Проклятый заставил его оробеть!
– Вы, маэстро Сассароли, прислали мне этот памфлет? Вы, выходит, издатель, не так ли?
– Почему вы спрашиваете?
– Да так, я думал, что вы композитор?
– Я композитор! Композитор!
Сидящий зацарапал пальцами по креслу и притопнул ногой, Стоящий спокойно, без особого ударения сказал:
– Но такого рода гнусное сочинительство недостойно истинного музыканта.
– Вы, вы, вы говорите о достойном и о недостойном!
Вспышка ярости помогла Сассароли освободиться от скованности. Он вскочил и закаркал:
– Я не позволю сильным затыкать мне рот! Я пролью свет на истину. И прежде всего я сорву маску с вашего лица. Для этого мое гнусное сочинительство окажется достаточно достойным. Я очищу авгиевы конюшни музыки!
Верди становился все любезнее.
– И что же вы мне ставите в укор, маэстро Сассароли?
– Вы с самого первого шага подкупили прессу. Еще успех вашего «Набукко» был подстроен заранее. Ваш тесть, богатей Барецци, которого вы удачно с расчетом подыскали, ссужал вас деньгами на ваши разные махинации. Вы день и ночь кутили с критиками, предлагали им такую высокую оплату, какая была не под силу прочим маэстро. Вы всюду пролезали вперед, годами держали импресарио Марелли за каменной стеной, всеми правдами и неправдами проваливали чужие партитуры, упорно осаждали парижских оперных заправил, и таким благородным путем вы добыли себе так называемую мировую славу. И это еще, вероятно, не все… Но есть на свете мститель, и, может быть, не один…
Сассароли должен был прервать свою обвинительную речь, чтобы всосать и проглотить поток слюны, густыми нитями повисшей на его губах. Маэстро из вежливости не заметил комичность положения своего преследователя. Он даже немного помедлил с ответом.
– Часть этих обвинений известна мне со вчерашнего вечера, так как я прочитал вашу книжечку. Могу ли я спросить, маэстро Сассароли, как обстоит у вас дело с доказательствами?
– Терпение, сударь! Большинство доказательств у меня в руках – прекрасные доказательства, замечательные доказательства! Я только жду, когда мозаика этих доказательств сложится в законченную картину!
– В таком случае с вашей стороны крайне неосторожно предостерегать меня этим вашим визитом.
– Предостережение вам не поможет. Ах, какая отрада для меня хоть однажды вам, баловню счастья, сказать правду в лицо!
– Это еще не вся правда. Вы скрыли от меня одну из причин вашего гнева.
– Вы не сами пишете ваши вещи!!
– О! Маэстро Сассароли, я не допустил бы мысли, что вы в свое время бросили вызов плагиатору!
– Доказательство еще появится!
– Возможно! Но в вашем «Алхимике» много говорится об одном обстоятельстве, которое сейчас вам угодно замалчивать. Там вы на каждой странице упрекаете меня в том, что я интригами закрываю вам доступ к сцене!
– Ясно! Только интригами, а не истинной ценностью вашего творчества вы закрываете дорогу для моих опер. Насилием, коварством, происками господ Рикорди, ваших музыкальных маклеров! Вам страшен мой верный успех!
– А что, если я не знаю ни одной вашей ноты?
– Господин Верди, кому же не известно, кто был любимым учеником Саверно Меркаданте!
– Гм! И вы полагаете, моя власть, лежащая вне искусства, простирается так далеко, что смогла пресечь вашу карьеру?
– Да, ваша власть! Я убежден, ваша власть и ничто другое!
– Если я кажусь вам таким могущественным, почему вы не попробовали обратить эту силу в пользу ваших опер?
– То есть как?
– Чем злобствовать и нападать на меня, почему вы не пришли ко мне, не попросили: «Маэстро Верди, помогите мне!»
– Вас, вас просить?
На лице Верди отразилось серьезное раздумье.
– Если моя музыка виной тому, что ваша не находит публики, я с удовольствием посодействовал бы постановке какой-нибудь вашей оперы.
Сассароли безмолвно глядел в пространство. Он еще не понимал, к чему клонит противник. Маэстро сделал несколько шагов, как бы совещаясь с самим собой.
– В конце концов трудами долгой жизни я заработал право, чтобы по моему указанию хорошая опера даровитого маэстро была поставлена в Ла Скала.
Когда Сассароли услышал слово «Ла Скала», его до костей прохватил озноб. Ла Скала! Последняя, высшая цель каждой мелодрамы! Ла Скала! Наряду с парижской Op?ra – единственный источник музыкальной славы! Мир комнаты и мир за окнами зашатались перед ним в бурной качке. Как с бешеным шумом на полном ходу заторможенный экспресс, вздыбилась каждым нервом вся природа клеветника. Противник в своем духовном превосходстве сумел незаметно подчинить ситуацию своей воле. Все недействительное, кляузное, нездоровое должно отступить. Неумолимо раскроется правота другого. Помещик из Сант Агаты, прижимистый в сделках, дальновидный в замыслах, раз ухватив, крепко держал свою жертву в когтях:
– Что ж, маэстро Сассароли, есть у вас новая опера?
Захолустный композитор молчал. Маэстро был все так же вежлив:
– Вы, может быть, присядете?
Не противясь, человек сник в желательное положение покорности. Маэстро подошел ближе.
– Как я понимаю, у вас, маэстро Сассароли, есть опера, которая ждет постановки.
Сассароли овладел собой. Он метнул в стоящего мрачный взгляд аскетического презрения.
– У меня не одна, у меня много опер, настолько своеобразных, что их судьба ясна. Впрочем, я твердо решил не подвергать их суду современников. Я отказался от их постановки.
– Тогда вопрос исчерпан!
Маэстро резко оборвал свою мысль. Оно выразилось и внешне, это внутреннее движение, за которым Сассароли страстно следил. Еле выговаривал слова, пасквилянт переспросил:
– Исчерпан? Как это?
– На известных условиях я, пожалуй, мог бы вам посодействовать.
– Посо-дей-ствовать?
– Да! Посодействовать, чтобы Ла Скала, если это осуществимо, поставила вашу последнюю вещь.
Голова Сассароли как-то странно упала на левое плечо. Рот крепко сомкнулся. На лице заиграло выражение страдальческой мечтательности, сильнее ужаснувшей маэстро, чем прежняя ненависть. Но, хочешь не хочешь, надо было доводить дело до конца. С последним проблеском сознания в затуманенном мозгу Сассароли внезапно почуял опасность.
– Чепуха! – прошептал он.
– Нет! Клянусь вам, на известных условиях я вам помог бы. Причина сейчас не важна. Вы не желаете? Ну что ж!
Пальцы Сассароли заерзали по шее. Он коротко крикнул:
– Нет!
Но тут же незнакомый детский голос взмолился вдруг из его гнилозубого рта:
– Помогите мне, маэстро Верди!
– Как же я могу вам помочь? Вы устно и письменно обзываете меня подлецом, вы собрали доказательства и можете, как только захотите, обратить их против меня.
Сассароли свесил голову на грудь. Он думал только о Ла Скала. Его душа кряхтела, как полумертвая кляча, которую понукают к последнему пробегу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
– Вы, маэстро Сассароли, прислали мне этот памфлет? Вы, выходит, издатель, не так ли?
– Почему вы спрашиваете?
– Да так, я думал, что вы композитор?
– Я композитор! Композитор!
Сидящий зацарапал пальцами по креслу и притопнул ногой, Стоящий спокойно, без особого ударения сказал:
– Но такого рода гнусное сочинительство недостойно истинного музыканта.
– Вы, вы, вы говорите о достойном и о недостойном!
Вспышка ярости помогла Сассароли освободиться от скованности. Он вскочил и закаркал:
– Я не позволю сильным затыкать мне рот! Я пролью свет на истину. И прежде всего я сорву маску с вашего лица. Для этого мое гнусное сочинительство окажется достаточно достойным. Я очищу авгиевы конюшни музыки!
Верди становился все любезнее.
– И что же вы мне ставите в укор, маэстро Сассароли?
– Вы с самого первого шага подкупили прессу. Еще успех вашего «Набукко» был подстроен заранее. Ваш тесть, богатей Барецци, которого вы удачно с расчетом подыскали, ссужал вас деньгами на ваши разные махинации. Вы день и ночь кутили с критиками, предлагали им такую высокую оплату, какая была не под силу прочим маэстро. Вы всюду пролезали вперед, годами держали импресарио Марелли за каменной стеной, всеми правдами и неправдами проваливали чужие партитуры, упорно осаждали парижских оперных заправил, и таким благородным путем вы добыли себе так называемую мировую славу. И это еще, вероятно, не все… Но есть на свете мститель, и, может быть, не один…
Сассароли должен был прервать свою обвинительную речь, чтобы всосать и проглотить поток слюны, густыми нитями повисшей на его губах. Маэстро из вежливости не заметил комичность положения своего преследователя. Он даже немного помедлил с ответом.
– Часть этих обвинений известна мне со вчерашнего вечера, так как я прочитал вашу книжечку. Могу ли я спросить, маэстро Сассароли, как обстоит у вас дело с доказательствами?
– Терпение, сударь! Большинство доказательств у меня в руках – прекрасные доказательства, замечательные доказательства! Я только жду, когда мозаика этих доказательств сложится в законченную картину!
– В таком случае с вашей стороны крайне неосторожно предостерегать меня этим вашим визитом.
– Предостережение вам не поможет. Ах, какая отрада для меня хоть однажды вам, баловню счастья, сказать правду в лицо!
– Это еще не вся правда. Вы скрыли от меня одну из причин вашего гнева.
– Вы не сами пишете ваши вещи!!
– О! Маэстро Сассароли, я не допустил бы мысли, что вы в свое время бросили вызов плагиатору!
– Доказательство еще появится!
– Возможно! Но в вашем «Алхимике» много говорится об одном обстоятельстве, которое сейчас вам угодно замалчивать. Там вы на каждой странице упрекаете меня в том, что я интригами закрываю вам доступ к сцене!
– Ясно! Только интригами, а не истинной ценностью вашего творчества вы закрываете дорогу для моих опер. Насилием, коварством, происками господ Рикорди, ваших музыкальных маклеров! Вам страшен мой верный успех!
– А что, если я не знаю ни одной вашей ноты?
– Господин Верди, кому же не известно, кто был любимым учеником Саверно Меркаданте!
– Гм! И вы полагаете, моя власть, лежащая вне искусства, простирается так далеко, что смогла пресечь вашу карьеру?
– Да, ваша власть! Я убежден, ваша власть и ничто другое!
– Если я кажусь вам таким могущественным, почему вы не попробовали обратить эту силу в пользу ваших опер?
– То есть как?
– Чем злобствовать и нападать на меня, почему вы не пришли ко мне, не попросили: «Маэстро Верди, помогите мне!»
– Вас, вас просить?
На лице Верди отразилось серьезное раздумье.
– Если моя музыка виной тому, что ваша не находит публики, я с удовольствием посодействовал бы постановке какой-нибудь вашей оперы.
Сассароли безмолвно глядел в пространство. Он еще не понимал, к чему клонит противник. Маэстро сделал несколько шагов, как бы совещаясь с самим собой.
– В конце концов трудами долгой жизни я заработал право, чтобы по моему указанию хорошая опера даровитого маэстро была поставлена в Ла Скала.
Когда Сассароли услышал слово «Ла Скала», его до костей прохватил озноб. Ла Скала! Последняя, высшая цель каждой мелодрамы! Ла Скала! Наряду с парижской Op?ra – единственный источник музыкальной славы! Мир комнаты и мир за окнами зашатались перед ним в бурной качке. Как с бешеным шумом на полном ходу заторможенный экспресс, вздыбилась каждым нервом вся природа клеветника. Противник в своем духовном превосходстве сумел незаметно подчинить ситуацию своей воле. Все недействительное, кляузное, нездоровое должно отступить. Неумолимо раскроется правота другого. Помещик из Сант Агаты, прижимистый в сделках, дальновидный в замыслах, раз ухватив, крепко держал свою жертву в когтях:
– Что ж, маэстро Сассароли, есть у вас новая опера?
Захолустный композитор молчал. Маэстро был все так же вежлив:
– Вы, может быть, присядете?
Не противясь, человек сник в желательное положение покорности. Маэстро подошел ближе.
– Как я понимаю, у вас, маэстро Сассароли, есть опера, которая ждет постановки.
Сассароли овладел собой. Он метнул в стоящего мрачный взгляд аскетического презрения.
– У меня не одна, у меня много опер, настолько своеобразных, что их судьба ясна. Впрочем, я твердо решил не подвергать их суду современников. Я отказался от их постановки.
– Тогда вопрос исчерпан!
Маэстро резко оборвал свою мысль. Оно выразилось и внешне, это внутреннее движение, за которым Сассароли страстно следил. Еле выговаривал слова, пасквилянт переспросил:
– Исчерпан? Как это?
– На известных условиях я, пожалуй, мог бы вам посодействовать.
– Посо-дей-ствовать?
– Да! Посодействовать, чтобы Ла Скала, если это осуществимо, поставила вашу последнюю вещь.
Голова Сассароли как-то странно упала на левое плечо. Рот крепко сомкнулся. На лице заиграло выражение страдальческой мечтательности, сильнее ужаснувшей маэстро, чем прежняя ненависть. Но, хочешь не хочешь, надо было доводить дело до конца. С последним проблеском сознания в затуманенном мозгу Сассароли внезапно почуял опасность.
– Чепуха! – прошептал он.
– Нет! Клянусь вам, на известных условиях я вам помог бы. Причина сейчас не важна. Вы не желаете? Ну что ж!
Пальцы Сассароли заерзали по шее. Он коротко крикнул:
– Нет!
Но тут же незнакомый детский голос взмолился вдруг из его гнилозубого рта:
– Помогите мне, маэстро Верди!
– Как же я могу вам помочь? Вы устно и письменно обзываете меня подлецом, вы собрали доказательства и можете, как только захотите, обратить их против меня.
Сассароли свесил голову на грудь. Он думал только о Ла Скала. Его душа кряхтела, как полумертвая кляча, которую понукают к последнему пробегу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119