И завистлива. Она не выносит, когда люди оказывают мне внимание. Говорит, все так ко мне относятся, что можно подумать, я единственная живу в этом доме. А я каждый раз отвечаю: «Ну и что? Просто я нравлюсь людям». «Нет, это я должна им нравиться, – говорит она, – потому что я никогда не сделала им ничего плохого». Я говорю: «Просто я стараюсь быть ко всем доброй». «Да уж, – отвечает она, – добренькой, и вам наплевать, хорошие они или плохие; а мне не нужна дружба такой ценой». На самом деле я человек достаточно прямолинейный, но тут я говорю: «Если хочешь с кем-нибудь дружить, проще любить своего соседа, чем все время судить его. К тому же я никогда в своей жизни не встречала по-настоящему дурных людей». «Наверняка бы встретили, если бы знали жизнь так же хорошо, как я, – заявляет она, – в один прекрасный день что-нибудь происходит, и ты понимаешь, что некоторые – просто чудовища! Ну, мы еще посмотрим, к чему приведет ваша любвеобильность», – добавляет она.
Бедная старая жаба! На что она может надеяться при таких взглядах? Как говорил папа: все зависит от того, что ты говоришь. Не знаю. Окликаю ее и сообщаю, что в холодильнике есть бутылочка вина.
Я заполняю ванну горячей водой и залезаю внутрь. «Поющие Брассы» – ну надо же! Первый и единственный раз я их слышала, когда Лена вышла замуж за Даниэля и уехала из дома. Я так плакала, что Эмерсон повез меня к ней в Арканзас. На обратном пути, проезжая через Колорадо, мы заехали в Сад Богов, где выступало все семейство Брассов. После этого Эмери стал дьяконом Эмерсоном Topo Уиттиером и стал ездить по религиозным встречам. Я всегда отказывалась от этих поездок под предлогом, что кто-то должен присматривать за фермой. А когда дом сгорел и мы перебрались в город, мне пришлось искать другие доводы, например, что он так плохо водит машину, что у меня начинается икота. Это, кстати, полностью соответствовало действительности. Но дело, конечно же, было не в этом. Дело было в суете – беготне туда-сюда, поездах, автобусах, самолетах и остальных видах транспорта. В настоящую минуту мои адвокаты поставили меня в известность, что я буду терять по шестьдесят пять долларов в месяц из-за того, что отказалась лично съездить в Литл-Рок и подписать там какие-то бумаги. Меня это не интересует. «Вспомните о лилиях – они не прядут», – говорю я, слыша при этом, как хлопает сначала дверца холодильника, а потом – крышка моей хрустальной конфетницы. Бедная старая жаба. Когда я надеваю халат и выхожу из ванной, телевизор орет на полную мощность. Мисс Лон уже отбыла с большей частью конфет, которые я собиралась отвезти детям на ферму.
Я узнаю свое средство передвижения в тот момент, когда оно сворачивает на стоянку. Даже с высоты восемнадцатого этажа без всякого бинокля я различаю огромный автобус с блестящими хромированными частями и пурпурным летящим крестом на боку. Когда я подношу к глазам бинокль и фокусирую линзы, то понимаю, что это птицы, прекрасные пурпурные птицы. Он сворачивает на автобусную стоянку и открывает переднюю дверцу из которой появляется мой внук. Я его мгновенно узнаю по высокому блестящему лбу – еще одна черта, унаследованная от деда.
За ним колобком выкатывается тип из Лос-Анджелеса по имени Отис Коун. Это маменькин сынок-переросток, он из всей компании внука производит на меня самое неприятное впечатление. Вот и сейчас он смотрит на Тауэрс с таким видом, словно собирается его купить. На голове у него маленькая черная шапочка, а на талии ремень с ножнами. Он вытаскивает из них длинный меч и принимается на виду у всех размахивать им над головой. Единственный его плюс заключается в том, что как только у нас начинаются осенние дожди, он тут же уезжает в свою южную Калифорнию и сидит там, пока они не прекращаются. То есть, слава Тебе Господи, большую часть года. Видя, как он кружит вокруг Девлина со своим мечом, я говорю себе: «Ага, так вот кто меня напугал по телефону!»
Затем из автобуса появляется третий персонаж. Здоровенный детина, весь в белом, как араб. На него стоит посмотреть! Я пытаюсь разглядеть его в бинокль, но лицо расплывается. К тому же такое ощущение, что его окружает какой-то водоворот. Он выходит из автобуса и проплывает мимо одновременно быстро и медленно, останавливаясь в пространстве, снова начиная движение и постепенно раскрываясь как цветок. Рядом с ним мальчик, тоже в белом – в шортах и рубашке. Они оба чернокожие. Он сажает ребенка на плечи и следует за Отисом и моим внуком, удаляющимися в сторону входа в здание. Могу себе представить реакцию медсестры, регистраторши, отрывающей взгляд от своего «Органического садоводства», и всех остальных присутствующих в холле. Могу поклясться, там наступает такая тишина, что даже стук шашек прекращается.
Я едва успеваю вытащить из волос последнее бигуди, как в дверь раздается стук – два коротких, длинный и еще два коротких.
– Скорее, Варюшка, за нами гонятся! Надо уничтожить микропленку!
Естественно, это придурок Отис. Мне даже страшно подумать, что было бы, если бы он выкинул этот номер перед дверью мистера Фаерстоуна. Я через цепочку открываю дверь и вижу что у него в руках театральный деревянный меч, выкрашенный серебристой краской. На нем мешковатые штаны с заплатами и расстегнутой ширинкой.
– Прошу прощения, я уже отдала все свое барахло Армии спасения, – говорю я и делаю вид, что собираюсь захлопнуть дверь. Все смеются.
– С днем рождения, – обнимает меня Девлин. – Помнишь Отиса Коуна?
Я крепко пожимаю ему руку:
– Естественно. Еще бы я его не помнила. Он каждый год приезжает из Калифорнии, пытаясь довести меня до белого каления.
– Я приезжаю совсем не для этого, бабушка, – поднимает брови Отис и протягивает мне руку, по которой я шлепаю бигуди чуть сильнее, чем намеревалась. Он издает вопль и начинает обиженно прыгать по коридору. Я советую ему исчезнуть оттуда, иначе кто-нибудь может вызвать представителей Гуманитарного общества. Он, пригнувшись, проскальзывает мимо, так что я не могу удержаться от смеха. Он настоящий шут гороховый. Я уже собираюсь извиниться перед ним за свои колкости, как тут появляется третий персонаж.
– Это мой давний друг Макела, – говорит Девлин, – и его сын Тоби.
– Миссис?…
– Уиттиер, – отвечаю я. Он кланяется и говорит:
– Монтгомери Келлер-Браун, миссис Уиттиер. Макела – это просто… как бы это сказать, Дев? Один из аспектов. – Он улыбается и протягивает мне руку – Я много слышал о прабабушке и очень польщен.
Он выглядит еще величественнее, чем это казалось в бинокль: высокий, с прямой спиной и чертами лица, словно вырезанными из какой-то редкой породы привезенного издалека дерева, хотя голос выдает в нем такого же, как и я, южанина. Но главное – это его темные, глубоко посаженные глаза, от взгляда которых я начинаю теребить пуговицы и робко мямлю «здравствуйте».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
Бедная старая жаба! На что она может надеяться при таких взглядах? Как говорил папа: все зависит от того, что ты говоришь. Не знаю. Окликаю ее и сообщаю, что в холодильнике есть бутылочка вина.
Я заполняю ванну горячей водой и залезаю внутрь. «Поющие Брассы» – ну надо же! Первый и единственный раз я их слышала, когда Лена вышла замуж за Даниэля и уехала из дома. Я так плакала, что Эмерсон повез меня к ней в Арканзас. На обратном пути, проезжая через Колорадо, мы заехали в Сад Богов, где выступало все семейство Брассов. После этого Эмери стал дьяконом Эмерсоном Topo Уиттиером и стал ездить по религиозным встречам. Я всегда отказывалась от этих поездок под предлогом, что кто-то должен присматривать за фермой. А когда дом сгорел и мы перебрались в город, мне пришлось искать другие доводы, например, что он так плохо водит машину, что у меня начинается икота. Это, кстати, полностью соответствовало действительности. Но дело, конечно же, было не в этом. Дело было в суете – беготне туда-сюда, поездах, автобусах, самолетах и остальных видах транспорта. В настоящую минуту мои адвокаты поставили меня в известность, что я буду терять по шестьдесят пять долларов в месяц из-за того, что отказалась лично съездить в Литл-Рок и подписать там какие-то бумаги. Меня это не интересует. «Вспомните о лилиях – они не прядут», – говорю я, слыша при этом, как хлопает сначала дверца холодильника, а потом – крышка моей хрустальной конфетницы. Бедная старая жаба. Когда я надеваю халат и выхожу из ванной, телевизор орет на полную мощность. Мисс Лон уже отбыла с большей частью конфет, которые я собиралась отвезти детям на ферму.
Я узнаю свое средство передвижения в тот момент, когда оно сворачивает на стоянку. Даже с высоты восемнадцатого этажа без всякого бинокля я различаю огромный автобус с блестящими хромированными частями и пурпурным летящим крестом на боку. Когда я подношу к глазам бинокль и фокусирую линзы, то понимаю, что это птицы, прекрасные пурпурные птицы. Он сворачивает на автобусную стоянку и открывает переднюю дверцу из которой появляется мой внук. Я его мгновенно узнаю по высокому блестящему лбу – еще одна черта, унаследованная от деда.
За ним колобком выкатывается тип из Лос-Анджелеса по имени Отис Коун. Это маменькин сынок-переросток, он из всей компании внука производит на меня самое неприятное впечатление. Вот и сейчас он смотрит на Тауэрс с таким видом, словно собирается его купить. На голове у него маленькая черная шапочка, а на талии ремень с ножнами. Он вытаскивает из них длинный меч и принимается на виду у всех размахивать им над головой. Единственный его плюс заключается в том, что как только у нас начинаются осенние дожди, он тут же уезжает в свою южную Калифорнию и сидит там, пока они не прекращаются. То есть, слава Тебе Господи, большую часть года. Видя, как он кружит вокруг Девлина со своим мечом, я говорю себе: «Ага, так вот кто меня напугал по телефону!»
Затем из автобуса появляется третий персонаж. Здоровенный детина, весь в белом, как араб. На него стоит посмотреть! Я пытаюсь разглядеть его в бинокль, но лицо расплывается. К тому же такое ощущение, что его окружает какой-то водоворот. Он выходит из автобуса и проплывает мимо одновременно быстро и медленно, останавливаясь в пространстве, снова начиная движение и постепенно раскрываясь как цветок. Рядом с ним мальчик, тоже в белом – в шортах и рубашке. Они оба чернокожие. Он сажает ребенка на плечи и следует за Отисом и моим внуком, удаляющимися в сторону входа в здание. Могу себе представить реакцию медсестры, регистраторши, отрывающей взгляд от своего «Органического садоводства», и всех остальных присутствующих в холле. Могу поклясться, там наступает такая тишина, что даже стук шашек прекращается.
Я едва успеваю вытащить из волос последнее бигуди, как в дверь раздается стук – два коротких, длинный и еще два коротких.
– Скорее, Варюшка, за нами гонятся! Надо уничтожить микропленку!
Естественно, это придурок Отис. Мне даже страшно подумать, что было бы, если бы он выкинул этот номер перед дверью мистера Фаерстоуна. Я через цепочку открываю дверь и вижу что у него в руках театральный деревянный меч, выкрашенный серебристой краской. На нем мешковатые штаны с заплатами и расстегнутой ширинкой.
– Прошу прощения, я уже отдала все свое барахло Армии спасения, – говорю я и делаю вид, что собираюсь захлопнуть дверь. Все смеются.
– С днем рождения, – обнимает меня Девлин. – Помнишь Отиса Коуна?
Я крепко пожимаю ему руку:
– Естественно. Еще бы я его не помнила. Он каждый год приезжает из Калифорнии, пытаясь довести меня до белого каления.
– Я приезжаю совсем не для этого, бабушка, – поднимает брови Отис и протягивает мне руку, по которой я шлепаю бигуди чуть сильнее, чем намеревалась. Он издает вопль и начинает обиженно прыгать по коридору. Я советую ему исчезнуть оттуда, иначе кто-нибудь может вызвать представителей Гуманитарного общества. Он, пригнувшись, проскальзывает мимо, так что я не могу удержаться от смеха. Он настоящий шут гороховый. Я уже собираюсь извиниться перед ним за свои колкости, как тут появляется третий персонаж.
– Это мой давний друг Макела, – говорит Девлин, – и его сын Тоби.
– Миссис?…
– Уиттиер, – отвечаю я. Он кланяется и говорит:
– Монтгомери Келлер-Браун, миссис Уиттиер. Макела – это просто… как бы это сказать, Дев? Один из аспектов. – Он улыбается и протягивает мне руку – Я много слышал о прабабушке и очень польщен.
Он выглядит еще величественнее, чем это казалось в бинокль: высокий, с прямой спиной и чертами лица, словно вырезанными из какой-то редкой породы привезенного издалека дерева, хотя голос выдает в нем такого же, как и я, южанина. Но главное – это его темные, глубоко посаженные глаза, от взгляда которых я начинаю теребить пуговицы и робко мямлю «здравствуйте».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111