Ее семья… они знали, разумеется, но они не приняли бы публично сына Андроулиса.
– Итак… Чарльз, это Чарльз Андроулис? А вовсе не Ковак?
– Этого не знал никто. Только Андроулис, Ева и я. Я не знала, каким образом Ева уладит это со своим мужем, но она сумела. Чарльза вырастили… по договоренности.
Мэг думала, что ей следует ответить в этом случае. Ведь все это было так давно и стало так неважно. Мэг сделала усилие.
– Имеет ли это какое-нибудь значение теперь?
– Может быть. С юридической точки зрения. Во всяком случае, я тебе сказала. Просто помни об этом… если вдруг возникнет необходимость.
– Я… хорошо.
Эми была практически невидимой, а голос, казалось, звучал сам по себе.
– Я давно его не видела. И Еву тоже. Но… он прислал тебя. И это самое лучшее, что он когда-либо сделал для меня.
Сказав эти слова, Эми ушла.
Лето было великолепным по всей Европе, и Корнуолл был просто переполнен отдыхающими, ликовавшими при мысли, что их друзья, отправившиеся в Испанию или на острова, вряд ли насладились столькими солнечными днями, сколькими они, оставшись в Пензансе, Ньюки или в Фалмуте. Въехать и выехать из Кихола было проблемой, поскольку узкие дороги были забиты машинами практически на протяжении всего дня – почти так же, как на Рождественские праздники.
Семейство Сноу буквально измучилось, добираясь до маленьких магазинчиков, отыскивая место на пляже, так что в конце концов Питер увез все семейство в Лондон. Дело было не только в том, чтобы скрыться от толп отдыхающих. Казалось, что ему необходимо оторваться от места, нравившегося ему более всего, чтобы взглянуть на него со стороны и приступить вновь к созданию картин. К тому же он полагал, что перемены пойдут на пользу Миранде. Миранда убедила его, что чувствует себя хорошо. Попросту она уже не была больше Мирандой.
Итак, они остановились в отеле «Хэмпстед», осматривали столичные достопримечательности и наслаждались некоторыми плодами его успеха. Три картины Питера были выбраны для показа на летней выставке в Академии; две уже находились у «Тейта» и были включены в коллекцию работ ньюлинской школы. Он улыбнулся, глядя на картину, изображавшую миссис Паску, выступающую из чада, поднимавшегося с ее сковородок; ему все еще нравилась эта картина, хотя Мэг была права: он очень многое взял у Франса Гальса.
Питер проговорил, обращаясь к Миранде:
– Этой зимой я хотел бы вернуться к работе над портретом Мэг, который я начал много лет назад. Ты не против?
– Конечно же, нет. – Миранда улыбнулась ему в ответ. – Я рада, что ты можешь сказать мне об этом.
Он немного подумал, затем кивнул:
– Да, я тоже. Я долго его прятал. И работал немного перед Рождественскими праздниками. Затем отложил.
– И тогда ты не мог рассказать мне об этом. Теперь ты можешь. Почему?
– Потому что… – Питер наморщил лоб. Он так многое мог выразить кистью, но вот слова ускользали от него. – Потому что… какую-то часть Мэг, которую я не мог отыскать в ней, я нашел в тебе.
– Мое сумасшествие, – криво усмехнувшись, проговорила Миранда. – Теперь оно ушло, Питер. Вероятно, навсегда.
– Неважно. Это не было сумасшествием, дорогая. То была страсть. У тебя страстная натура.
– И теперь все ушло? – спросила она.
– Нет, – ответил Питер, очень нежно касаясь ее. Теперь он был необыкновенно нежен с нею. – Нет. Она углубилась. Стала нежнее. – Питер поцеловал ее, и она почувствовала, что он вот-вот расплачется. – Миранда, дорогая… Я хочу… есть вещи, о которых я все еще не могу рассказать тебе. И теперь мне это кажется… ужасным.
Миранда взяла его за голову и поцеловала.
– Мне кажется, я знаю. Но даже если я и не знаю, то это не имеет никакого значения, Питер. Я наделала глупостей. Я сошла с ума. Нет, то была не страсть, а сумасшествие. Как-никак мы выстояли. – Миранда заглянула Питеру в глаза. – Что произошло тогда, не имеет значения. Мы прошли сквозь это. Я… как бы сказать… совершила самоубийство. И тем не менее я здесь. И ты тоже здесь.
– Да. – Питер с силой кивнул головой, желая быть убежденным. – Да. Это единственное, что имеет значение.
Однако оба они знали, что предстоят еще многие испытания.
Этот год был последним годом учебы Алекса в пензанской школе, и после Рождественских праздников ему предстояло перейти в школу следующей ступени. Он надеялся поступить в очень хорошую школу в Труро и поэтому не хотел пропускать ни одного дня осеннего семестра. Соответственно, вся семья планировала оставаться в Лондоне до начала нового учебного года. Удивительно, но Миранда, которая всю жизнь провела сидя на чемоданах, отнюдь не расцвела в Лондоне. К середине августа она оставалась такой же бледной и вялой, так что Питер предложил всем вернуться домой.
– Уррра! – воскликнула Кэти. Алекс заметил:
– Я думал, что ты хотел пробыть здесь до открытия выставки.
– Мне, конечно, хотелось бы взглянуть. Может быть, Миранда и я сможем приехать на пару дней, когда станет немного прохладнее.
– А кто будет за нами присматривать? – спросил Себастьян.
– Дженис не будет возражать против того, чтобы побыть несколько дней, не так ли, дорогая?
Миранда кивнула, подумав, что, оказавшись дома, оттуда уже не уедет. Питеру, во всяком случае, лучше будет отправиться одному, чтобы она не связывала ему руки.
Поэтому дела обстояли именно таким образом, когда в начале сентября в дом на Рыбной улице позвонила Глэдис Пак.
– Не думаю, что ты узнаешь меня, Миранда? Говорит Глэдис Пак. Тетка Олли из Эксетера, помнишь?
– Как я могу забыть вас! – Миранда почувствовала, как к глазам подступили слезы подлинной привязанности. – Вы были мне как мать! Ваш дом был моим домом.
– Ты тоже всегда нравилась мне, Миранда. Все эти годы я хранила твой табурет на кухне. Ты помнишь свой табурет?
– Как я могу забыть?
Миранда сглотнула комок, напомнивший ей о тех бестолковых, беззаботных днях. Даже ее привязанность к Брету Сент-Клэру… сперва реализовалась. А теперь она поняла, что Олвен также защищала ее и не имела ничего общего с роковой женщиной, какой она представляла ее себе тогда.
– Твое имя все еще записано у меня в книге гостей. Надеюсь, скоро смогу указывать на него новичкам и говорить: «И вы сможете стать такими же известными, как миссис Пэтч».
– О, Глэдис!
Миранда не удержалась, и слезы заструились по ее щекам. Одно Миранда знала наверняка: никогда она не станет известной актрисой.
– Ну, ну, не падай духом. Я слышала, у тебя хороший муж и большая дружная семья. Когда дети подрастут, твое имя вновь появится на афишах. Вот увидишь.
– Теперь это уже не имеет никакого значения. Просто… понимаете, я была тогда глупой девчонкой!
Голос мисс Пак стал теплее:
– Ты вовсе не была глупой, Миранда Пэтч. В тебе пылал огонь… и может быть, ты умела ловко с ним управляться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
– Итак… Чарльз, это Чарльз Андроулис? А вовсе не Ковак?
– Этого не знал никто. Только Андроулис, Ева и я. Я не знала, каким образом Ева уладит это со своим мужем, но она сумела. Чарльза вырастили… по договоренности.
Мэг думала, что ей следует ответить в этом случае. Ведь все это было так давно и стало так неважно. Мэг сделала усилие.
– Имеет ли это какое-нибудь значение теперь?
– Может быть. С юридической точки зрения. Во всяком случае, я тебе сказала. Просто помни об этом… если вдруг возникнет необходимость.
– Я… хорошо.
Эми была практически невидимой, а голос, казалось, звучал сам по себе.
– Я давно его не видела. И Еву тоже. Но… он прислал тебя. И это самое лучшее, что он когда-либо сделал для меня.
Сказав эти слова, Эми ушла.
Лето было великолепным по всей Европе, и Корнуолл был просто переполнен отдыхающими, ликовавшими при мысли, что их друзья, отправившиеся в Испанию или на острова, вряд ли насладились столькими солнечными днями, сколькими они, оставшись в Пензансе, Ньюки или в Фалмуте. Въехать и выехать из Кихола было проблемой, поскольку узкие дороги были забиты машинами практически на протяжении всего дня – почти так же, как на Рождественские праздники.
Семейство Сноу буквально измучилось, добираясь до маленьких магазинчиков, отыскивая место на пляже, так что в конце концов Питер увез все семейство в Лондон. Дело было не только в том, чтобы скрыться от толп отдыхающих. Казалось, что ему необходимо оторваться от места, нравившегося ему более всего, чтобы взглянуть на него со стороны и приступить вновь к созданию картин. К тому же он полагал, что перемены пойдут на пользу Миранде. Миранда убедила его, что чувствует себя хорошо. Попросту она уже не была больше Мирандой.
Итак, они остановились в отеле «Хэмпстед», осматривали столичные достопримечательности и наслаждались некоторыми плодами его успеха. Три картины Питера были выбраны для показа на летней выставке в Академии; две уже находились у «Тейта» и были включены в коллекцию работ ньюлинской школы. Он улыбнулся, глядя на картину, изображавшую миссис Паску, выступающую из чада, поднимавшегося с ее сковородок; ему все еще нравилась эта картина, хотя Мэг была права: он очень многое взял у Франса Гальса.
Питер проговорил, обращаясь к Миранде:
– Этой зимой я хотел бы вернуться к работе над портретом Мэг, который я начал много лет назад. Ты не против?
– Конечно же, нет. – Миранда улыбнулась ему в ответ. – Я рада, что ты можешь сказать мне об этом.
Он немного подумал, затем кивнул:
– Да, я тоже. Я долго его прятал. И работал немного перед Рождественскими праздниками. Затем отложил.
– И тогда ты не мог рассказать мне об этом. Теперь ты можешь. Почему?
– Потому что… – Питер наморщил лоб. Он так многое мог выразить кистью, но вот слова ускользали от него. – Потому что… какую-то часть Мэг, которую я не мог отыскать в ней, я нашел в тебе.
– Мое сумасшествие, – криво усмехнувшись, проговорила Миранда. – Теперь оно ушло, Питер. Вероятно, навсегда.
– Неважно. Это не было сумасшествием, дорогая. То была страсть. У тебя страстная натура.
– И теперь все ушло? – спросила она.
– Нет, – ответил Питер, очень нежно касаясь ее. Теперь он был необыкновенно нежен с нею. – Нет. Она углубилась. Стала нежнее. – Питер поцеловал ее, и она почувствовала, что он вот-вот расплачется. – Миранда, дорогая… Я хочу… есть вещи, о которых я все еще не могу рассказать тебе. И теперь мне это кажется… ужасным.
Миранда взяла его за голову и поцеловала.
– Мне кажется, я знаю. Но даже если я и не знаю, то это не имеет никакого значения, Питер. Я наделала глупостей. Я сошла с ума. Нет, то была не страсть, а сумасшествие. Как-никак мы выстояли. – Миранда заглянула Питеру в глаза. – Что произошло тогда, не имеет значения. Мы прошли сквозь это. Я… как бы сказать… совершила самоубийство. И тем не менее я здесь. И ты тоже здесь.
– Да. – Питер с силой кивнул головой, желая быть убежденным. – Да. Это единственное, что имеет значение.
Однако оба они знали, что предстоят еще многие испытания.
Этот год был последним годом учебы Алекса в пензанской школе, и после Рождественских праздников ему предстояло перейти в школу следующей ступени. Он надеялся поступить в очень хорошую школу в Труро и поэтому не хотел пропускать ни одного дня осеннего семестра. Соответственно, вся семья планировала оставаться в Лондоне до начала нового учебного года. Удивительно, но Миранда, которая всю жизнь провела сидя на чемоданах, отнюдь не расцвела в Лондоне. К середине августа она оставалась такой же бледной и вялой, так что Питер предложил всем вернуться домой.
– Уррра! – воскликнула Кэти. Алекс заметил:
– Я думал, что ты хотел пробыть здесь до открытия выставки.
– Мне, конечно, хотелось бы взглянуть. Может быть, Миранда и я сможем приехать на пару дней, когда станет немного прохладнее.
– А кто будет за нами присматривать? – спросил Себастьян.
– Дженис не будет возражать против того, чтобы побыть несколько дней, не так ли, дорогая?
Миранда кивнула, подумав, что, оказавшись дома, оттуда уже не уедет. Питеру, во всяком случае, лучше будет отправиться одному, чтобы она не связывала ему руки.
Поэтому дела обстояли именно таким образом, когда в начале сентября в дом на Рыбной улице позвонила Глэдис Пак.
– Не думаю, что ты узнаешь меня, Миранда? Говорит Глэдис Пак. Тетка Олли из Эксетера, помнишь?
– Как я могу забыть вас! – Миранда почувствовала, как к глазам подступили слезы подлинной привязанности. – Вы были мне как мать! Ваш дом был моим домом.
– Ты тоже всегда нравилась мне, Миранда. Все эти годы я хранила твой табурет на кухне. Ты помнишь свой табурет?
– Как я могу забыть?
Миранда сглотнула комок, напомнивший ей о тех бестолковых, беззаботных днях. Даже ее привязанность к Брету Сент-Клэру… сперва реализовалась. А теперь она поняла, что Олвен также защищала ее и не имела ничего общего с роковой женщиной, какой она представляла ее себе тогда.
– Твое имя все еще записано у меня в книге гостей. Надеюсь, скоро смогу указывать на него новичкам и говорить: «И вы сможете стать такими же известными, как миссис Пэтч».
– О, Глэдис!
Миранда не удержалась, и слезы заструились по ее щекам. Одно Миранда знала наверняка: никогда она не станет известной актрисой.
– Ну, ну, не падай духом. Я слышала, у тебя хороший муж и большая дружная семья. Когда дети подрастут, твое имя вновь появится на афишах. Вот увидишь.
– Теперь это уже не имеет никакого значения. Просто… понимаете, я была тогда глупой девчонкой!
Голос мисс Пак стал теплее:
– Ты вовсе не была глупой, Миранда Пэтч. В тебе пылал огонь… и может быть, ты умела ловко с ним управляться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138