):. „Андрей Яковлевич, посторонний – это не обязательно тип в темных очках и с поднятым воротником“. – „Нет, ну что вы, я же понимаю…“
Кто-то свой. Кто прошел невидимкой мимо вахтера, кому безгранично доверяла Светлана, кому безропотно открыла дверь Наташа, профессиональная тело хранительница…
«Я сам ?!»
Туровский с трудом подавил в себе истерический смешок.
«Прав был друг детства, чтоб ему жить на одну зарплату: „Или ты“. Единственная версия, расставляющая все по своим местам. Я, загипнотизированный каким-то дьявольским образом, приехал в санаторий, постучался к Наташе с Тамарой (они открыли, естественно), всадил Б них две стрелы из духовой трубки (надо будет выяснить, почему не воспользовался пистолетом, но это уже потом, когда определят в палату для буйных и зафиксируют в кровати). Не могла же Света на вопрос, кого она видела в коридоре, ответить „вас“.
Глупости, фантастика? Он вспомнил ядовито-голубое небо над Кандагаром. Рыжие скалы. Рыжие мозги пилота-угонщика на лобовом стекле вертолета. Это – реальность? Но не менее реальным был и тот древний монах с тяжелой палкой, и барс с желтыми мудрыми глазами. И лицо женщины в окне… Ну хорошо. Пусть это наведенные кем-то галлюцинации. Но вот вопрос: где граница этих галлюцинаций? Где начинаются они и кончается реальность? И, наконец, это не снимает главной проблемы.
Кто?
– В санатории все на месте?
– Все, – тихо ответил Борис Анчеико. – Сидят, как мышки.
– Никто не выходил?
– Только Колесников. Но он ведь, кажется, был вместе с вами.
«Он меня догнал по дороге, – вспомнил Сергей Павлович. – А где он шлялся до этого момента – неясно».
– Мне надо поговорить с теми ребятами, – сказал Туровский, кивнув в сторону копошившихся с веревками скалолазов.
В их лагере кипела организованная работа. Кто-то убирал на ночь снаряжение, кто-то возился с примусом. Три девушки готовили ужин. Туровский потянул носом: каша с тушенкой. Жизнь продолжается. Его заметили, пригласили «на огонек». Одна из них, красивая и разбитная с виду, стрельнула глазищами из-под челки:
– А я вас видела, вы утром вместе с нами приплыли на «ракете».
– Я помню, вы пели под гитару. У вас замечательный голос.
– Ой, ладно вам.
Он видел: девушка была крайне польщена.
– Вы всех тут знаете?
– Конечно.
– Двое: мужчина, около тридцати, худощавый, нос с горбинкой. Девушка: лет восемнадцати, длинные каштановые волосы, бело-оранжевая ветровка.
Она подумала и медленно покачала головой.
– Нет, это не наши. Валентина!
– Ау?
– У тебя есть бело-оранжевая ветровка?
– Смеешься? Откуда?
– Я серьезно. Тут спрашивают…
– А вы кто, собственно? – строго спросил какой-то парень, подойдя к Туровскому. Тот пожал плечами и вынул удостоверение. Смысла прятаться он не видел.
– Вон оно что. А какие к нам претензии?
– Никаких. Я ищу двух человек – мужчину и девушку.
– А в чем их обвиняют?
– Господи, – вздохнул Туровский. – Да ни в чем. Просто нужно с ними поговорить.
У парня наверняка были проблемы с органами, мелькнуло в голове. Иначе откуда беспричинная агрессия?
– Гена, не ерепенься, – проворковала Валентина и обратилась к Сергею Павловичу: – Где они стояли, ваши знакомые?
– Вон там, – показал он. – Кажется, у них была круглая палатка из синего капрона.
– Точно не наши. Mы люди скромные, куда нам капроновые палатки.
Ляхов в нетерпении переминался с ноги на ногу. Туровский подошел к нему и хмуро произнес:
– Странно. Именно те, кто был нужен, – и как в воду канули.
– Нет уж, – суеверно отозвался Ляхов. – В воду – хватит. Едем обратно в санаторий? Или будем ждать «ракету»?
– В санаторий, – выдохнул Туровский.
«Я оттягиваю страшный момент… Я знаю, он должен наступить – рано или поздно. И я все сделаю сам, перепоручить не хватит совести…»
Он вдруг почувствовал, как в каждую клеточку тела вливается холод, будто входишь в ледяную воду, медленно, без всплеска, замирая всем существом… «Советская, 10, квартира 5. Маму зовут Надежда Васильевна, папу – Альфред Карлович. Я позвоню в дверь, представлюсь и скажу… Как скажу? Повернется ли язык?»
(Он помнил, как приехал в город Нововятск и прямо с вокзала (особой поклажи не было, налегке) взял такси и отправился домой к Биму. Он очень боялся, что ему выпадет судьба первым принести в дом страшную весть. Но мать, сухонькая, маленькая, совершенно седая, лишь посмотрела воспаленными глазами и прошептала:
– Живой. Что же ты живой, а сына моего нет?
И ударила его в грудь крошечным кулачком, со всей своей немощной яростью…)
– Подождите!
Он вздрогнул и обернулся. Ага, та, глазастенькая, что готовила ужин у примуса.
– Постойте, я вспомнила!
– Что?
– Да тех, о которых вы спрашивали. Я не сразу сообразила, потому что вы говорили о двоих, а их было трое.
– Трое?
– Мужчина, молодая женщина (я подумала, жена) и девочка.
«Так», – спокойно, приказал он себе и спросил:
– Как вас зовут?
– Варвара. Можно на «ты».
– Варвара, опиши мне девочку. Медленно, подробно.
Она наморщила лоб, вспоминая.
– Симпатичная. Но не яркая, понимаете, о чем я… Лет тринадцати, рост обычный, коса темная, а может, темно-русая. Кофточка, юбочка… Вообще-то я видела их мельком, издалека.
– У неё было что-нибудь в руках?
– Да. Мешочек из серой ткани. Узкий, продолговатый.
Туровский вынул из кармана выловленную в воде флейту.
– Похоже?
Она взяла её в руки, поднесла к губам (он отнесся к этому спокойно: какие там отпечатки пальцев, все давно смыла вода).
– Похоже. Но не звучит почему-то.
– Может быть, ты не так держишь? Нужно параллельно губам, а ты торцом…
– Нет, это же блок-флейта. Видите, продольный сквозной канал. А отверстия наверху прикрываются пальцами. Я когда-то в детстве играла. Потом бросила, дура.
– Ты долго училась?
– Три класса окончила. Потом уперлась, и ни в какую.
Света играла не так. Он постарался сосредоточиться. Вот она подносит к губам инструмент… Вот он следит, как флейта мягко, неуловимо скользит в пальцах… Потом перестает следить – сознание проваливается куда-то, будто в черную дыру. Душа наполняется мелодией – грустной, протяжной, словно плач…
У большеглазой скалолазочки Варвары так не получалось. Собственно, у неё не получалось совсем. Флейта издавала лишь жалобное шипение.
– Отверстия наверху чем-то залеплены, – сердито сказала она: – Илом, что ли?
– Почему ты так решила?
– Не знаю. Но мне кажется, её испортил кто-то…
– Нарочно испортил!
– Нина Васильевна, мне нужно поговорить с Дашей.
Кларова поморщилась.
– Опять вы. Я думала, все уже закончилось.
– Я недолго.
На диване, открыв широкий беззубый рот, лежал чемодан. Юная Дарья деловито складывала туда свои наряды. Вещи Кларовой-старшей огромным тюком покоились рядом, накрытые яркой шалью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
Кто-то свой. Кто прошел невидимкой мимо вахтера, кому безгранично доверяла Светлана, кому безропотно открыла дверь Наташа, профессиональная тело хранительница…
«Я сам ?!»
Туровский с трудом подавил в себе истерический смешок.
«Прав был друг детства, чтоб ему жить на одну зарплату: „Или ты“. Единственная версия, расставляющая все по своим местам. Я, загипнотизированный каким-то дьявольским образом, приехал в санаторий, постучался к Наташе с Тамарой (они открыли, естественно), всадил Б них две стрелы из духовой трубки (надо будет выяснить, почему не воспользовался пистолетом, но это уже потом, когда определят в палату для буйных и зафиксируют в кровати). Не могла же Света на вопрос, кого она видела в коридоре, ответить „вас“.
Глупости, фантастика? Он вспомнил ядовито-голубое небо над Кандагаром. Рыжие скалы. Рыжие мозги пилота-угонщика на лобовом стекле вертолета. Это – реальность? Но не менее реальным был и тот древний монах с тяжелой палкой, и барс с желтыми мудрыми глазами. И лицо женщины в окне… Ну хорошо. Пусть это наведенные кем-то галлюцинации. Но вот вопрос: где граница этих галлюцинаций? Где начинаются они и кончается реальность? И, наконец, это не снимает главной проблемы.
Кто?
– В санатории все на месте?
– Все, – тихо ответил Борис Анчеико. – Сидят, как мышки.
– Никто не выходил?
– Только Колесников. Но он ведь, кажется, был вместе с вами.
«Он меня догнал по дороге, – вспомнил Сергей Павлович. – А где он шлялся до этого момента – неясно».
– Мне надо поговорить с теми ребятами, – сказал Туровский, кивнув в сторону копошившихся с веревками скалолазов.
В их лагере кипела организованная работа. Кто-то убирал на ночь снаряжение, кто-то возился с примусом. Три девушки готовили ужин. Туровский потянул носом: каша с тушенкой. Жизнь продолжается. Его заметили, пригласили «на огонек». Одна из них, красивая и разбитная с виду, стрельнула глазищами из-под челки:
– А я вас видела, вы утром вместе с нами приплыли на «ракете».
– Я помню, вы пели под гитару. У вас замечательный голос.
– Ой, ладно вам.
Он видел: девушка была крайне польщена.
– Вы всех тут знаете?
– Конечно.
– Двое: мужчина, около тридцати, худощавый, нос с горбинкой. Девушка: лет восемнадцати, длинные каштановые волосы, бело-оранжевая ветровка.
Она подумала и медленно покачала головой.
– Нет, это не наши. Валентина!
– Ау?
– У тебя есть бело-оранжевая ветровка?
– Смеешься? Откуда?
– Я серьезно. Тут спрашивают…
– А вы кто, собственно? – строго спросил какой-то парень, подойдя к Туровскому. Тот пожал плечами и вынул удостоверение. Смысла прятаться он не видел.
– Вон оно что. А какие к нам претензии?
– Никаких. Я ищу двух человек – мужчину и девушку.
– А в чем их обвиняют?
– Господи, – вздохнул Туровский. – Да ни в чем. Просто нужно с ними поговорить.
У парня наверняка были проблемы с органами, мелькнуло в голове. Иначе откуда беспричинная агрессия?
– Гена, не ерепенься, – проворковала Валентина и обратилась к Сергею Павловичу: – Где они стояли, ваши знакомые?
– Вон там, – показал он. – Кажется, у них была круглая палатка из синего капрона.
– Точно не наши. Mы люди скромные, куда нам капроновые палатки.
Ляхов в нетерпении переминался с ноги на ногу. Туровский подошел к нему и хмуро произнес:
– Странно. Именно те, кто был нужен, – и как в воду канули.
– Нет уж, – суеверно отозвался Ляхов. – В воду – хватит. Едем обратно в санаторий? Или будем ждать «ракету»?
– В санаторий, – выдохнул Туровский.
«Я оттягиваю страшный момент… Я знаю, он должен наступить – рано или поздно. И я все сделаю сам, перепоручить не хватит совести…»
Он вдруг почувствовал, как в каждую клеточку тела вливается холод, будто входишь в ледяную воду, медленно, без всплеска, замирая всем существом… «Советская, 10, квартира 5. Маму зовут Надежда Васильевна, папу – Альфред Карлович. Я позвоню в дверь, представлюсь и скажу… Как скажу? Повернется ли язык?»
(Он помнил, как приехал в город Нововятск и прямо с вокзала (особой поклажи не было, налегке) взял такси и отправился домой к Биму. Он очень боялся, что ему выпадет судьба первым принести в дом страшную весть. Но мать, сухонькая, маленькая, совершенно седая, лишь посмотрела воспаленными глазами и прошептала:
– Живой. Что же ты живой, а сына моего нет?
И ударила его в грудь крошечным кулачком, со всей своей немощной яростью…)
– Подождите!
Он вздрогнул и обернулся. Ага, та, глазастенькая, что готовила ужин у примуса.
– Постойте, я вспомнила!
– Что?
– Да тех, о которых вы спрашивали. Я не сразу сообразила, потому что вы говорили о двоих, а их было трое.
– Трое?
– Мужчина, молодая женщина (я подумала, жена) и девочка.
«Так», – спокойно, приказал он себе и спросил:
– Как вас зовут?
– Варвара. Можно на «ты».
– Варвара, опиши мне девочку. Медленно, подробно.
Она наморщила лоб, вспоминая.
– Симпатичная. Но не яркая, понимаете, о чем я… Лет тринадцати, рост обычный, коса темная, а может, темно-русая. Кофточка, юбочка… Вообще-то я видела их мельком, издалека.
– У неё было что-нибудь в руках?
– Да. Мешочек из серой ткани. Узкий, продолговатый.
Туровский вынул из кармана выловленную в воде флейту.
– Похоже?
Она взяла её в руки, поднесла к губам (он отнесся к этому спокойно: какие там отпечатки пальцев, все давно смыла вода).
– Похоже. Но не звучит почему-то.
– Может быть, ты не так держишь? Нужно параллельно губам, а ты торцом…
– Нет, это же блок-флейта. Видите, продольный сквозной канал. А отверстия наверху прикрываются пальцами. Я когда-то в детстве играла. Потом бросила, дура.
– Ты долго училась?
– Три класса окончила. Потом уперлась, и ни в какую.
Света играла не так. Он постарался сосредоточиться. Вот она подносит к губам инструмент… Вот он следит, как флейта мягко, неуловимо скользит в пальцах… Потом перестает следить – сознание проваливается куда-то, будто в черную дыру. Душа наполняется мелодией – грустной, протяжной, словно плач…
У большеглазой скалолазочки Варвары так не получалось. Собственно, у неё не получалось совсем. Флейта издавала лишь жалобное шипение.
– Отверстия наверху чем-то залеплены, – сердито сказала она: – Илом, что ли?
– Почему ты так решила?
– Не знаю. Но мне кажется, её испортил кто-то…
– Нарочно испортил!
– Нина Васильевна, мне нужно поговорить с Дашей.
Кларова поморщилась.
– Опять вы. Я думала, все уже закончилось.
– Я недолго.
На диване, открыв широкий беззубый рот, лежал чемодан. Юная Дарья деловито складывала туда свои наряды. Вещи Кларовой-старшей огромным тюком покоились рядом, накрытые яркой шалью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107