Они собрались жить вместе, чтобы не было так страшно.
Ночами, когда дети спали, женщины глядели в окно на снежное поле и лес. Им казалось – немец подкрадывается, таясь за деревьями.
Как-то ночью в дверь им вдруг стукнул кто-то и крикнул:
– Открывай, что ли!
Женщины не стали открывать.
– Открывай! – снова крикнул человек с крыльца. – Я ведь замерз.
Тетка Ксеня подошла к двери и спросила:
– Кто?
Это был Мохов-безрукий из соседней деревни, из Олюшина. Его не взяли на фронт.
– Что ж вы свечку не зажгете? – сказал Мохов, входя в избу. – Темень у вас.
– Нету свечки, – сказала Пантелевна, – садись вот на сундук.
– Мохов, – сказала тетка Ксеня, – ты к нам жить перебирайся, страшно без мужика.
– Куда я из дому? У меня там тоже бабы с детьми. Вы к нам перебирайтесь.
– Нет, – сказала Ксеня, – тут наш дом.
Мохов достал из кармана горсть чернослива.
– Красноармейцы дали, – сказал он.
Тетка Ксеня повынимала из слив косточки и сунула спящим ребятам каждому в рот по сливине. Они дальше спали и сосали чернослив.
– Вот что, – сказал Мохов, – сидеть мне с вами некогда, надо идти, а завтра утром приходите ко мне. Я вам насыплю картошки. У меня еще осталась.
Мохов ушел, а женщины снова глядели в окно до самого свету.
Утром они подняли детей и пошли в Олюшино.
За лесом сегодня не скрежетало и не было слышно взрывов.
– Бой кончился, – сказала тетка Ксеня, – только не знаю, на чьей стороне победа. Ладно бы на нашей.
– А вдруг на его? – сказала Пантелевна.
– Он бы тогда сюда пришел.
– Может быть, подкрадывается, – сказала Пантелевна.
Они поглядели за деревья, но никого не было видно – только снег лежал.
Просветлело.
Сизые перья протянулись по небу, и за лесом зажглась солнечная полоса.
И тут женщины увидели вдруг какой-то предмет. Он плыл над лесом медленно-медленно. Ветки заслоняли его, и нельзя было разобрать, что это.
– Бежим! – сказала Пантелевна.
Ей стало страшно: что это летит по небу?
Темный предмет выплывал из-за деревьев. Восходящее солнце вдруг осветило его, и они увидели, что это по небу летит человек. Только очень большой.
– Мужик! – крикнула Пантелевна.
А тетка Ксеня заплакала и села в снег. Она не могла понять, как летит человек, и плакала, и крепко держала детей.
Огромный человек плыл над лесом.
Огромный, больше деревьев, стоящих под ним.
Он плыл-летел, лежа на боку и поджав ноги.
Он был в солдатской шапке и в шинели. Полы шинели развевались, и слышно было, как они трещат от ветра, дующего наверху.
Пантелевна побежала по снегу, чтобы спрятаться от этого страшного летящего мужика, а он молча плыл над лесом, над Чистым Дором.
Бежать было некуда, и Пантелевна остановилась.
Она глядела, как висит над ней огромный солдат, поджавший ноги к животу, и не могла понять, мертвый он или живой. И почему он такой большой? И зачем по небу летит?
В шинели его были видны большие дыры. И еще была видна красная звезда, только не на шапке, а на плече.
– Не бойся! – крикнула Пантелевна, увидев звезду. – Это наш!
Но тетка Ксеня боялась поднять голову и поглядела наверх, только когда огромный солдат отплыл в сторону.
– Его, наверно, ранили, – сказала Пантелевна.
Она теперь думала, что у нас есть такие большие солдаты, которые умеют летать.
Он отплывал в сторону, по-прежнему поджав колени и подложив под голову ладонь.
Лицо его было совсем серым.
Солнце поднялось выше, и сильнее задул ветер, подхватил солдата, понес его дальше.
Нет, он, видимо, был убит, этот огромный солдат, и уже не сопротивлялся ветру. Скоро он ушел за лес на другой стороне Чистого Дора.
А женщины все никак не могли понять, откуда взялся этот большой человек, зачем он летал по небу и как его убили. Они пошли дальше по дороге в Олюшино и ждали, что по небу поплывут новые огромные люди. Но небо было пусто.
А огромный солдат летел дальше, по-прежнему поджав ноги к животу. Потом он стал медленно опускаться и наконец лег на верхушки елок.
Он сделался меньше и постепенно сползал с елок на землю.
Какие-то запутанные веревки протянулись от него по елочным верхушкам, куски толстой материи нависли на ветках, ссыпали с них снег.
Это был аэростат воздушного заграждения. Немецкий самолет налетел на него, переломил себе крыло и разбился об землю. От удара самолета аэростат тоже получил пробоину, опустился к земле, выпустив через дырку часть газа.
Он перекрутился весь и превратился в солдата, в огромного человека, и утреннее солнце призрачно осветило его. Ни тетка Ксеня, ни Пантелевна не знали этого. Они сидели у Мохова в избе, варили картошку и рассказывали, какие у нас есть огромные летающие солдаты.
– Как жалко-то его! – сказала Ксеня. – Такой был большой, а не уберегся. Снаряд, наверно, в него попал.
– Ему бы затаиться, – сказала Пантелевна, – а он эвон куда – по небу поплыл.
БЕРЕЗОВЫЙ ПИРОЖОК
Братья Моховы с Нюркой пошли в лес по ягоды, а я так пошел, сам по себе.
И хоть шел я сам по себе, а они по ягоды – все равно мы все время оказывались рядом. Я иду, а сбоку то Нюрка выглянет, то какой-нибудь брат Мохов.
Заверну в сторону, чтоб побыть в тишине, а уж из кустов другой брат Мохов вылезает. Эти братья особенно надоедали – бидонами дрались, валуями кидались или вдруг начинали кричать:
– Надо свинку подколоть! Надо свинку подколоть!
Нюрка была потише, но, как дело до свинки доходило, тоже кричала изо всех сил:
– Надо свинку подколоть! Надо свинку подколоть!
– Эй! – крикнул я. – Кого вы там подкалываете?
– Свинку! – хором отозвались братья Моховы.
– Какую еще свинку? Тащите ее сюда!
Братья Моховы и Нюрка выскочили из кустов с бидонами в руках, никакой свинки видно не было.
– А свинка где? – строго спросил я.
– Вот, – сказала Нюрка и протянула мне травинку, на которую нанизаны были земляничины.
– Земляника, – сказал я.
– Земляника, – согласилась Нюрка. – Но только – свинка.
Я пригляделся и увидел, что ягоды, нанизанные на стебель, были особенно крупные, особенно спелые, черные от густой красноты. Снял ягоду со стебля, положил в рот и понял, что и вкус у нее особенный. У простой земляники – солнечный вкус, а тут – лесной, болотный, сумрачный.
Долго, видно, зрела эта ягода, набиралась солнца и сока, сделалась лучшей из земляничин.
Я нашел подходящую травинку, выдернул из нее стебель и вместе с ребятами стал собирать ягоды и покрикивать:
– Надо свинку подколоть! Надо свинку подколоть!
Скоро травинка моя стала тяжелой от нанизанных на нее земляничин. Приятно было нести ее, помахивать ею, разглядывать.
К обеду бидоны у ребят были полны, и я подколол свинки травинок пять. Присели отдохнуть. Тут бы и перекусить, а никто из нас не взял в лес ни сухаря, ни лепешки.
– Надо свинку рубануть! – кричали братья Моховы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Ночами, когда дети спали, женщины глядели в окно на снежное поле и лес. Им казалось – немец подкрадывается, таясь за деревьями.
Как-то ночью в дверь им вдруг стукнул кто-то и крикнул:
– Открывай, что ли!
Женщины не стали открывать.
– Открывай! – снова крикнул человек с крыльца. – Я ведь замерз.
Тетка Ксеня подошла к двери и спросила:
– Кто?
Это был Мохов-безрукий из соседней деревни, из Олюшина. Его не взяли на фронт.
– Что ж вы свечку не зажгете? – сказал Мохов, входя в избу. – Темень у вас.
– Нету свечки, – сказала Пантелевна, – садись вот на сундук.
– Мохов, – сказала тетка Ксеня, – ты к нам жить перебирайся, страшно без мужика.
– Куда я из дому? У меня там тоже бабы с детьми. Вы к нам перебирайтесь.
– Нет, – сказала Ксеня, – тут наш дом.
Мохов достал из кармана горсть чернослива.
– Красноармейцы дали, – сказал он.
Тетка Ксеня повынимала из слив косточки и сунула спящим ребятам каждому в рот по сливине. Они дальше спали и сосали чернослив.
– Вот что, – сказал Мохов, – сидеть мне с вами некогда, надо идти, а завтра утром приходите ко мне. Я вам насыплю картошки. У меня еще осталась.
Мохов ушел, а женщины снова глядели в окно до самого свету.
Утром они подняли детей и пошли в Олюшино.
За лесом сегодня не скрежетало и не было слышно взрывов.
– Бой кончился, – сказала тетка Ксеня, – только не знаю, на чьей стороне победа. Ладно бы на нашей.
– А вдруг на его? – сказала Пантелевна.
– Он бы тогда сюда пришел.
– Может быть, подкрадывается, – сказала Пантелевна.
Они поглядели за деревья, но никого не было видно – только снег лежал.
Просветлело.
Сизые перья протянулись по небу, и за лесом зажглась солнечная полоса.
И тут женщины увидели вдруг какой-то предмет. Он плыл над лесом медленно-медленно. Ветки заслоняли его, и нельзя было разобрать, что это.
– Бежим! – сказала Пантелевна.
Ей стало страшно: что это летит по небу?
Темный предмет выплывал из-за деревьев. Восходящее солнце вдруг осветило его, и они увидели, что это по небу летит человек. Только очень большой.
– Мужик! – крикнула Пантелевна.
А тетка Ксеня заплакала и села в снег. Она не могла понять, как летит человек, и плакала, и крепко держала детей.
Огромный человек плыл над лесом.
Огромный, больше деревьев, стоящих под ним.
Он плыл-летел, лежа на боку и поджав ноги.
Он был в солдатской шапке и в шинели. Полы шинели развевались, и слышно было, как они трещат от ветра, дующего наверху.
Пантелевна побежала по снегу, чтобы спрятаться от этого страшного летящего мужика, а он молча плыл над лесом, над Чистым Дором.
Бежать было некуда, и Пантелевна остановилась.
Она глядела, как висит над ней огромный солдат, поджавший ноги к животу, и не могла понять, мертвый он или живой. И почему он такой большой? И зачем по небу летит?
В шинели его были видны большие дыры. И еще была видна красная звезда, только не на шапке, а на плече.
– Не бойся! – крикнула Пантелевна, увидев звезду. – Это наш!
Но тетка Ксеня боялась поднять голову и поглядела наверх, только когда огромный солдат отплыл в сторону.
– Его, наверно, ранили, – сказала Пантелевна.
Она теперь думала, что у нас есть такие большие солдаты, которые умеют летать.
Он отплывал в сторону, по-прежнему поджав колени и подложив под голову ладонь.
Лицо его было совсем серым.
Солнце поднялось выше, и сильнее задул ветер, подхватил солдата, понес его дальше.
Нет, он, видимо, был убит, этот огромный солдат, и уже не сопротивлялся ветру. Скоро он ушел за лес на другой стороне Чистого Дора.
А женщины все никак не могли понять, откуда взялся этот большой человек, зачем он летал по небу и как его убили. Они пошли дальше по дороге в Олюшино и ждали, что по небу поплывут новые огромные люди. Но небо было пусто.
А огромный солдат летел дальше, по-прежнему поджав ноги к животу. Потом он стал медленно опускаться и наконец лег на верхушки елок.
Он сделался меньше и постепенно сползал с елок на землю.
Какие-то запутанные веревки протянулись от него по елочным верхушкам, куски толстой материи нависли на ветках, ссыпали с них снег.
Это был аэростат воздушного заграждения. Немецкий самолет налетел на него, переломил себе крыло и разбился об землю. От удара самолета аэростат тоже получил пробоину, опустился к земле, выпустив через дырку часть газа.
Он перекрутился весь и превратился в солдата, в огромного человека, и утреннее солнце призрачно осветило его. Ни тетка Ксеня, ни Пантелевна не знали этого. Они сидели у Мохова в избе, варили картошку и рассказывали, какие у нас есть огромные летающие солдаты.
– Как жалко-то его! – сказала Ксеня. – Такой был большой, а не уберегся. Снаряд, наверно, в него попал.
– Ему бы затаиться, – сказала Пантелевна, – а он эвон куда – по небу поплыл.
БЕРЕЗОВЫЙ ПИРОЖОК
Братья Моховы с Нюркой пошли в лес по ягоды, а я так пошел, сам по себе.
И хоть шел я сам по себе, а они по ягоды – все равно мы все время оказывались рядом. Я иду, а сбоку то Нюрка выглянет, то какой-нибудь брат Мохов.
Заверну в сторону, чтоб побыть в тишине, а уж из кустов другой брат Мохов вылезает. Эти братья особенно надоедали – бидонами дрались, валуями кидались или вдруг начинали кричать:
– Надо свинку подколоть! Надо свинку подколоть!
Нюрка была потише, но, как дело до свинки доходило, тоже кричала изо всех сил:
– Надо свинку подколоть! Надо свинку подколоть!
– Эй! – крикнул я. – Кого вы там подкалываете?
– Свинку! – хором отозвались братья Моховы.
– Какую еще свинку? Тащите ее сюда!
Братья Моховы и Нюрка выскочили из кустов с бидонами в руках, никакой свинки видно не было.
– А свинка где? – строго спросил я.
– Вот, – сказала Нюрка и протянула мне травинку, на которую нанизаны были земляничины.
– Земляника, – сказал я.
– Земляника, – согласилась Нюрка. – Но только – свинка.
Я пригляделся и увидел, что ягоды, нанизанные на стебель, были особенно крупные, особенно спелые, черные от густой красноты. Снял ягоду со стебля, положил в рот и понял, что и вкус у нее особенный. У простой земляники – солнечный вкус, а тут – лесной, болотный, сумрачный.
Долго, видно, зрела эта ягода, набиралась солнца и сока, сделалась лучшей из земляничин.
Я нашел подходящую травинку, выдернул из нее стебель и вместе с ребятами стал собирать ягоды и покрикивать:
– Надо свинку подколоть! Надо свинку подколоть!
Скоро травинка моя стала тяжелой от нанизанных на нее земляничин. Приятно было нести ее, помахивать ею, разглядывать.
К обеду бидоны у ребят были полны, и я подколол свинки травинок пять. Присели отдохнуть. Тут бы и перекусить, а никто из нас не взял в лес ни сухаря, ни лепешки.
– Надо свинку рубануть! – кричали братья Моховы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45