На белом теле заметно выделялись коричневые крапинки веснушек. По лицу текли прозрачные слезы, падая на острую девичью грудь. Солдаты держали ее за руки, пока капитан налаживал фотоаппарат…
«Что же там с Шурой?» – гадал Николай, проезжая мимо кондитерской на углу Советской и Комсомольской.
Шура должна была ехать с ним не до больницы, а туда, куда скажет Люба, встретив их в условленном месте.
«А что, если Люба не встретит?» Николай сжал баранку руля так, что побелели кончики пальцев. Ну и жизнь… Каждую секунду ждешь какой-либо беды. Скорей бы уж в лес, на свободу…
V
Люба:
С Николаем меня познакомила Шурочка…
Мы получили задание – собрать сведения о городских военных складах. Я еще не придумала, с чего нам начать, как Шурочка подсказала. Призналась мне, что к ней стал заходить один парень. Шофер комендатуры, он в разные склады возит какой-то груз и, наверное, может рассказать, где что помещается. Только Шура боится его спрашивать. С ним просто невозможно говорить о его работе. Становится не дай бог, каким злым… Что ж, попробую я.
Прихожу под вечер к Шуре и как бы случайно встречаю там… не то чтобы пижона, а такого, как тут сказать, фосонистого паренька. Волосы по моде подрезаны, одно колечко на лоб падает, маленькие бачки косо подбриты. Светлые глаза с усмешкой посматривают, и рот чуть-чуть кривится, дескать: «Все, знаете ли, ерунда, все мы видали…» А в общем, присмотрелась, вполне нормальный молодой человек. Мне в школе не раз попадались такие ребята, напускной развязностью и даже, казалось, нахальством прикрывающие свою, я сказала бы, стеснительность или застенчивость.
Шура разговаривала с ним немного насмешливо, словно позлить хотела.
– Знакомьтесь, это Коленька-Никочка, персональный шофер кальсонного фюрера.
Николай даже зубами скрипнул:
– Не трепись, Шурочка… Ты же знаешь…
– Конечно, знаю. Кто твой шеф, Никочка? Тряпки по городу собирает, а ты их на склад возишь…
И, совсем уже не щадя парня, закончила:
– А еще на танкиста учился.
Для начала, думаю, неплохо. Интересно, как поведет себя Никочка! Вижу, разговор ему неприятен. Станет ли защищаться? Николай засопел, поднялся, шагнул было к двери, но остановился и, глядя на Шуру, сказал явно для меня:
– Я что, виноват? По-твоему, мне лучше к ним в танкисты идти? Или лучше бы в Германию угнали… Так, что ли?
Шурочка сразу утратила храбрость.
– Ой, что ты, Никочка…
Тут я вмешалась.
– Верно, – говорю, – уж лучше здесь выждать… А ты, Шура, не горячись. Нам мужчин трудно понять, мало ли какие у них планы?
– В том-то и дело, – сразу отозвался Николай. Видно, ему понравилось мое уважительное отношение к мужчинам.
Я боялась, что Шурина атака спугнет парня, а упустить шофера, связанного с немецкими складами, мне никак не хотелось.
– Садитесь, пан Николай… Извините, не знаю по отчеству…
Он ухмыльнулся и, садясь рядом со мной, скромно ответил:
– Ну, зачем по отчеству… И «пан» тоже… Просто Николай.
Назло своей конопатой подруге он стал говорить мне любезности, ухаживать, что ли. Я, конечно, приняла эту игру, думая, что Шура все понимает. Но тут Николай предложил довезти меня до больницы, не преминув похвалиться, что машина всегда в его распоряжении, так как капитан ему доверяет и можно, сговорившись накануне, организовать пикник. Шурочка занервничала. Не ко времени стала перевешивать цветную занавеску возле кровати, греметь посудой в шкафчике и наконец, сославшись на головную боль, заявила, что хочет спать.
Мы ушли. Николай повез меня к больнице не по прямой дороге, а переулками. Видно, все же не хотел патрулям на глаза попадаться. Заехал за какой-то забор и выключил мотор.
Место довольно глухое, я подумала: «Наверное, ему уже знакомое… Ну и нахал, даже не спросил меня ни о чем… Чего уж тут спрашивать, сама должна понимать… не девочка…»
Ладно, посмотрим, как дальше пойдет…
Николай начал первый.
– Верите вы, – сказал он нерешительно, с хрипотцой, – в любовь с первого взгляда?
Ну-у, думаю, сейчас начнется, как это у вас, мужчин, называется, прием номер один? Целоваться полезет, в любви уверять… На всякий случай приоткрыла дверцу кабины, ответила сухо:
– Смотря что называть любовью… Для меня «первый взгляд» важен в том смысле, что первое впечатление о человеке…
– По первому впечатлению, – перебил Николай, – вы вон как от меня отодвинулись… Не бойтесь, ни в какую любовь с первого взгляда я не верю. И подружке вашей, моей Шурочке, тоже не верю… Что она успела понять про меня?
– Почему же, Шура – девочка не глупая, и если вы ей понравились…
– «Понравился», – вроде бы передразнил меня Николай. – «Понравился» – это для вечеринки достаточно, а если по-серьезному?.. Зачем она надо мной издевается? «Кальсонный фюрер» и все такое… Вы правильно сказали: у каждого мужчины есть свой план жизни. Меня понять надо, о чем я мечтаю…
– Интересно, раз уж пошло на откровенность, о чем вы мечтаете?
– Ей не понять, – ответил Николай с досадой, – не о такой любви я мечтаю…
– О какой же?
– Если хотите знать, о героической, как… как у Маяковского в стихотворении…
Признаться, тут я, преподавательница литературы, задумалась. Где это у Маяковского о героической любви сказано? Николай не дал вспомнить. Нагнулся ко мне и совсем по-мальчишески попросил:
– Поговорите вы с ней… Шурочка вас уважает, она послушает вас… Надо же про жизнь серьезно подумать, а не колоть меня. Хоть бы раз пожалела, ну зачем она так?..
Не пожалела и я его:
– Зачем? А затем, что ты предатель.
– Что? – прохрипел Николай. – Да за такие слова знаешь, что я…
– Пойдешь донесешь? За мою голову много не дадут, а наши тебе не простят… Догадываешься, по чьему поручению я с тобой познакомилась? Ты у нас давно на примете, Николай Севастьянович…
– Я? – Он оглянулся, словно ожидая увидеть за окном машины готовых к мести партизан. – А ну, дальше, дальше говори…
Я продолжала. Говорила ему то, что, быть может, он сам про себя знал. И видела, что ему стыдно, невыносимо стыдно слышать это от незнакомой, случайно встреченной женщины… Конечно, предателем он себя не считал. Просто был слишком молод и не нашел другого выхода. Никто не помог ему… С того самого дня, когда немецкий десант накрыл их летний лагерь – весь курс первогодников, мальчишек, – он не переставал думать о том, что война вот-вот кончится и все вернется, как было. Потом, спасаясь от вербовки в Германию, устроился шофером и ждал. Ждал какого-то толчка, ждал друга, кому мог бы довериться. Пробовал с Шурочкой заговорить, да та почему-то уклонялась от таких разговоров.
Он не знал, почему, и, думая о своем, злился.
Вот в какое время встретился Николай со мной.
Не отрывая головы от стекла, он спросил дрогнувшим шепотом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
«Что же там с Шурой?» – гадал Николай, проезжая мимо кондитерской на углу Советской и Комсомольской.
Шура должна была ехать с ним не до больницы, а туда, куда скажет Люба, встретив их в условленном месте.
«А что, если Люба не встретит?» Николай сжал баранку руля так, что побелели кончики пальцев. Ну и жизнь… Каждую секунду ждешь какой-либо беды. Скорей бы уж в лес, на свободу…
V
Люба:
С Николаем меня познакомила Шурочка…
Мы получили задание – собрать сведения о городских военных складах. Я еще не придумала, с чего нам начать, как Шурочка подсказала. Призналась мне, что к ней стал заходить один парень. Шофер комендатуры, он в разные склады возит какой-то груз и, наверное, может рассказать, где что помещается. Только Шура боится его спрашивать. С ним просто невозможно говорить о его работе. Становится не дай бог, каким злым… Что ж, попробую я.
Прихожу под вечер к Шуре и как бы случайно встречаю там… не то чтобы пижона, а такого, как тут сказать, фосонистого паренька. Волосы по моде подрезаны, одно колечко на лоб падает, маленькие бачки косо подбриты. Светлые глаза с усмешкой посматривают, и рот чуть-чуть кривится, дескать: «Все, знаете ли, ерунда, все мы видали…» А в общем, присмотрелась, вполне нормальный молодой человек. Мне в школе не раз попадались такие ребята, напускной развязностью и даже, казалось, нахальством прикрывающие свою, я сказала бы, стеснительность или застенчивость.
Шура разговаривала с ним немного насмешливо, словно позлить хотела.
– Знакомьтесь, это Коленька-Никочка, персональный шофер кальсонного фюрера.
Николай даже зубами скрипнул:
– Не трепись, Шурочка… Ты же знаешь…
– Конечно, знаю. Кто твой шеф, Никочка? Тряпки по городу собирает, а ты их на склад возишь…
И, совсем уже не щадя парня, закончила:
– А еще на танкиста учился.
Для начала, думаю, неплохо. Интересно, как поведет себя Никочка! Вижу, разговор ему неприятен. Станет ли защищаться? Николай засопел, поднялся, шагнул было к двери, но остановился и, глядя на Шуру, сказал явно для меня:
– Я что, виноват? По-твоему, мне лучше к ним в танкисты идти? Или лучше бы в Германию угнали… Так, что ли?
Шурочка сразу утратила храбрость.
– Ой, что ты, Никочка…
Тут я вмешалась.
– Верно, – говорю, – уж лучше здесь выждать… А ты, Шура, не горячись. Нам мужчин трудно понять, мало ли какие у них планы?
– В том-то и дело, – сразу отозвался Николай. Видно, ему понравилось мое уважительное отношение к мужчинам.
Я боялась, что Шурина атака спугнет парня, а упустить шофера, связанного с немецкими складами, мне никак не хотелось.
– Садитесь, пан Николай… Извините, не знаю по отчеству…
Он ухмыльнулся и, садясь рядом со мной, скромно ответил:
– Ну, зачем по отчеству… И «пан» тоже… Просто Николай.
Назло своей конопатой подруге он стал говорить мне любезности, ухаживать, что ли. Я, конечно, приняла эту игру, думая, что Шура все понимает. Но тут Николай предложил довезти меня до больницы, не преминув похвалиться, что машина всегда в его распоряжении, так как капитан ему доверяет и можно, сговорившись накануне, организовать пикник. Шурочка занервничала. Не ко времени стала перевешивать цветную занавеску возле кровати, греметь посудой в шкафчике и наконец, сославшись на головную боль, заявила, что хочет спать.
Мы ушли. Николай повез меня к больнице не по прямой дороге, а переулками. Видно, все же не хотел патрулям на глаза попадаться. Заехал за какой-то забор и выключил мотор.
Место довольно глухое, я подумала: «Наверное, ему уже знакомое… Ну и нахал, даже не спросил меня ни о чем… Чего уж тут спрашивать, сама должна понимать… не девочка…»
Ладно, посмотрим, как дальше пойдет…
Николай начал первый.
– Верите вы, – сказал он нерешительно, с хрипотцой, – в любовь с первого взгляда?
Ну-у, думаю, сейчас начнется, как это у вас, мужчин, называется, прием номер один? Целоваться полезет, в любви уверять… На всякий случай приоткрыла дверцу кабины, ответила сухо:
– Смотря что называть любовью… Для меня «первый взгляд» важен в том смысле, что первое впечатление о человеке…
– По первому впечатлению, – перебил Николай, – вы вон как от меня отодвинулись… Не бойтесь, ни в какую любовь с первого взгляда я не верю. И подружке вашей, моей Шурочке, тоже не верю… Что она успела понять про меня?
– Почему же, Шура – девочка не глупая, и если вы ей понравились…
– «Понравился», – вроде бы передразнил меня Николай. – «Понравился» – это для вечеринки достаточно, а если по-серьезному?.. Зачем она надо мной издевается? «Кальсонный фюрер» и все такое… Вы правильно сказали: у каждого мужчины есть свой план жизни. Меня понять надо, о чем я мечтаю…
– Интересно, раз уж пошло на откровенность, о чем вы мечтаете?
– Ей не понять, – ответил Николай с досадой, – не о такой любви я мечтаю…
– О какой же?
– Если хотите знать, о героической, как… как у Маяковского в стихотворении…
Признаться, тут я, преподавательница литературы, задумалась. Где это у Маяковского о героической любви сказано? Николай не дал вспомнить. Нагнулся ко мне и совсем по-мальчишески попросил:
– Поговорите вы с ней… Шурочка вас уважает, она послушает вас… Надо же про жизнь серьезно подумать, а не колоть меня. Хоть бы раз пожалела, ну зачем она так?..
Не пожалела и я его:
– Зачем? А затем, что ты предатель.
– Что? – прохрипел Николай. – Да за такие слова знаешь, что я…
– Пойдешь донесешь? За мою голову много не дадут, а наши тебе не простят… Догадываешься, по чьему поручению я с тобой познакомилась? Ты у нас давно на примете, Николай Севастьянович…
– Я? – Он оглянулся, словно ожидая увидеть за окном машины готовых к мести партизан. – А ну, дальше, дальше говори…
Я продолжала. Говорила ему то, что, быть может, он сам про себя знал. И видела, что ему стыдно, невыносимо стыдно слышать это от незнакомой, случайно встреченной женщины… Конечно, предателем он себя не считал. Просто был слишком молод и не нашел другого выхода. Никто не помог ему… С того самого дня, когда немецкий десант накрыл их летний лагерь – весь курс первогодников, мальчишек, – он не переставал думать о том, что война вот-вот кончится и все вернется, как было. Потом, спасаясь от вербовки в Германию, устроился шофером и ждал. Ждал какого-то толчка, ждал друга, кому мог бы довериться. Пробовал с Шурочкой заговорить, да та почему-то уклонялась от таких разговоров.
Он не знал, почему, и, думая о своем, злился.
Вот в какое время встретился Николай со мной.
Не отрывая головы от стекла, он спросил дрогнувшим шепотом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65