Сейчас этот парк стал ареной ожесточенного боя. 80-я дивизия продвигалась через него на северо-запад.
5-я и 7-я дивизии тоже получили соответствующие задачи: овладеть районом Зиммеринг и наступать к центру города, помогая 21-му корпусу захватить арсенал.
— К штурму все готово! — доложил начальник штаба Забелин.
Это означало, что роты, батальоны и полки заняли исходные позиции, что штурмовые группы готовы к действию, что все точки, откуда противник может открыть огонь, взяты на прицел.
Стояла относительная тишина. Все ждали сигнала атаки.
— Общий штурм приказано начать пятиминутным огневым налетом на всю глубину обороны противника. Одновременно должна двинуться на штурм пехота, — добавил Забелин.
И вот — сигнал! Нарастая, загремела канонада, эхо разрывов, мечась между городских стен, оглушало. Затарахтели пулеметные и автоматные очереди, мелькают огненные вспышки — наши бойцы бросают гранаты н бутылки с горючей жидкостью. Улицы заволокло дымом и пылью рушащихся домов.
Дивизии в коротких, но горячих схватках полностью очистили от врага Кайзер-Эберсдорф и кладбище и начали бой за Зиммеринг.
Особенно упорное сопротивление встретили мы в районе газового и механического заводов. Проходившая перед этими территориями высокая железнодорожная насыпь была заранее подготовлена к обороне — прямо в ней устроены долговременные огневые точки, а подступы заминированы. Передний край держали три роты 114-го гренадерского полка 6-й немецкой танковой дивизии.
Первая попытка гвардейцев 1-го и 11-го полков овладеть механическим заводом не удалась. Тогда вперед рванулись самоходки с десантами. Они на большой скорости проскочили насыпь под железнодорожным мостом и открыли огонь — каждая по назначенному ей объекту. Под прикрытием самоходных орудий вперед выдвигались десантники — автоматчики, саперы и огнеметчики. Так, выжигая и подрывая взрывчаткой опорные пункты гитлеровцев, наши медленно, но уверенно продвигались вперед.
Успешно действовали также тяжелые гаубицы, когда их выдвигали на прямую наводку. 152-миллиметровые снаряды проламывали стены, разбивали завалы, баррикады и прочие заграждения, с которыми не могли справиться пушки полковой и дивизионной артиллерии. Насколько мне известно, стрельба из тяжелых орудий прямой наводкой давала отличные результаты в уличных боях и в других крупных городах.
В лабиринте улиц, дворов и переулков незнакомого города наши штурмовые группы по ходу боя осваивали новые тактические приемы. В частности, поскольку то и дело приходилось проламывать стены и заборы, каждый воин, кроме штатного оружия, носил с собой ломик, кирку или топор.
Штурмовая группа во главе с комсоргом роты красноармейцем Вовком подступила к большому пятиэтажному дому. Пока красноармеец Ананьев вел огонь по окнам из пулемета, Вовк и другие бойцы ворвались в подъезды. Начался ближний бой в комнатах и коридорах. Через три часа здание было очищено от противника. В захваченном складе боеприпасов Вовк нашел фаустпатроны. Через несколько часов он сумел сжечь ими два тайка типа «тигр». Тут же, на улицах Вены, Вовку был вручен орден Красного Знамени.
В одном из домов, на втором этаже, засел вражеский пулеметчик. Расчет противотанкового ружья никак не мог достать его. Тогда бойцы Тарасюк и Абдулов, пройдя дворами, забрались на крышу этого дома. Абдулов закрепил за дымовую трубу длинную веревку, Тарасов спустился по ней к окну, из которого бил пулемет, швырнул внутрь противотанковую гранату, и все было кончено.
Подразделение офицера Котликова продвигалось вдоль улицы, от дома к дому. Враг закрепился по обеим ее сторонам, трехслойный пулеметный и минометный огонь нс позволял нашим гвардейцам перетаскивать через улицу станковый пулемет. Тогда Котликов привязал к пулемету проволоку, разбил своих воинов на две группы. Теперь они наступали одновременно по обеим сторонам улицы, перетаскивая по мере надобности пулемет за проволоку от одной группы к другой.
Инициатива и самостоятельность в действиях мелких подразделений — одно из решающих условий успеха в боях за крупный город. Именно поэтому мы так быстро продвигались в глубь Вены.
Воины соседнего с нами корпуса штурмовали арсенал. Противник оказывал ожесточенное сопротивление, и командарм потребовал оказать содействие соседу. Мы понимали, что лучшей помощью ему будет успешное наше продвижение вперед, в обход территории арсенала. Большая часть дня 8 апреля прошла в борьбе за Зиммеринг. К утру восемь полков трех наших дивизий продвинулись уже до северной части парка Пратера и оперного театра.
Как только взяли этот знаменитый венский театр, туда зашел начальник политотдела армии полковник В. Ф. Смирнов. Здание было сильно разрушено, в вестибюле, кто сидя, кто полулежа, закусывали автоматчики.
— Знаете, что за дом отвоевали? — спросил Смирнов.
— Вроде бы театр.
— Театр! Здесь когда-то выступали Штраус и Моцарт!
— Важная вещь, — сказал один из автоматчиков. — Однако есть важнее.
— Что, например?
— От Волги сюда иду, товарищ полковник. Вот бы залезть куда повыше да оглянуться…
Каждый из нас в эти дни мысленно измерял пройденный путь тысячеверстный, обильно политый солдатским потом, своей и вражьей кровью. Путь, который многие воины нашего корпуса начали под Ахтыркой и Котельвой.
На днях доложили мне, что опять отличился разведчик из 18-го полка 7-й дивизии Иван Иванович Лапа. Он выследил и с помощью подоспевших товарищей взял в плен тринадцать гитлеровцев.
Лихим воином стал Иван Лапа! А ведь около двух лет назад он пришел к нам (в Котельве) четырнадцатилетним худеньким хлопчиком. «Хочу бить фрица!» — и никаких гвоздей. Был сперва повозочным, а теперь артиллерийский разведчик. На груди сверкают боевые медали.
Я упоминал уже о Коле Черноруке — тоже мальчике из Котельвы, который пристал к 1-му полку 5-й дивизии и стал воспитанником этого боевого коллектива. В Вену Николай пришел закаленным фронтовиком, наводчиком 45-миллиметровой противотанковой пушки. В бою за Швехат он уничтожил две пулеметные точки вместе с расчетами, а через три дня еще один пулемет только на этот раз ручной гранатой.
Через много лет после окончания войны Николай Павлович Чернорук прислал мне письмо, в котором вспоминал о боях за Вену.
«В Вене, на окраине, — писал он, — был лагерь военнопленных французов, англичан и американцев. Пленные жили неплохо. Было у них что кушать, и одеты чисто, а возле кроватей — фотографии актрис… В городе же население очень голодало, хлеба совсем не было. Наши фронтовики делились с ними своим пайком. Все-таки мы, русские, какие-то жалостливые — наверное, самые жалостливые в мире…»
Специально цитирую те места письма, где советский солдат, пришедший с военным походом за границу, столкнувшийся с чужим миром, пытается понять его, объяснить свое к этому миру отношение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78