты и танков, отделываясь общими фразами. По сути дела, мы условились только об одном: 49-я армия окажет конно-механизированной группе поддержку артиллерийским огнем. Но и эта договоренность была ненадежной: хотя 49-я армия и сохранила значительную часть своей артиллерии, но снарядов имела очень мало.
Я догадывался, почему Верхолович не хочет брать на себя определенных обязательств.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Алексей Варфоломеевич не отличался ораторскими способностями. Не мог он произносить красивых речей, не любил громких фраз. Говорил коротко, негромко, но умел затронуть в душе человека самые глубокие струнки, умел найти главное, разъяснить, растолковать суть дела.
В соседней комнате склонились над картой полковник Грецов и майор Вашурин. Они разрабатывали оперативные документы, уточняли задачи соединений, подготавливали боевой приказ.
Меня ожидал начальник тыла корпуса полковник Сакунов. Он только что прибыл из Нового Оскола с последним эшелоном и привез хорошую новость: удалось забрать почти все машины, застрявшие у Корочи. И еще одна новость: из Москвы привезли автоматы, даже не полторы тысячи, как было обещано, а две. Плохо только обстояло дело с ковкой лошадей. Работникам тыла нигде не удалось достать подков, даже в Москве.
У всех много забот. Лишь наши разведчики бездействуют. Производить разведку нам запретили. Мы - на «иждивении» у разведывательного отдела штаба фронта. Кононенко ходит недовольный. Но ничего не поделаешь.
Мне было совершенно необходимо познакомиться с дивизиями и бригадами, которые придавались корпусу. Я отправился в 415-ю стрелковую, которая в это время продвигалась к линии фронта. Наблюдая части на марше, заметил, что люди еще не втянуты в поход, многие отстают, колонны растянулись, не чувствуется управления подразделениями. Истощенные лошади с трудом тянут орудия и повозки.
Поговорил с бойцами и командирами. Настроение у всех хорошее. Народ крепкий, много сибиряков. Дивизия сформирована недавно, укомплектована полностью, но ей не хватает организованности, сколоченности и, конечно, боевого опыта. Многие командиры еще не научились ориентироваться на местности. А учиться уже нет времени. Через день людям предстоит принять боевое крещение.
Лучшее впечатление произвела 112-я танковая дивизия. Она тоже была создана недавно, в сентябре, тоже еще не участвовала в крупных боях. Но подразделения ее оказались более сколоченными. Плохо только, что вооружена устаревшими танками Т-26, Т-60 и БТ. Броню их снаряды пробивают сравнительно легко.
Тревожило положение с 145-й и 31-й танковыми бригадами. Они были только что сформированы и отправились на фронт столь поспешно, что даже не получили запасных частей. Не имели они и тягачей для вытаскивания застрявших или подбитых тяжелых танков.
Собственно, из этих бригад прибыли только их командиры и комиссары да несколько танков. Остальные машины остались на дорогах: одни поломались, другие завязли, третьи ждали, когда подвезут горючее. Принимать в расчет эти танковые бригады на первом этапе наступления не приходилось. Но укомплектованы они были новыми танками, в том числе Т-34 и КВ. И когда командиры бригад соберут боевые машины, они смогут серьезно помочь нам.
А пока оставалась главная надежда на испытанные в боях кавалерийские дивизии: 5-ю имени Блинова и 9-ю Крымскую.
Вечером, возвратившись в штаб, я вызвал Кононенко. Он только что получил звание майора. Поздравив его, я спросил, нет ли новых данных о противнике, занимающем тот участок, куда намечен контрудар. Новых данных не оказалось. Незадолго до моего приезда разведывательный отдел фронта еще раз подтвердил, что на участке - два или три батальона немцев.
На улице послышался частый стук копыт по подмерзшей земле, громкие команды. Мы с Кононенко подошли к окну. Шли сабельные эскадроны. В темноте невозможно было различить лица. Но по одежде, по характерной посадке я узнавал некоторых командиров.
- Двинулись, - взволнованно произнес Кононенко. - Счастливого пути вам, товарищи!
Начался первый этап операции. Точно по плану выступили в район сосредоточения кавалерийские полки.
На следующий день, 12 ноября, меня вызвали в Бутурлино (четыре километра северо-восточнее Серпухова), где стоял штаб 49-й армии, для разговора по телефону с командующим фронтом (корпус проводной связи со штабом фронта еще не имел).
С досадой я услышал от командующего, что в план наступления внесены значительные изменения. 49-я армия не будет создавать ударную группировку и начнет наступление в прежних боевых порядках. Это значило, что наш совместный удар будет гораздо слабее, чем я ожидал.
Вверенной мне конно-механизированной группе приказывалось развить предполагаемый тактический успех правофланговых стрелковых дивизий 49-й армии в оперативный. Для этого группе надлежало пройти перекатом через боевые порядки наступающей пехоты, выдвинуться вперед и ворваться в тыл противника. После этого правофланговые дивизии 49-й армии не будут наступать левее нас, как предполагалось раньше, а произведут перегруппировку, чтобы прикрыть правый фланг кавалерийского корпуса со стороны Угодского Завода, где были обнаружены крупные силы противника. Командующий опасался, что немцы могут в свою очередь нанести оттуда удар по нашим войскам.
Неизбежным следствием таких изменений становилось ослабление наших сил. Кроме того, пути наступления стрелковых дивизий и вверенных мне частей перекрещивались. А это могло вызвать серьезную путаницу.
Я попытался возразить Жукову и отстоять тот план, который был утвержден им и одобрен Верховным Главнокомандующим. Не выслушав до конца моих соображений, Жуков приказал выполнять новые указания.
Единственное, чего мне удалось добиться, это отсрочить начало операции на сутки, перенеся его на 14 ноября. Штабу группы надо было провести теперь большую дополнительную работу, поставить войскам новые задачи. Кроме того, я надеялся, что за сутки командиры танковых бригад сумеют собрать на дорогах и подтянуть к фронту хотя бы часть своих боевых машин.
На другой день в деревне Калугине, в пятнадцати километрах от Серпухова, я встретился с начальником штаба 49-й армии полковником Верхоловичем, чтобы увязать вопросы взаимодействия, и мне стали отчасти понятны причины изменения уже утвержденного плана.
Верхолович вел себя довольно странно. Он ничего не обещал наверняка, не брал на себя никаких обязательств в отношении действий пехоты и танков, отделываясь общими фразами. По сути дела, мы условились только об одном: 49-я армия окажет конно-механизированной группе поддержку артиллерийским огнем. Но и эта договоренность была ненадежной: хотя 49-я армия и сохранила значительную часть своей артиллерии, но снарядов имела очень мало.
Я догадывался, почему Верхолович не хочет брать на себя определенных обязательств.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95