Он, его стареющие родители, живущие в пригороде Бейрута, возможно, даже Ясмин, его нелюбимая жена, на которой он когда-то был женат. Все до единого мужчины, женщины и дети, в которых текла одна с ним кровь, все племянницы и племянники, дяди и тети – все, кроме, конечно, самого Абдуллы!
Он не сводил глаз с ослепительного солнца, и вдруг его как громом поразило, и еще одна дверь распахнулась навстречу ослепительному свету.
Мир без Абдуллы с его безумием, более безопасный здоровый мир, где его данный много лет назад обет верности не будет иметь силы…
Вспыхнувшее видение целиком завладело Наджибом, он чувствовал, как волнение все сильнее охватывает его.
Тучи уныния постепенно уносились прочь. Он понял, как следует поступить, и это было так просто, так элементарно просто. Это нельзя будет назвать убийством, скорее хирургическая операция, призванная вырезать смертельнейшую и опаснейшую раковую опухоль. И, если роль хирурга выпала ему, так тому и быть. Благодаря ей мир станет лучше: ядро смертельно опасной террористической клетки будет уничтожено раз и навсегда; источник финансовой и военной помощи международному терроризму будет перекрыт; станет меньше убийств, меньше невинных жертв, меньше бомб и снайперов, меньше угонов на авиалиниях. Мир получит шанс стать лучше, даже если он так и останется только шансом.
Жизнь, свободная от темного призрака его выжившего из ума дяди.
Жизнь, в которой будет чуть меньше ненависти и насилия.
И, что важнее всего, он сможет жить и любить без оглядки на других, не будет ничьей марионеткой, не будет связан по рукам и ногам обетом верности, данным безумцу.
Наджиб глубоко вздохнул и задержал дыхание, постепенно осознавая масштабы задуманного. Солнце больше не обжигало, а лишь ярко сияло. Впервые в жизни у него появилось благородное чувство, что он прикоснулся к чему-то настоящему, более важному, чем он сам – чему-то, что, возможно, потребует определенного героизма с его стороны.
Разумеется, он должен будет все тщательно продумать, ему придется быть вдвое осторожнее и хитрее, чем обычно. Дрожащими от возбуждения пальцами он набрал номер в Ньюарке, совершенно позабыв о разнице во времени и подняв с постели капитана Чайлдса.
– Доставьте самолет в Эр-Рияд, – приказал Наджиб, с каждой минутой чувствуя, как растет в нем возбуждение.
Он снова принялся ходить по комнате, но шаги его уже не были медленными и бесцельными.
Теперь, когда на смену слепоте пришел яркий свет, его замыслы не знали границ. Голова гудела от новых идей, планов и схем.
Ему потребуется яхта, поскольку она оборудована вертолетной площадкой и – что важнее – вертолетом «Белл Джет Рейнджер» дальнего радиуса действия.
Остановив взгляд на телефонном аппарате, он сделал еще один звонок, на этот раз в Монте-Карло, где на первоклассной стоянке с внутренней стороны волнореза стояла его яхта.
На этот раз он поднял с постели капитана Делькруа.
– Утром заводите двигатели, – приказал Наджиб полусонному капитану, – и на полной скорости через Суэцкий канал следуйте в Оманский залив, где будете дрейфовать вдоль побережья.
От Оманского побережья дворец отделяли сто восемьдесят воздушных миль. Триста шестьдесят миль в оба конца – это чуть меньше, чем радиус действия вертолета, оборудованного дополнительными топливными баками. А вертолет, похоже, это как раз, то, что ему нужно.
Но Дэлии он ничего не скажет, подумал Наджиб. Пока рано. Он откроется ей только тогда, когда все будет готово и все мосты будут сожжены.
Он плюхнулся на согретую солнцем постель и, положив под голову руку, закрыл глаза. Упиваясь теплом, Наджиб улыбался. Теперь, приняв правильное решение, он чувствовал себя превосходно. Честно говоря, он вообще не припоминал, чтобы ему когда-нибудь было так хорошо.
Он поможет ей бежать, преодолеет все препятствия, которые встретятся на их пути.
Поступив так, ему, возможно, удастся доказать ей, что его любовь искренна. И, может быть, таким образом, он искупит свою вину за те боль и ужас, которые ей пришлось испытать.
Приняв решение, Наджиб наконец впервые за много дней провалился в глубокий, живительный и совершенно безмятежный сон в сиянии лучей, которыми солнце заливало его постель.
Огромная, достойная современной одалиски кровать была завалена книгами и журналами, которые Дэлии удалось найти. Мягко горел ночник, стакан воды и пульт дистанционного управления телевизора были под рукой, из стерео неслась нежная музыка – «Мужчина и женщина», «Тема Лары», «Лунная река».
Посреди всего этого лежала Дэлия, натянув до подбородка стеганое шелковое покрывало и защитив глаза от света черной бархатной повязкой. Лежала неподвижно, как статуя, и только неровное дыхание выдавало, что она бодрствует.
Чего только она ни перепробовала: считать овец, считать от ста до нуля, молиться, мысленно заставлять неметь тело, начиная с пальцев ног, как учил ее Тоши Ишаги. Дэлия пролистала кучу журналов и пыталась читать книгу. Затем откинулась на подушки, убежденная в том, что если все другие средства бессильны, то уж Мантовани точно унесет ее в царство снов.
Ну что же, она ошиблась. Последние два часа только и делала, что беспокойно ворочалась, без конца взбивая пуховые подушки.
В конце концов она села, стянула с лица повязку и, отшвырнув ее прочь, стукнула кулаком по кровати.
Бесполезно. Ничего не помогало. Как ни старалась она выбросить все мысли из головы и забыться спокойным сном, перед ее взором, приводя в исступление, то и дело настойчиво вставало лицо – кого бы вы думали? – Наджиба Аль-Амира! Наджиба Аль-Амира, мерзавца, равного которому нет на свете, подонка, по сравнению с которым все остальные подонки казались младенцами, арабского преступника, благодаря которому – ей это было прекрасно известно – она и попала в эту переделку. Чтоб его четвертовали, а потом пусть он вечно горит в аду на медленном огне! Чего только она ни перепробовала, чтобы изгнать его из своих мыслей. Дошла даже до того, что стала придумывать для него подходящий конец: расчленение в результате страшной аварии; перелом позвоночника, из-за которого он становится калекой; проказа в последней стадии; кастрация, что звучало наиболее заманчиво. Когда же и это не помогло, она попыталась мысленно убить его, представляя себя кем-то вроде безумной оперной Медеи. В мыслях Дэлия то закапывала его, то била дубинкой, то казнила на электрическом стуле. Она испробовала все способы убийства, которые только смогла вспомнить, в том числе и самые ужасные: электронож, паровой утюг и паяльную лампу. Но его лицо выходило из всех этих воображаемых злоключений целым и невредимым, и от этого она злилась все больше и больше.
В конце концов, чувствуя, что ее нервы по-прежнему натянуты, как стальные пружины, она резко откинула покрывало и выскочила из постели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
Он не сводил глаз с ослепительного солнца, и вдруг его как громом поразило, и еще одна дверь распахнулась навстречу ослепительному свету.
Мир без Абдуллы с его безумием, более безопасный здоровый мир, где его данный много лет назад обет верности не будет иметь силы…
Вспыхнувшее видение целиком завладело Наджибом, он чувствовал, как волнение все сильнее охватывает его.
Тучи уныния постепенно уносились прочь. Он понял, как следует поступить, и это было так просто, так элементарно просто. Это нельзя будет назвать убийством, скорее хирургическая операция, призванная вырезать смертельнейшую и опаснейшую раковую опухоль. И, если роль хирурга выпала ему, так тому и быть. Благодаря ей мир станет лучше: ядро смертельно опасной террористической клетки будет уничтожено раз и навсегда; источник финансовой и военной помощи международному терроризму будет перекрыт; станет меньше убийств, меньше невинных жертв, меньше бомб и снайперов, меньше угонов на авиалиниях. Мир получит шанс стать лучше, даже если он так и останется только шансом.
Жизнь, свободная от темного призрака его выжившего из ума дяди.
Жизнь, в которой будет чуть меньше ненависти и насилия.
И, что важнее всего, он сможет жить и любить без оглядки на других, не будет ничьей марионеткой, не будет связан по рукам и ногам обетом верности, данным безумцу.
Наджиб глубоко вздохнул и задержал дыхание, постепенно осознавая масштабы задуманного. Солнце больше не обжигало, а лишь ярко сияло. Впервые в жизни у него появилось благородное чувство, что он прикоснулся к чему-то настоящему, более важному, чем он сам – чему-то, что, возможно, потребует определенного героизма с его стороны.
Разумеется, он должен будет все тщательно продумать, ему придется быть вдвое осторожнее и хитрее, чем обычно. Дрожащими от возбуждения пальцами он набрал номер в Ньюарке, совершенно позабыв о разнице во времени и подняв с постели капитана Чайлдса.
– Доставьте самолет в Эр-Рияд, – приказал Наджиб, с каждой минутой чувствуя, как растет в нем возбуждение.
Он снова принялся ходить по комнате, но шаги его уже не были медленными и бесцельными.
Теперь, когда на смену слепоте пришел яркий свет, его замыслы не знали границ. Голова гудела от новых идей, планов и схем.
Ему потребуется яхта, поскольку она оборудована вертолетной площадкой и – что важнее – вертолетом «Белл Джет Рейнджер» дальнего радиуса действия.
Остановив взгляд на телефонном аппарате, он сделал еще один звонок, на этот раз в Монте-Карло, где на первоклассной стоянке с внутренней стороны волнореза стояла его яхта.
На этот раз он поднял с постели капитана Делькруа.
– Утром заводите двигатели, – приказал Наджиб полусонному капитану, – и на полной скорости через Суэцкий канал следуйте в Оманский залив, где будете дрейфовать вдоль побережья.
От Оманского побережья дворец отделяли сто восемьдесят воздушных миль. Триста шестьдесят миль в оба конца – это чуть меньше, чем радиус действия вертолета, оборудованного дополнительными топливными баками. А вертолет, похоже, это как раз, то, что ему нужно.
Но Дэлии он ничего не скажет, подумал Наджиб. Пока рано. Он откроется ей только тогда, когда все будет готово и все мосты будут сожжены.
Он плюхнулся на согретую солнцем постель и, положив под голову руку, закрыл глаза. Упиваясь теплом, Наджиб улыбался. Теперь, приняв правильное решение, он чувствовал себя превосходно. Честно говоря, он вообще не припоминал, чтобы ему когда-нибудь было так хорошо.
Он поможет ей бежать, преодолеет все препятствия, которые встретятся на их пути.
Поступив так, ему, возможно, удастся доказать ей, что его любовь искренна. И, может быть, таким образом, он искупит свою вину за те боль и ужас, которые ей пришлось испытать.
Приняв решение, Наджиб наконец впервые за много дней провалился в глубокий, живительный и совершенно безмятежный сон в сиянии лучей, которыми солнце заливало его постель.
Огромная, достойная современной одалиски кровать была завалена книгами и журналами, которые Дэлии удалось найти. Мягко горел ночник, стакан воды и пульт дистанционного управления телевизора были под рукой, из стерео неслась нежная музыка – «Мужчина и женщина», «Тема Лары», «Лунная река».
Посреди всего этого лежала Дэлия, натянув до подбородка стеганое шелковое покрывало и защитив глаза от света черной бархатной повязкой. Лежала неподвижно, как статуя, и только неровное дыхание выдавало, что она бодрствует.
Чего только она ни перепробовала: считать овец, считать от ста до нуля, молиться, мысленно заставлять неметь тело, начиная с пальцев ног, как учил ее Тоши Ишаги. Дэлия пролистала кучу журналов и пыталась читать книгу. Затем откинулась на подушки, убежденная в том, что если все другие средства бессильны, то уж Мантовани точно унесет ее в царство снов.
Ну что же, она ошиблась. Последние два часа только и делала, что беспокойно ворочалась, без конца взбивая пуховые подушки.
В конце концов она села, стянула с лица повязку и, отшвырнув ее прочь, стукнула кулаком по кровати.
Бесполезно. Ничего не помогало. Как ни старалась она выбросить все мысли из головы и забыться спокойным сном, перед ее взором, приводя в исступление, то и дело настойчиво вставало лицо – кого бы вы думали? – Наджиба Аль-Амира! Наджиба Аль-Амира, мерзавца, равного которому нет на свете, подонка, по сравнению с которым все остальные подонки казались младенцами, арабского преступника, благодаря которому – ей это было прекрасно известно – она и попала в эту переделку. Чтоб его четвертовали, а потом пусть он вечно горит в аду на медленном огне! Чего только она ни перепробовала, чтобы изгнать его из своих мыслей. Дошла даже до того, что стала придумывать для него подходящий конец: расчленение в результате страшной аварии; перелом позвоночника, из-за которого он становится калекой; проказа в последней стадии; кастрация, что звучало наиболее заманчиво. Когда же и это не помогло, она попыталась мысленно убить его, представляя себя кем-то вроде безумной оперной Медеи. В мыслях Дэлия то закапывала его, то била дубинкой, то казнила на электрическом стуле. Она испробовала все способы убийства, которые только смогла вспомнить, в том числе и самые ужасные: электронож, паровой утюг и паяльную лампу. Но его лицо выходило из всех этих воображаемых злоключений целым и невредимым, и от этого она злилась все больше и больше.
В конце концов, чувствуя, что ее нервы по-прежнему натянуты, как стальные пружины, она резко откинула покрывало и выскочила из постели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115