К июлю она
окончательно перестала говорить и передвигалась на четвереньках, а в конце
месяца старик Гарднер с ужасом обнаружил, что его жена едва заметно
светится в темноте - точь в точь, как вся окружавшая ферму растительность.
Незадолго до того со двора убежали лошади. Что-то испугало их посреди
ночи, и они принялись ржать и биться в стойлах с поистине ужасающей силой.
Все попытки успокоить животных не принесли успеха, и когда Нейхем наконец
открыл ворота конюшни, они вылетели оттуда, как стадо встревоженных лесных
оленей. Четырех беглянок пришлось искать целую неделю, а когда их все же
нашли, то оказалось, что они не способны даже нагнуться за пучком травы,
росшей у них под ногами. Что-то сломалось в их дурацких мозгах, и в конце
концов всех четверых пришлось застрелить для их же собственной пользы. Для
заготовки сена Нейхем одолжил лошадь у Эми, но это на редкость смирное и
послушное животное наотрез отказалось приближаться к сараю. Она упиралась,
взбрыкивала и оглашала воздух ржанием до тех пор, пока ее не увели обратно
во двор, и мужчинам пришлось на себе волочить тяжеленный фургон до самого
сеновала. А между тем растения продолжали сереть и сохнуть. Даже цветы,
сначала поражавшие всех своими невиданными красками, теперь стали
однообразно серыми, а начинающие созревать фрукты имели, кроме привычного
уже пепельного цвета, карликовые размеры и отвратительный вкус. Серыми и
искривленными выросли астры и золотарники, а розы, цинии и алтеи приобрели
такой жуткий вид, что нейхемов первенец Зенас однажды забрался в палисадник
и вырезал их всех под корень. Примерно в это же время начали погибать
заполонившие ферму гигантские насекомые, а за ними и пчелы, перед тем
покинувшие ульи и поселившиеся в окрестных лесах.
К началу сентября вся растительность начала бурно осыпаться,
превращаясь в мелкий сероватый порошок, и Нейхем стал серьезно опасаться,
что его деревья погибнут до того, как отрава вымоется из почвы. Каждый
приступ болезни у его жены теперь сопровождался ужасающими воплями, отчего
он и его сыновья находились в постоянном нервном напряжении. Они стали
избегать людей, и когда в школе вновь начались занятия, дети остались дома.
Теперь они видели только Эми, и как раз он-то во время одного из своих
редких визитов и обнаружил, что вода в гарднеровском колодце больше не
годилась для питья. Она стала не то, чтобы затхлой, не то, чтобы соленой -
во всяком случае, настолько омерзительной на вкус, что Эми посоветовал
Нейхему не откладывая дела в долгий ящик вырыть новый колодец на лужайке
выше по склону. Нейхем, однако, не внял предупреждению своего старого
приятеля, ибо к тому времени стал нечувствителен даже к самым необычным и
неприятным вещам. Они продолжали брать воду из зараженного колодца,
апатично запивая ею свою скудную и плохо приготовленную пищу, которую
принимали в перерывах между безрадостным, механическим трудом, заполнявшим
все их бесцельное существование. Ими овладела тупая покорность судьбе, как
если бы они уже прошли половину пути по охраняемому невидимыми стражами
проходу, ведущему в темный, но уже ставший привычным мир, откуда нет
возврата.
Таддеус сошел с ума в сентябре, когда в очередной раз, прихватив с
собой пустое ведро, отправился к колодцу за водой. Очень скоро он вернулся,
визжа от ужаса и размахивая руками, но даже после того, как его удалось
успокоить, от него ничего невозможно было добиться, кроме бессмысленного
хихиканья да еле слышного шепота, каким он бесконечно повторял
одну-единственную фразу: "Там, внизу, живет свет..." Два случая подряд -
многовато для одной семьи, но Нейхема не так-то просто было сломить. Неделю
или около того он позволял сыну свободно разгуливать по дому, а потом,
когда тот начал натыкаться на мебель и падать на что ни попадя, запер его
на чердаке, в комнате, расположенной напротив той, в которой содержалась
его мать. Отчаянные вопли, которыми эти двое обменивались через запертые
двери, держали в страхе остальную семью. Особенно угнетающе они действовали
на маленького Марвина, который всерьез полагал, что его брат
переговаривается с матерью на неизвестном людям языке. Болезненная
впечатлительность Мервина пугала Нейхема, который к тому же заметил, что
после того, как его брата и товарища по играм заперли на верху, Мервин
просто не находил себе места.
Примерно в это же время начался падеж скота. Куры и индейки приобрели
сероватый оттенок и быстро издохли одна за другой, а когда их попытались
приготовить в пищу, то обнаружилось, что мясо их стало сухим, ломким и
непередаваемо зловонным. Свиньи сначала непомерно растолстели, а затем
вдруг стали претерпевать такие чудовищные изменения, что ни у кого просто
не нашлось слов, чтобы дать объяснение происходящему. Разумеется, их мясо
тоже оказалось никуда не годным, и отчаяние Нейхема стало беспредельным. Ни
один местный ветеринар и на милю не осмелился бы подойти к его дому, а
специально вызванное из Аркхэма светило только и сделало, что вылупило
глаза от изумления и удалилось, так ничего и не сказав. А между тем свиньи
начинали понемногу сереть, затвердевать, становиться ломкими и в конце
концов разваливаться на куски, еще не успев издохнуть, причем глаза и
рыльца несчастных животных превращались в нечто совершенно невообразимое.
Все это было очень странно и непонятно, если учесть, что скот не получил ни
единой былинки с зараженных пастбищ. Затем мор перекинулся на коров.
Отдельные участки, а иногда и все туловище очередной жертвы непостижимым
образом сжималось, высыхало, после чего кусочки плоти начинали отваливаться
от пораженного места, как старая штукатурка от гладкой стены. На последней
стадии болезни (которая во всех без исключения случаях предшествовала
смерти) наблюдалось появление серой окраски и общая затверделость, ведущая
к распаду, как и в случае со свиньями. О преднамеренном отравлении не могло
быть и речи, так как животные содержались в запертом коровнике,
расположенном вплотную к дому. Вирус не мог быть занесен и через укусы
хищников, ибо ни одна из обитающих на земле тварей не смогла бы проникнуть
через наглухо сколоченные стены. Оставалось предположить, что это была
все-таки болезнь - однако, что это за болезнь, да и существует ли, вообще,
на свете болезнь, которая могла бы приводить к таким ужасным результатам,
было непостижимо уму. Когда пришла пора собирать урожай, на дворе у Нейхема
не осталось ни единого животного - птица и скот погибли, а все собаки
исчезли однажды ночью, и больше о них никто не слышал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
окончательно перестала говорить и передвигалась на четвереньках, а в конце
месяца старик Гарднер с ужасом обнаружил, что его жена едва заметно
светится в темноте - точь в точь, как вся окружавшая ферму растительность.
Незадолго до того со двора убежали лошади. Что-то испугало их посреди
ночи, и они принялись ржать и биться в стойлах с поистине ужасающей силой.
Все попытки успокоить животных не принесли успеха, и когда Нейхем наконец
открыл ворота конюшни, они вылетели оттуда, как стадо встревоженных лесных
оленей. Четырех беглянок пришлось искать целую неделю, а когда их все же
нашли, то оказалось, что они не способны даже нагнуться за пучком травы,
росшей у них под ногами. Что-то сломалось в их дурацких мозгах, и в конце
концов всех четверых пришлось застрелить для их же собственной пользы. Для
заготовки сена Нейхем одолжил лошадь у Эми, но это на редкость смирное и
послушное животное наотрез отказалось приближаться к сараю. Она упиралась,
взбрыкивала и оглашала воздух ржанием до тех пор, пока ее не увели обратно
во двор, и мужчинам пришлось на себе волочить тяжеленный фургон до самого
сеновала. А между тем растения продолжали сереть и сохнуть. Даже цветы,
сначала поражавшие всех своими невиданными красками, теперь стали
однообразно серыми, а начинающие созревать фрукты имели, кроме привычного
уже пепельного цвета, карликовые размеры и отвратительный вкус. Серыми и
искривленными выросли астры и золотарники, а розы, цинии и алтеи приобрели
такой жуткий вид, что нейхемов первенец Зенас однажды забрался в палисадник
и вырезал их всех под корень. Примерно в это же время начали погибать
заполонившие ферму гигантские насекомые, а за ними и пчелы, перед тем
покинувшие ульи и поселившиеся в окрестных лесах.
К началу сентября вся растительность начала бурно осыпаться,
превращаясь в мелкий сероватый порошок, и Нейхем стал серьезно опасаться,
что его деревья погибнут до того, как отрава вымоется из почвы. Каждый
приступ болезни у его жены теперь сопровождался ужасающими воплями, отчего
он и его сыновья находились в постоянном нервном напряжении. Они стали
избегать людей, и когда в школе вновь начались занятия, дети остались дома.
Теперь они видели только Эми, и как раз он-то во время одного из своих
редких визитов и обнаружил, что вода в гарднеровском колодце больше не
годилась для питья. Она стала не то, чтобы затхлой, не то, чтобы соленой -
во всяком случае, настолько омерзительной на вкус, что Эми посоветовал
Нейхему не откладывая дела в долгий ящик вырыть новый колодец на лужайке
выше по склону. Нейхем, однако, не внял предупреждению своего старого
приятеля, ибо к тому времени стал нечувствителен даже к самым необычным и
неприятным вещам. Они продолжали брать воду из зараженного колодца,
апатично запивая ею свою скудную и плохо приготовленную пищу, которую
принимали в перерывах между безрадостным, механическим трудом, заполнявшим
все их бесцельное существование. Ими овладела тупая покорность судьбе, как
если бы они уже прошли половину пути по охраняемому невидимыми стражами
проходу, ведущему в темный, но уже ставший привычным мир, откуда нет
возврата.
Таддеус сошел с ума в сентябре, когда в очередной раз, прихватив с
собой пустое ведро, отправился к колодцу за водой. Очень скоро он вернулся,
визжа от ужаса и размахивая руками, но даже после того, как его удалось
успокоить, от него ничего невозможно было добиться, кроме бессмысленного
хихиканья да еле слышного шепота, каким он бесконечно повторял
одну-единственную фразу: "Там, внизу, живет свет..." Два случая подряд -
многовато для одной семьи, но Нейхема не так-то просто было сломить. Неделю
или около того он позволял сыну свободно разгуливать по дому, а потом,
когда тот начал натыкаться на мебель и падать на что ни попадя, запер его
на чердаке, в комнате, расположенной напротив той, в которой содержалась
его мать. Отчаянные вопли, которыми эти двое обменивались через запертые
двери, держали в страхе остальную семью. Особенно угнетающе они действовали
на маленького Марвина, который всерьез полагал, что его брат
переговаривается с матерью на неизвестном людям языке. Болезненная
впечатлительность Мервина пугала Нейхема, который к тому же заметил, что
после того, как его брата и товарища по играм заперли на верху, Мервин
просто не находил себе места.
Примерно в это же время начался падеж скота. Куры и индейки приобрели
сероватый оттенок и быстро издохли одна за другой, а когда их попытались
приготовить в пищу, то обнаружилось, что мясо их стало сухим, ломким и
непередаваемо зловонным. Свиньи сначала непомерно растолстели, а затем
вдруг стали претерпевать такие чудовищные изменения, что ни у кого просто
не нашлось слов, чтобы дать объяснение происходящему. Разумеется, их мясо
тоже оказалось никуда не годным, и отчаяние Нейхема стало беспредельным. Ни
один местный ветеринар и на милю не осмелился бы подойти к его дому, а
специально вызванное из Аркхэма светило только и сделало, что вылупило
глаза от изумления и удалилось, так ничего и не сказав. А между тем свиньи
начинали понемногу сереть, затвердевать, становиться ломкими и в конце
концов разваливаться на куски, еще не успев издохнуть, причем глаза и
рыльца несчастных животных превращались в нечто совершенно невообразимое.
Все это было очень странно и непонятно, если учесть, что скот не получил ни
единой былинки с зараженных пастбищ. Затем мор перекинулся на коров.
Отдельные участки, а иногда и все туловище очередной жертвы непостижимым
образом сжималось, высыхало, после чего кусочки плоти начинали отваливаться
от пораженного места, как старая штукатурка от гладкой стены. На последней
стадии болезни (которая во всех без исключения случаях предшествовала
смерти) наблюдалось появление серой окраски и общая затверделость, ведущая
к распаду, как и в случае со свиньями. О преднамеренном отравлении не могло
быть и речи, так как животные содержались в запертом коровнике,
расположенном вплотную к дому. Вирус не мог быть занесен и через укусы
хищников, ибо ни одна из обитающих на земле тварей не смогла бы проникнуть
через наглухо сколоченные стены. Оставалось предположить, что это была
все-таки болезнь - однако, что это за болезнь, да и существует ли, вообще,
на свете болезнь, которая могла бы приводить к таким ужасным результатам,
было непостижимо уму. Когда пришла пора собирать урожай, на дворе у Нейхема
не осталось ни единого животного - птица и скот погибли, а все собаки
исчезли однажды ночью, и больше о них никто не слышал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15