Там она вынула из шкафа аккуратно сложенный черный флаг на древке, из-за шкафа вытащила шест. Шест был очень длинный, до самого потолка, и госпожа Моосгабр, выходя с ним из двери в проезд, поневоле чуть наклонила его… В проезде она обогнула кирпичи, тачку и бочку и вышла на улицу.
Шагах в десяти от домовых ворот горела уличный газовый фонарь. Он был слишком слабым для того, чтобы достаточно освещать пространство перед убогим домом, но все-таки полной темноты там не было. Туда падал свет из верхних окон, ясным было небо в зареве неоновых огней из других, более богатых районов города, и еще, возможно, свет исходил от ракет, что запускались где-то на звездодроме и во дворце по случаю именин Альбина Раппельшлунда. Госпожа Моосгабр с шестом и флагом в руке чуть огляделась в этой слабо освещенной улице, и вдруг ей показалось, будто на углу она видит какие-то тени. Вроде бы там появились две человеческие тени, и у госпожи Моосгабр опять на миг защемило сердце. Она поспешно насадила древко флага на конец шеста и, подняв, вставила его в скобу, которая торчала над домовыми воротами под окном второго этажа. Флаг развернулся и повис. Госпожа Моосгабр снова посмотрела на угол улицы, но там уже никого не было. Угол улицы опустел. Госпожа Моосгабр с шестом быстро свернула в проезд и прошла в свою квартиру. Она тщательно заперла дверь, а шест опять водворила за шкаф в коридоре. Потом направилась в кухню и некоторое время стояла там как потерянная.
«Утром собиралась на свадьбу, – сказала она себе, – а вечером пошла вешать черный флаг. Что же, собственно, сегодня случилось, – спросила она себя, – что я должна обо всем этом думать? И к тому же сегодня был вроде какой-то праздник…»
Госпожа Моосгабр посмотрела на буфет, и в ее возбужденной голове мелькнула мысль, что пора бы лечь спать.
IV
Справа от могилы поставили гроб, а за ним на холмик земли положили цветы. Господин Фабер уставился в яму у своих ног, госпожа Фабер, прямая и холодная, смотрела куда-то вперед на бесконечные ряды памятников. Рядом с Фаберами стоял церковный служка, а за ним несколько человек, среди них – Штайнхёгеры, привратница Кральц и госпожа Моосгабр с большой черной сумкой. Среди провожающих почетное место занимала высокая стройная женщина с тонким надменным лицом и какими-то нотами в руке. Это была госпожа Кнорринг из Охраны матери и ребенка.
Но люди стояли не только за Фаберами и жалким церковным служкой. С правой стороны могилы, где находился гроб и за ним – холмик глины с букетом цветов, тянулся узкий проход, и там стояли трое. Стоял там старый господин в котелке и расстегнутом фраке, под которым была жилетка, а на ней висела золотая цепочка с часами. Рядом стояла пожилая пухленькая женщина в голубом летнем чепце, из-под которого буйно выбивались черные локоны. Это была госпожа Айхенкранц, хозяйка лавочки, что помещалась между кладбищем и парком. Возле нее вертелся паренек в бело-голубой полосатой майке. Госпожа Айхенкранц временами бросала взгляд на госпожу Кнорринг из Охраны и поминутно дергала паренька за локоть.
– Веди себя пристойно, – шептала она, дергая паренька за локоть, – люди смотрят на нас.
Но маленький полосатый Айхенкранц на унимался: заведя руку назад, он теребил букет цветов на холмике глины и потихоньку, словно прячась, отступал за спину матери.
– Ты на похоронах, здесь госпожа Кнорринг из Охраны, – шипела госпожа Айхенкранц на паренька, – не вертись и не прячься за мою спину…
Но мальчик не обращал внимания на слова матери. Он все время вертелся, теребил букет за своей спиной и все дальше прятался за мать.
– Хоронят твоего товарища, – толкнула госпожа Айхенкранц мальчика, – озорничал по-глупому, и видишь, чем кончил. Скоро бедняга будет в могиле!
Тем временем церковный служка завершил молитву, и ненадолго воцарилась тишина. Господин Фабер продолжал пялиться в яму у своих ног, а госпожа Фабер, прямая и холодная, смотрела перед собой на бесконечные ряды памятников. Потом могильщики взялись за веревки и стали опускать гроб. Маленький Айхенкранц, спрятавшись за матерью, перестал наконец теребить букет и беспокойно заерзал. В эту минуту заерзал и старый господин в котелке, расстегнутом фраке и с цепью на жилетке, стоявший возле госпожи Айзенкранц с другой стороны. Когда гроб грохнулся на дно могилы, мальчик за матерью пожал плечами и, сунув руку в карман, взошел на холмик земли. И, прежде чем госпожа Айхенкранц успела оглянуться и схватить его за руку, его бело-голубая полосатая майка мелькнула за холмиком и исчезла среди дальних могил, словно слилась с ними. Госпоже Айхенкранц и старому господину в котелке теперь пришлось сойти с места, где они стояли, так как могильщики начали бросать в яму землю, лежавшую под цветами позади них. Вдруг старый господин в котелке крикнул.
– Помогите, – крикнул он, – помогите! Люди, помогите! Меня… – Он хватался за карман и жилетку, на которой висела золотая цепочка с часами. – Меня обокрали. Меня обокрали.
– Помилуйте, вы у могилы, – сказал кто-то за Фаберами, и один из могильщиков заметил:
– Ведите себя прилично.
– Да это же неправда, – чуть погодя сказала госпожа Айхенкранц – румяная пухлощекая, в голубом чепце и локонах – госпоже Кнорринг, когда похороны уже завершились и госпожа Айхенкранц, госпожа Кнорринг, еще несколько дам и старый господин в котелке стояли неподалеку от могилы под каштаном на дороге, – как так? Часы ведь у вас. – Госпожа Айхенкранц повернулась к старому господину и указала на его жилетку под фраком: – Они висят, как и висели.
– Да не часы, – заскулил старый господин, – а портмоне. Отсюда, из фалды.
– О, мсье, – сказала госпожа Айхенкранц уже довольно резко, – кто знает, где вы потеряли деньги. Может, их у вас и вовсе не было.
– Что вы, были, – скулил старый господин, – я не хожу на кладбище без денег. Я и на троллейбусе не смог бы проехать. Целых два гроша там было.
– Госпожа Айхенкранц, – сказала в свою очередь госпожа Кнорринг, высокая, стройная женщина с тонким надменным лицом и нотами в руке, – вся суть в том, что жалобы на вашего сына в Охране множатся. В школе пропадают вещи, и все подозревают его. Не слушается, прогуливает уроки, шляется.
– Я не в силах за ним уследить, – громко застонала госпожа Айхенкранц, с неизменным румянцем на пухлых щеках, – у меня лавка. Не могу же я ходить за ним по пятам, не могу уследить за каждым его шагом. Откуда мне знать, где он шляется? Но чтоб воровал – уж это позвольте. Я всегда была приличная, честная, в кого бы ему быть другим? Это только по наследству передается.
– А духовое ружье, мадам, – покачала головой госпожа Кнорринг и прижала ноты к груди, – что неделю назад отобрал у него полицейский?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Шагах в десяти от домовых ворот горела уличный газовый фонарь. Он был слишком слабым для того, чтобы достаточно освещать пространство перед убогим домом, но все-таки полной темноты там не было. Туда падал свет из верхних окон, ясным было небо в зареве неоновых огней из других, более богатых районов города, и еще, возможно, свет исходил от ракет, что запускались где-то на звездодроме и во дворце по случаю именин Альбина Раппельшлунда. Госпожа Моосгабр с шестом и флагом в руке чуть огляделась в этой слабо освещенной улице, и вдруг ей показалось, будто на углу она видит какие-то тени. Вроде бы там появились две человеческие тени, и у госпожи Моосгабр опять на миг защемило сердце. Она поспешно насадила древко флага на конец шеста и, подняв, вставила его в скобу, которая торчала над домовыми воротами под окном второго этажа. Флаг развернулся и повис. Госпожа Моосгабр снова посмотрела на угол улицы, но там уже никого не было. Угол улицы опустел. Госпожа Моосгабр с шестом быстро свернула в проезд и прошла в свою квартиру. Она тщательно заперла дверь, а шест опять водворила за шкаф в коридоре. Потом направилась в кухню и некоторое время стояла там как потерянная.
«Утром собиралась на свадьбу, – сказала она себе, – а вечером пошла вешать черный флаг. Что же, собственно, сегодня случилось, – спросила она себя, – что я должна обо всем этом думать? И к тому же сегодня был вроде какой-то праздник…»
Госпожа Моосгабр посмотрела на буфет, и в ее возбужденной голове мелькнула мысль, что пора бы лечь спать.
IV
Справа от могилы поставили гроб, а за ним на холмик земли положили цветы. Господин Фабер уставился в яму у своих ног, госпожа Фабер, прямая и холодная, смотрела куда-то вперед на бесконечные ряды памятников. Рядом с Фаберами стоял церковный служка, а за ним несколько человек, среди них – Штайнхёгеры, привратница Кральц и госпожа Моосгабр с большой черной сумкой. Среди провожающих почетное место занимала высокая стройная женщина с тонким надменным лицом и какими-то нотами в руке. Это была госпожа Кнорринг из Охраны матери и ребенка.
Но люди стояли не только за Фаберами и жалким церковным служкой. С правой стороны могилы, где находился гроб и за ним – холмик глины с букетом цветов, тянулся узкий проход, и там стояли трое. Стоял там старый господин в котелке и расстегнутом фраке, под которым была жилетка, а на ней висела золотая цепочка с часами. Рядом стояла пожилая пухленькая женщина в голубом летнем чепце, из-под которого буйно выбивались черные локоны. Это была госпожа Айхенкранц, хозяйка лавочки, что помещалась между кладбищем и парком. Возле нее вертелся паренек в бело-голубой полосатой майке. Госпожа Айхенкранц временами бросала взгляд на госпожу Кнорринг из Охраны и поминутно дергала паренька за локоть.
– Веди себя пристойно, – шептала она, дергая паренька за локоть, – люди смотрят на нас.
Но маленький полосатый Айхенкранц на унимался: заведя руку назад, он теребил букет цветов на холмике глины и потихоньку, словно прячась, отступал за спину матери.
– Ты на похоронах, здесь госпожа Кнорринг из Охраны, – шипела госпожа Айхенкранц на паренька, – не вертись и не прячься за мою спину…
Но мальчик не обращал внимания на слова матери. Он все время вертелся, теребил букет за своей спиной и все дальше прятался за мать.
– Хоронят твоего товарища, – толкнула госпожа Айхенкранц мальчика, – озорничал по-глупому, и видишь, чем кончил. Скоро бедняга будет в могиле!
Тем временем церковный служка завершил молитву, и ненадолго воцарилась тишина. Господин Фабер продолжал пялиться в яму у своих ног, а госпожа Фабер, прямая и холодная, смотрела перед собой на бесконечные ряды памятников. Потом могильщики взялись за веревки и стали опускать гроб. Маленький Айхенкранц, спрятавшись за матерью, перестал наконец теребить букет и беспокойно заерзал. В эту минуту заерзал и старый господин в котелке, расстегнутом фраке и с цепью на жилетке, стоявший возле госпожи Айзенкранц с другой стороны. Когда гроб грохнулся на дно могилы, мальчик за матерью пожал плечами и, сунув руку в карман, взошел на холмик земли. И, прежде чем госпожа Айхенкранц успела оглянуться и схватить его за руку, его бело-голубая полосатая майка мелькнула за холмиком и исчезла среди дальних могил, словно слилась с ними. Госпоже Айхенкранц и старому господину в котелке теперь пришлось сойти с места, где они стояли, так как могильщики начали бросать в яму землю, лежавшую под цветами позади них. Вдруг старый господин в котелке крикнул.
– Помогите, – крикнул он, – помогите! Люди, помогите! Меня… – Он хватался за карман и жилетку, на которой висела золотая цепочка с часами. – Меня обокрали. Меня обокрали.
– Помилуйте, вы у могилы, – сказал кто-то за Фаберами, и один из могильщиков заметил:
– Ведите себя прилично.
– Да это же неправда, – чуть погодя сказала госпожа Айхенкранц – румяная пухлощекая, в голубом чепце и локонах – госпоже Кнорринг, когда похороны уже завершились и госпожа Айхенкранц, госпожа Кнорринг, еще несколько дам и старый господин в котелке стояли неподалеку от могилы под каштаном на дороге, – как так? Часы ведь у вас. – Госпожа Айхенкранц повернулась к старому господину и указала на его жилетку под фраком: – Они висят, как и висели.
– Да не часы, – заскулил старый господин, – а портмоне. Отсюда, из фалды.
– О, мсье, – сказала госпожа Айхенкранц уже довольно резко, – кто знает, где вы потеряли деньги. Может, их у вас и вовсе не было.
– Что вы, были, – скулил старый господин, – я не хожу на кладбище без денег. Я и на троллейбусе не смог бы проехать. Целых два гроша там было.
– Госпожа Айхенкранц, – сказала в свою очередь госпожа Кнорринг, высокая, стройная женщина с тонким надменным лицом и нотами в руке, – вся суть в том, что жалобы на вашего сына в Охране множатся. В школе пропадают вещи, и все подозревают его. Не слушается, прогуливает уроки, шляется.
– Я не в силах за ним уследить, – громко застонала госпожа Айхенкранц, с неизменным румянцем на пухлых щеках, – у меня лавка. Не могу же я ходить за ним по пятам, не могу уследить за каждым его шагом. Откуда мне знать, где он шляется? Но чтоб воровал – уж это позвольте. Я всегда была приличная, честная, в кого бы ему быть другим? Это только по наследству передается.
– А духовое ружье, мадам, – покачала головой госпожа Кнорринг и прижала ноты к груди, – что неделю назад отобрал у него полицейский?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96