И если бы Грейс захотела ткнуть своего славного папашу носом в дерьмо, не надо выискивать аналогий в телеразборках Мори Повича. Мир-то ведь куда как сложен, людей не разведешь на добрых и злых, папаш на примерных и нерадивых. И слава богу.
Энни хмурилась.
– В чем дело?
– Пытаюсь понять.
– Помочь?
– Давай. Когда родилась Грейс?
Дьявол! Вот оно. Эта сообразила сложить два и два. И способна получить верный результат. Такер почувствовал тошноту и одновременно облегчение, как будто его уже вырвало.
– Позже.
– Позже чего? Или кого?
– Мне кажется, я знаю, о чем ты думаешь.
– Неужели? Я в восторге. Особенно если учесть, что я и сама не понимаю, зачем мне возраст Грейс.
– Ты умная женщина, Энни. Сама догадаешься. А пока я не хочу об этом говорить. – Он скосил глаза в сторону Джексона, углубленного в книжку комиксов.
– Угу.
По ее взгляду Такер понял, что она уже и без объяснений почти догадалась.
В Гулнесс поезд прибыл уже затемно. Обвешанные сумками, они подошли к стоянке такси перед вокзалом. Там торчала одна машина, провонявшая снаружи бензином, внутри табачным дымом. Водитель курил, опершись задом о капот, и, когда Энни назвала ему адрес, молча швырнул окурок на асфальт и смачно плюнул. Энни беспомощно глянула на Такера, пожала плечами и вместе с Джексоном принялась запихивать сумки в багажник. Такера они к этому упражнению не допустили.
Такси понеслось мимо сияющих огнями турецких, арабских и индийских ресторанчиков со шведским столом за три фунта, мимо баров с лаконичными наименованиями: «Счастливчик», «Блонди» и даже «Выпивохи».
– Днем они выглядят получше, – извиняющимся тоном пояснила Энни.
Такер искал опорные точки, аналоги, сравнивал и оценивал. Если заменить здешние кабачки национальной кухни американскими аналогами, а вместо букмекерских контор поставить казино, то в итоге получится какой-нибудь из самых занюханных прибрежных курортов Нью-Джерси. Время от времени кто-нибудь из одноклассников Джексона выезжал в подобные местечки с родителями, вдруг ощутившими ностальгию по каникулам своей юности или прельстившимися романтикой раннего Брюса Спрингстина. Возвращались они, надолго запомнив грязь и пьяную вульгарность такого рода местечек.
– Джексон, как ты относишься к рыбе с жареной картошкой на ужин?
Джексон повернул голову к Такеру. Тот кивнул.
– Тут есть неплохая забегаловка рядом с нашим домом. В смысле с моим. Такер, ты обойдешься рыбой. Ни масла, ни картошки, если я верно понимаю твою диету.
– Отлично, – снова кивнул Такер. – Хоть навсегда тут оставайся.
– Как навсегда, пап? – забеспокоился Джексон. – А мама?
– Я пошутил, сынок. Увидишь ты свою маму.
– Ненавижу твои шутки.
Такер все еще размышлял о разговоре с Энни в поезде. Как ей все рассказать, он не имел представления. Написать бы исповедь на листе бумаги, отдать ей этот листок, а самому исчезнуть. Собственно говоря, так он с нею и познакомился, так общался раньше. И получалось, хотя вместо бумаги был экран монитора.
– Энни, компьютер есть дома?
– Есть.
– Можно я тебе письмо напишу?
Такер попытался представить, что сидит перед экраном в верхней гостевой спальне своего дома, что Энни он еще ни разу не видел, что она отделена от него океаном. Он постарался не думать о том, что через полчаса снова с ней встретится и будет вынужден разговаривать. Он написал ей, как узнал о существовании дочери; как, вместо того чтобы помчаться к ней, трусливо удрал; как видел ее считаные разы. Признался, что и Джули Битти толком не любил, что она ему осточертела, потому он и перестал петь о страданиях неразделенной любви и прочей чепухе, а поскольку новые песни не шли, то и петь стало нечего.
Он еще никогда не говорил об этой истории настолько откровенно, без всяких купюр, и даже его бывшие жены и партнерши не знали всего того, что предстояло узнать Энни. Сами они дойти до этого без его помощи не могли – а он им врал, врал, врал…
Такер перечитал написанное, подвел итог своим преступлениям и пришел к выводу, что не так уж и велика его вина. Он же никого не убил. Еще раз перечитал – может, что-то забыл или скрыл умышленно? Вроде нет. Что ж, двадцать лет за свои преступления он отбыл.
Такер перегнулся через перила лестницы и спросил Энни:
– Распечатать или с экрана прочтешь?
– Прочту с экрана. А ты пока чайник поставь.
– Он у тебя без фокусов?
– Управишься.
Они вежливо пропустили друг друга на лестнице.
– Ночью ты нас выкинуть на улицу не можешь.
– Ага. Вот почему ты хотел дождаться, пока Джексон заснет. Рассчитываешь на мою доброту.
Он улыбнулся, хотя в желудке жгло. Спустившись вниз, Такер вошел в кухню, нашел чайник, нажал на кнопку. Дожидаясь, пока вода закипит, осмотрелся, заметил снимок. Он и Джексон. Кэт сфотографировала их, когда они ездили на матч с Филадельфией. Снимок на холодильнике его растрогал. Она взяла на себя труд распечатать, повесить… Он не выглядел здесь злодеем, на этом фото. Итак, ждем, пока чайник вскипятит воду, а хозяйка чайника управится с письмом.
Глава 14
– Значит, так, – сказала Энни, разобравшись с написанным. – Прежде всего, позвони какой-нибудь из жен. Или кому-нибудь из детей. Сейчас же.
– Это все, что ты можешь сказать обо всей моей жизни?
– Звони. Без разговоров. Как я понимаю, среди прочего ты здесь признаешься, что позорно удрал из больницы, прежде чем прибыла Грейс.
– Гм… Ха… Да, точно, я забыл, что в этом еще не признавался.
– Можешь не звонить Грейс, хотя и должен. Но кто-нибудь из них ей передаст. В любом случае, ты должен им сообщить, что жив и здоров.
Он выбрал Натали. Она разозлится, окатит его презрением, но это не смертельно. В конце концов, от нее же не требуется готовить ему супчик на старости лет. Такер набрал номер мобильника Натали, вытерпел все положенные громы и молнии, изложил то, что хотел изложить, и даже дал номер домашнего телефона Энни, как будто собирался остаться у нее надолго.
– Спасибо, – сказала ему Энни и перешла к следующему пункту. – Второе: «Джульетта» очень хороша. Не надо ее втаптывать в грязь. Не смешивай музыку и свои «подвиги».
– Значит, ты осуждаешь меня?
– Да. Ты ужасный человек. Никчемный отец для четырех детей из пяти. Бесполезный муж для каждой из жен, совершенно жуткий партнер для каждой из остальных встреченных тобою женщин. Но «Джульетта» остается вне критики.
– Да с чего ты это взяла? Ты же знаешь, из какого дерьма она выросла!
– Ты когда ее слушал в последний раз?
– Бог мой… Ни разу с момента выхода диска.
– Я слушала пару дней назад. Сколько раз ты вообще ее слушал?
– Ты что, смеешься? Я ведь, если ты не в курсе, ее сделал.
– Слушал сколько раз?
– Всю подряд? С тех пор, как она вышла?
А слушал ли он ее вообще?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Энни хмурилась.
– В чем дело?
– Пытаюсь понять.
– Помочь?
– Давай. Когда родилась Грейс?
Дьявол! Вот оно. Эта сообразила сложить два и два. И способна получить верный результат. Такер почувствовал тошноту и одновременно облегчение, как будто его уже вырвало.
– Позже.
– Позже чего? Или кого?
– Мне кажется, я знаю, о чем ты думаешь.
– Неужели? Я в восторге. Особенно если учесть, что я и сама не понимаю, зачем мне возраст Грейс.
– Ты умная женщина, Энни. Сама догадаешься. А пока я не хочу об этом говорить. – Он скосил глаза в сторону Джексона, углубленного в книжку комиксов.
– Угу.
По ее взгляду Такер понял, что она уже и без объяснений почти догадалась.
В Гулнесс поезд прибыл уже затемно. Обвешанные сумками, они подошли к стоянке такси перед вокзалом. Там торчала одна машина, провонявшая снаружи бензином, внутри табачным дымом. Водитель курил, опершись задом о капот, и, когда Энни назвала ему адрес, молча швырнул окурок на асфальт и смачно плюнул. Энни беспомощно глянула на Такера, пожала плечами и вместе с Джексоном принялась запихивать сумки в багажник. Такера они к этому упражнению не допустили.
Такси понеслось мимо сияющих огнями турецких, арабских и индийских ресторанчиков со шведским столом за три фунта, мимо баров с лаконичными наименованиями: «Счастливчик», «Блонди» и даже «Выпивохи».
– Днем они выглядят получше, – извиняющимся тоном пояснила Энни.
Такер искал опорные точки, аналоги, сравнивал и оценивал. Если заменить здешние кабачки национальной кухни американскими аналогами, а вместо букмекерских контор поставить казино, то в итоге получится какой-нибудь из самых занюханных прибрежных курортов Нью-Джерси. Время от времени кто-нибудь из одноклассников Джексона выезжал в подобные местечки с родителями, вдруг ощутившими ностальгию по каникулам своей юности или прельстившимися романтикой раннего Брюса Спрингстина. Возвращались они, надолго запомнив грязь и пьяную вульгарность такого рода местечек.
– Джексон, как ты относишься к рыбе с жареной картошкой на ужин?
Джексон повернул голову к Такеру. Тот кивнул.
– Тут есть неплохая забегаловка рядом с нашим домом. В смысле с моим. Такер, ты обойдешься рыбой. Ни масла, ни картошки, если я верно понимаю твою диету.
– Отлично, – снова кивнул Такер. – Хоть навсегда тут оставайся.
– Как навсегда, пап? – забеспокоился Джексон. – А мама?
– Я пошутил, сынок. Увидишь ты свою маму.
– Ненавижу твои шутки.
Такер все еще размышлял о разговоре с Энни в поезде. Как ей все рассказать, он не имел представления. Написать бы исповедь на листе бумаги, отдать ей этот листок, а самому исчезнуть. Собственно говоря, так он с нею и познакомился, так общался раньше. И получалось, хотя вместо бумаги был экран монитора.
– Энни, компьютер есть дома?
– Есть.
– Можно я тебе письмо напишу?
Такер попытался представить, что сидит перед экраном в верхней гостевой спальне своего дома, что Энни он еще ни разу не видел, что она отделена от него океаном. Он постарался не думать о том, что через полчаса снова с ней встретится и будет вынужден разговаривать. Он написал ей, как узнал о существовании дочери; как, вместо того чтобы помчаться к ней, трусливо удрал; как видел ее считаные разы. Признался, что и Джули Битти толком не любил, что она ему осточертела, потому он и перестал петь о страданиях неразделенной любви и прочей чепухе, а поскольку новые песни не шли, то и петь стало нечего.
Он еще никогда не говорил об этой истории настолько откровенно, без всяких купюр, и даже его бывшие жены и партнерши не знали всего того, что предстояло узнать Энни. Сами они дойти до этого без его помощи не могли – а он им врал, врал, врал…
Такер перечитал написанное, подвел итог своим преступлениям и пришел к выводу, что не так уж и велика его вина. Он же никого не убил. Еще раз перечитал – может, что-то забыл или скрыл умышленно? Вроде нет. Что ж, двадцать лет за свои преступления он отбыл.
Такер перегнулся через перила лестницы и спросил Энни:
– Распечатать или с экрана прочтешь?
– Прочту с экрана. А ты пока чайник поставь.
– Он у тебя без фокусов?
– Управишься.
Они вежливо пропустили друг друга на лестнице.
– Ночью ты нас выкинуть на улицу не можешь.
– Ага. Вот почему ты хотел дождаться, пока Джексон заснет. Рассчитываешь на мою доброту.
Он улыбнулся, хотя в желудке жгло. Спустившись вниз, Такер вошел в кухню, нашел чайник, нажал на кнопку. Дожидаясь, пока вода закипит, осмотрелся, заметил снимок. Он и Джексон. Кэт сфотографировала их, когда они ездили на матч с Филадельфией. Снимок на холодильнике его растрогал. Она взяла на себя труд распечатать, повесить… Он не выглядел здесь злодеем, на этом фото. Итак, ждем, пока чайник вскипятит воду, а хозяйка чайника управится с письмом.
Глава 14
– Значит, так, – сказала Энни, разобравшись с написанным. – Прежде всего, позвони какой-нибудь из жен. Или кому-нибудь из детей. Сейчас же.
– Это все, что ты можешь сказать обо всей моей жизни?
– Звони. Без разговоров. Как я понимаю, среди прочего ты здесь признаешься, что позорно удрал из больницы, прежде чем прибыла Грейс.
– Гм… Ха… Да, точно, я забыл, что в этом еще не признавался.
– Можешь не звонить Грейс, хотя и должен. Но кто-нибудь из них ей передаст. В любом случае, ты должен им сообщить, что жив и здоров.
Он выбрал Натали. Она разозлится, окатит его презрением, но это не смертельно. В конце концов, от нее же не требуется готовить ему супчик на старости лет. Такер набрал номер мобильника Натали, вытерпел все положенные громы и молнии, изложил то, что хотел изложить, и даже дал номер домашнего телефона Энни, как будто собирался остаться у нее надолго.
– Спасибо, – сказала ему Энни и перешла к следующему пункту. – Второе: «Джульетта» очень хороша. Не надо ее втаптывать в грязь. Не смешивай музыку и свои «подвиги».
– Значит, ты осуждаешь меня?
– Да. Ты ужасный человек. Никчемный отец для четырех детей из пяти. Бесполезный муж для каждой из жен, совершенно жуткий партнер для каждой из остальных встреченных тобою женщин. Но «Джульетта» остается вне критики.
– Да с чего ты это взяла? Ты же знаешь, из какого дерьма она выросла!
– Ты когда ее слушал в последний раз?
– Бог мой… Ни разу с момента выхода диска.
– Я слушала пару дней назад. Сколько раз ты вообще ее слушал?
– Ты что, смеешься? Я ведь, если ты не в курсе, ее сделал.
– Слушал сколько раз?
– Всю подряд? С тех пор, как она вышла?
А слушал ли он ее вообще?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71