Так я познакомилась, а затем на всю жизнь подружилась с женой Михаила Николаевича, умной, тактичной, располагавшей к себе молодой женщиной, Ниной Евгеньевной.
Она ввела меня в свой тесный, хотя и очень обширный, семейный круг. Тут было интересно всегда. Но особую привлекательность приобрел дом Тухачевских с переводом Михаила Николаевича в Москву. Какие там встречались люди! Как часто звучала чудесная музыка, исполняемая первоклассными музыкантами!
Мне особенно запомнился вечер, когда на квартире у Михаила Николаевича, на Никольской, собрались пианисты, которым предстояло ехать на конкурс в Варшаву. В этот раз здесь были Шостакович, Оборин, Брюшков. Поочередно они садились за рояль. Михаил Николаевич изредка делился с ними своим мнением о прослушанном, очень тактично делал замечания, И надо было видеть, с каким вниманием прислушивались к нему музыканты!
А после концерта – ужин, чай, долгие споры о музыке, композиторах, исполнительском искусстве.
Михаил Николаевич и Нина Евгеньевна умели создать обстановку непринужденности. У них каждый чувствовал себя легко, свободно, мог откровенно высказать свои мысли, не боясь, что его прервут или обидят.
В домашних разговорах Михаила Николаевича излюбленной темой было скрипичное дело. Он знал массу историй, связанных с изготовлением скрипок, и десятки профессиональных секретов, которыми охотно делился. С умением истинного мастера Тухачевский сам создавал превосходные музыкальные инструменты. Иногда и мы с Ниной Евгеньевной привлекались к этому в качестве «подсобной рабочей силы» – нам доверялось протереть наждаком какую-либо тщательно выструганную деталь будущей скрипки, порой даже отполировать ее. Это были очень веселые часы. Перемазавшиеся лаками и клеем, мы выслушивали бесконечные насмешливые замечания Михаила Николаевича:
– Ну, разве так работают! Какой из вас Страдивариус!..
Как-то в один из таких часов появился Якир. Михаил Николаевич обратился к нему с шутливой жалобой на нас:
– Видишь, Иона, пытаюсь их эксплуатировать, да не поддаются, грозятся в профсоюз пожаловаться.
Однажды я застала у Тухачевских опытного скрипичного мастера Е. Ф. Витачека. Михаил Николаевич долго и увлеченно беседовал с ним, показывал гостю свою коллекцию скрипок, баночки с лаками, вытащил заветный кусок какого-то особого дерева. Этот неказистый с виду чурбачок Михаил Николаевич сберегал в течение многих лет пуще всякой драгоценности, мечтал изготовить из него замечательную скрипку. И вдруг, когда Витачек ушел, мы с изумлением обнаружили, что знаменитая деревяшка исчезла.
– Где же она? – растерянно спросила Нина Евгеньевна.
– Подарил Витачеку, – почти виновато улыбнулся Михаил Николаевич. – Так, как он изготавливает скрипки, мне не изготовить…
Друзья познаются в беде, утверждает старинная русская поговорка. Она очень справедлива по отношению к Тухачевскому.
Помню, вскоре после появления оперы «Катерина Измайлова» ее молодой тогда автор Дмитрий Дмитриевич Шостакович был подвергнут грубой, шельмующей критике (опера не понравилась Сталину). Шостаковича вызвали из Ленинграда в Москву для генеральной «проработки».
Я встретила его в квартире Тухачевских подавленного, растерянного. И надо было видеть, с каким сочувствием отнесся к нему Михаил Николаевич! Они надолго удалились вдвоем в кабинет. Не знаю, о чем там разговаривали, но из кабинета Шостакович вышел обновленным человеком. Решительно шагнул к роялю и начал импровизировать. Михаил Николаевич весь обратился в слух. Он не отрывал восхищенного взгляда от друга, в которого верил и которому сумел внушить веру в самого себя.
В другой раз при мне в квартиру Тухачевских пришла вдова военного. Она с двумя детьми жила в сыром подвале. Младший болел.
Михаила Николаевича дома не оказалось. Незнакомую женщину приняла Нина Евгеньевна. Внимательно ее выслушала, обо всем расспросила и взяла у нее письмо для Михаила Николаевича.
Вечером это письмо было вручено адресату. Михаил Николаевич вернулся очень усталым, но, познакомившись с жалобами вдовы, тотчас же стал звонить кому-то по телефону, написал куда-то записку. И можно не сомневаться, что все вопросы были решены положительно.
К подобным визитам в семье Тухачевских относились как к должному. Никого они не удивляли, и никто не говорил лишних слов о вызываемых ими хлопотах. Так было заведено. Во всем, что касалось людей, их здоровья, их быта, здесь не признавали мелочей.
Как-то, еще в двадцатые годы, к М. Н. Тухачевскому обратился один художник и попросил помочь продать картину. Чувствовалось, автор картины сильно нуждается. Но, посмотрев полотно, Тухачевский понял, что покупатель вряд ли найдется. И тогда он сам решил купить ее. С деньгами было туговато. Существовал партмаксимум, а семья большая. Пришлось залезать в долги.
Когда картину привезли домой, все крайне удивились, как это обладавший тонким вкусом Михаил Николаевич соблазнился таким произведением. И тут последовало объяснение:
– Да разве дело в картине? Дело в человеке, которому надо было помочь, не уронив его достоинства… А художник он не лишенный способностей. Может быть, еще распишется…
Когда я говорю о доброте и отзывчивости М. Н. Тухачевского, то не могу не вспомнить его мать Мавру Петровну. Вероятно, эти качества он впитал с ее молоком. Я не знала человека более сердечного и справедливого, чем простая, бесхитростная, едва грамотная, но мудрая сердцем Мавра Петровна. Наблюдая вместе мать и сына, нельзя было не заметить, какое поразительное духовное родство существует между ними.
Встречая сына, приехавшего наскоро пообедать, Мавра Петровна всегда безошибочно угадывала его настроение. Если он устал или был погружен в какие-то нелегкие думы, мать тихо спрашивала:
– Хочешь, Мишенька, Пятую?
И, не дожидаясь ответа, направлялась к проигрывателю. Звуки бетховенской симфонии наполняли комнату. Лицо Тухачевского светлело.
Прожившая большую жизнь, полную волнений, тревог, а подчас и лишений, похоронившая еще накануне первой мировой войны мужа, старшую дочь, одного из сыновей, продававшая в годы гражданской войны последние вещи, чтобы прокормить семью, Мавра Петровна так заслуживала спокойной и почетной старости! Но все случилось по-иному. На склоне лет на нее обрушилась трагедия, которую я не знаю, с чем можно сравнить.
Да будет светлой память об этой замечательной женщине, об этой Матери с большой буквы!
КАК МНЕ ЕГО НЕ ХВАТАЕТ
Д. Д. ШОСТАКОВИЧ
Мы познакомились в 1925 году. Я был начинающим музыкантом, он – известным полководцем. Но ни это, ни разница в возрасте не помешали нашей дружбе, которая продолжалась более десяти лет и оборвалась с трагической гибелью Тухачевского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Она ввела меня в свой тесный, хотя и очень обширный, семейный круг. Тут было интересно всегда. Но особую привлекательность приобрел дом Тухачевских с переводом Михаила Николаевича в Москву. Какие там встречались люди! Как часто звучала чудесная музыка, исполняемая первоклассными музыкантами!
Мне особенно запомнился вечер, когда на квартире у Михаила Николаевича, на Никольской, собрались пианисты, которым предстояло ехать на конкурс в Варшаву. В этот раз здесь были Шостакович, Оборин, Брюшков. Поочередно они садились за рояль. Михаил Николаевич изредка делился с ними своим мнением о прослушанном, очень тактично делал замечания, И надо было видеть, с каким вниманием прислушивались к нему музыканты!
А после концерта – ужин, чай, долгие споры о музыке, композиторах, исполнительском искусстве.
Михаил Николаевич и Нина Евгеньевна умели создать обстановку непринужденности. У них каждый чувствовал себя легко, свободно, мог откровенно высказать свои мысли, не боясь, что его прервут или обидят.
В домашних разговорах Михаила Николаевича излюбленной темой было скрипичное дело. Он знал массу историй, связанных с изготовлением скрипок, и десятки профессиональных секретов, которыми охотно делился. С умением истинного мастера Тухачевский сам создавал превосходные музыкальные инструменты. Иногда и мы с Ниной Евгеньевной привлекались к этому в качестве «подсобной рабочей силы» – нам доверялось протереть наждаком какую-либо тщательно выструганную деталь будущей скрипки, порой даже отполировать ее. Это были очень веселые часы. Перемазавшиеся лаками и клеем, мы выслушивали бесконечные насмешливые замечания Михаила Николаевича:
– Ну, разве так работают! Какой из вас Страдивариус!..
Как-то в один из таких часов появился Якир. Михаил Николаевич обратился к нему с шутливой жалобой на нас:
– Видишь, Иона, пытаюсь их эксплуатировать, да не поддаются, грозятся в профсоюз пожаловаться.
Однажды я застала у Тухачевских опытного скрипичного мастера Е. Ф. Витачека. Михаил Николаевич долго и увлеченно беседовал с ним, показывал гостю свою коллекцию скрипок, баночки с лаками, вытащил заветный кусок какого-то особого дерева. Этот неказистый с виду чурбачок Михаил Николаевич сберегал в течение многих лет пуще всякой драгоценности, мечтал изготовить из него замечательную скрипку. И вдруг, когда Витачек ушел, мы с изумлением обнаружили, что знаменитая деревяшка исчезла.
– Где же она? – растерянно спросила Нина Евгеньевна.
– Подарил Витачеку, – почти виновато улыбнулся Михаил Николаевич. – Так, как он изготавливает скрипки, мне не изготовить…
Друзья познаются в беде, утверждает старинная русская поговорка. Она очень справедлива по отношению к Тухачевскому.
Помню, вскоре после появления оперы «Катерина Измайлова» ее молодой тогда автор Дмитрий Дмитриевич Шостакович был подвергнут грубой, шельмующей критике (опера не понравилась Сталину). Шостаковича вызвали из Ленинграда в Москву для генеральной «проработки».
Я встретила его в квартире Тухачевских подавленного, растерянного. И надо было видеть, с каким сочувствием отнесся к нему Михаил Николаевич! Они надолго удалились вдвоем в кабинет. Не знаю, о чем там разговаривали, но из кабинета Шостакович вышел обновленным человеком. Решительно шагнул к роялю и начал импровизировать. Михаил Николаевич весь обратился в слух. Он не отрывал восхищенного взгляда от друга, в которого верил и которому сумел внушить веру в самого себя.
В другой раз при мне в квартиру Тухачевских пришла вдова военного. Она с двумя детьми жила в сыром подвале. Младший болел.
Михаила Николаевича дома не оказалось. Незнакомую женщину приняла Нина Евгеньевна. Внимательно ее выслушала, обо всем расспросила и взяла у нее письмо для Михаила Николаевича.
Вечером это письмо было вручено адресату. Михаил Николаевич вернулся очень усталым, но, познакомившись с жалобами вдовы, тотчас же стал звонить кому-то по телефону, написал куда-то записку. И можно не сомневаться, что все вопросы были решены положительно.
К подобным визитам в семье Тухачевских относились как к должному. Никого они не удивляли, и никто не говорил лишних слов о вызываемых ими хлопотах. Так было заведено. Во всем, что касалось людей, их здоровья, их быта, здесь не признавали мелочей.
Как-то, еще в двадцатые годы, к М. Н. Тухачевскому обратился один художник и попросил помочь продать картину. Чувствовалось, автор картины сильно нуждается. Но, посмотрев полотно, Тухачевский понял, что покупатель вряд ли найдется. И тогда он сам решил купить ее. С деньгами было туговато. Существовал партмаксимум, а семья большая. Пришлось залезать в долги.
Когда картину привезли домой, все крайне удивились, как это обладавший тонким вкусом Михаил Николаевич соблазнился таким произведением. И тут последовало объяснение:
– Да разве дело в картине? Дело в человеке, которому надо было помочь, не уронив его достоинства… А художник он не лишенный способностей. Может быть, еще распишется…
Когда я говорю о доброте и отзывчивости М. Н. Тухачевского, то не могу не вспомнить его мать Мавру Петровну. Вероятно, эти качества он впитал с ее молоком. Я не знала человека более сердечного и справедливого, чем простая, бесхитростная, едва грамотная, но мудрая сердцем Мавра Петровна. Наблюдая вместе мать и сына, нельзя было не заметить, какое поразительное духовное родство существует между ними.
Встречая сына, приехавшего наскоро пообедать, Мавра Петровна всегда безошибочно угадывала его настроение. Если он устал или был погружен в какие-то нелегкие думы, мать тихо спрашивала:
– Хочешь, Мишенька, Пятую?
И, не дожидаясь ответа, направлялась к проигрывателю. Звуки бетховенской симфонии наполняли комнату. Лицо Тухачевского светлело.
Прожившая большую жизнь, полную волнений, тревог, а подчас и лишений, похоронившая еще накануне первой мировой войны мужа, старшую дочь, одного из сыновей, продававшая в годы гражданской войны последние вещи, чтобы прокормить семью, Мавра Петровна так заслуживала спокойной и почетной старости! Но все случилось по-иному. На склоне лет на нее обрушилась трагедия, которую я не знаю, с чем можно сравнить.
Да будет светлой память об этой замечательной женщине, об этой Матери с большой буквы!
КАК МНЕ ЕГО НЕ ХВАТАЕТ
Д. Д. ШОСТАКОВИЧ
Мы познакомились в 1925 году. Я был начинающим музыкантом, он – известным полководцем. Но ни это, ни разница в возрасте не помешали нашей дружбе, которая продолжалась более десяти лет и оборвалась с трагической гибелью Тухачевского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66