Или наоборот — я готов работать с утра до вечера, если потребуется. Никакие жертвы не путают меня! Я… я знаю, чего хочу. Я никогда не стану тебе изменять — именно потому, что уже сделал свой выбор. Конечно, это все слова и обещания, но, пожалуйста, верь мне!
— Верю, » — вдруг сказала она.
— Ты такая умница, красавица… Наверное, мне повезло больше, чем тебе… Ну а ты?
— Что — я? — она провела ладонью по его щеке.
— Как ты ко мне относишься? — Герман все пытался шутить, но светлые глаза смотрели серьезно, выжидающе.
Валя растерялась. Лгать она не могла. Ванечка, бедный Ванечка — ты до сих пор не забыт!
— Ты мне нравишься, — тихо сказала она. — О, пожалуйста, не торопи меня! Когда-нибудь, возможно, я смогу тебе сказать, что люблю тебя, но не сейчас…
Она опасалась, что ее слова обидят Германа или по крайней мере — расстроят, но он воспринял их довольно спокойно.
— Все правильно, — сказал он. — Будь всегда такой честной… Тем дороже станет для меня потом твое признание. А в том, что ты меня полюбишь, я не сомневаюсь. Я же такой хороший!
— Ну что за самомнение! — она опять засмеялась, и он — вместе с ней. — Герман…
— Что?
— У меня есть одна тайна. — Страшная?
— Нет. Но ты ее должен знать.
— Прямо-таки должен?
— Должен! Обязан! — Она дернула его за светлую прядь и полезла в чемодан, который лежал у нее под кроватью. — Вот…
Она протянула ему бумажный листок.
— Что это? — удивился Герман. — Ничего не понимаю…
Он вертел перед собой компьютерную распечатку ее УЗИ с недоумением и беспокойством.
— Это ведь что-то медицинское, да? Господи, Валька, да объясни мне!
— Какой же ты бестолковый, — нетерпеливо вздохнула она. — Переверни. Вот теперь правильно. Видишь это темное пятнышко?
— Ну… — внезапно он побледнел. «Догадался», — поняла Валя.
— Здесь ему еще четыре недели.
Герман молчал. Потом наконец с трудом смог произнести:
— А почему — «ему»? Может быть — ей… Он обнял ее, положил ладонь ей на живот.
Уже шевелится? А почему я ничего не чувствую? — с каким-то глубинным, мистическим ужасом и благоговением спросил он.
— Так еще рано! Будет шевелиться в декабре, ближе к Новому году, — с досадой произнесла Валя. И добавила: — Я так думаю.
Он еще минуту потрясенно таращил глаза.
— И ты молчала? — вдруг закричал он. — А если бы я тебя не нашел?! Ты что, хотела лишить ребенка отца? Ну я от тебя не ожида-ал…
— Не ори на меня, — обиделась Валя. — Я бы все равно тебе сказала. В любом случае!
Герман замолчал так же быстро, как и начал кричать.
— А как назовем? — неожиданно спокойно произнес он.
— Еще рано называть, — принялась терпеливо объяснять ему Валя. — Вон посмотри на карточку — еще непонятно, кто это — он или она. Просто пока еще маленькое пятнышко, и все!
— Ничего не рано!
— Герман…
— Нет, я сейчас с ума сойду. — Он схватился за голову. — Пять минут назад я был обычным человеком…
— А теперь ты кто? — удивленно спросила Валя.
— А теперь я узнал, что скоро стану отцом, — объяснил он с торжественным видом. — Да, кстати, когда это будет?
— Приблизительно на твой день рождения. В конце апреля, в начале мая…
— Ва-аля… — ахнул он. — Если это будет… Никто никогда не дарил мне таких роскошных подарков!
Он обнял ее, и они долго сидели вот так, обнявшись, и больше ничего не говорили. За окном бушевал листопад.
Потом, уже ночью, когда они лежали обнявшись и Валя почти спала, Герман сказал с внезапным оживлением:
— А ты помнишь, как мы познакомились?
— Ммм… — пробормотала она, уткнувшись носом ему в плечо. — Я тогда работала в библиотеке, кажется…
— На самом деле все было так — я шел по бульварам в начале зимы. Было холодно и противно… Ты слушаешь?
— Да… — сонным голосом отозвалась она.
— И увидел большое окно, все в цветах. Какие-то пальмы, фикусы, традесканции и прочая ерунда. Знаешь, только в больницах и библиотеках так хорошо растут цветы — уж не знаю, чем вызван этот феномен… Так вот, на фоне этой безумной зелени я увидел тебя. Ты сидела на подоконнике и смотрела куда-то в сторону — с таким скучающим, несчастным видом… И такая красивая! У меня даже горло перехватило. Тогда я еще ничего о тебе не знал. И я решил — сделаю все, чтобы ты была моей. Я стоял и смотрел, как дурак, на это окно… Оно мне даже не окном показалось, а аквариумом каким-то. А ты — золотой рыбкой, плавающей в темно-зеленой, скучной воде.
— Я и цветок, я и фея, а вот теперь уже и рыбка… С кем ты меня только не сравнивал! — засмеялась Валя, постепенно теряя сон. — Да ты поэт, мой милый!
А потом ты вдруг соскользнула с подоконника и куда-то исчезла, — продолжил Герман. — Исчезла в глубине. У меня возникло страшное желание разбить стекло того аквариума, чтобы вместе с зеленой водой выплеснулась наружу и ты — прямо мне в руки… Но я сдержался. Нашел вход и узнал, что это библиотека. Рядом висело объявление: «Литературная студия ведет прием. Руководитель — Юлий Платонович Истомин». У меня, разумеется, никаких литературных талантов нет, да и неинтересно мне все это было… А интересна только ты. Ну я и вошел внутрь. Вот так все и началось…
— А я-то думала, что ты ради Натальи туда записался!
— К черту Наталью! — засмеялся он. — Ладно, спи…
— Нет, мне расхотелось. Тебе здесь нравится, в этом пансионате? Не надоело еще?
— Нет. Тогда, в начале августа… Это ведь произошло именно здесь, — прошептал он. — Наш ребенок… И здесь я узнал об этом.
— Ты еще просил любить тебя, — напомнила она. — Наверное, я отнеслась к делу слишком серьезно… — И Валя продолжила, улыбнувшись в темноте: — Ну да, я люблю тебя…

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84