Он твердо решил, что не потратит всю жизнь на книжные Северного Лондона, поскольку следует расширять горизонты. Так он отправился в путешествие: Франция, Германия и, наконец, Америка.
Чему он уже научился на данный момент? Что движение смотрится как прогресс. Что в Германии в маленьких книжных лавках иногда предлагают шампанское, но только в американских книжных есть фраппучино .
И надежда. Надежда. Книги делаются из надежды, не из бумаги. Из надежды, что кто-то прочтет твою книжку; из надежды, что эта книга изменит мир к лучшему; из надежды, что люди с тобой согласятся, тебе поверят; из надежды, что тебя будут помнить и восхвалять, из надежды, что люди хоть что-то почувствуют. Из надежды, что ты чему-то научишься; из надежды, что ты произведешь впечатление и развлечешь читателя; из надежды, что тебе худо-бедно заплатят; из надежды, что ты докажешь свою правоту или докажешь, что ты не прав.
К несчастью, проблема в том, что даже если ты прочитаешь все, ты будешь это читать совершенно другим человеком. Когда он в первый раз прочел «Илиаду», начало было просто началом: объяснением, что к чему. Гнев Ахиллеса; вроде бы предполагается, что Ахиллес разгневался из-за того, что у него сначала отобрали его любимую рабыню, а потом он потерял своего закадычного друга Патрокла.
Когда он читал «Илиаду» в одиннадцать лет, в первый раз, он, можно сказать, ее не читал. Потом, когда он перечитал ее в семнадцать, до него начало кое-что доходить.
Однако только когда ему было тридцать, и он застрял в лифте, и перечитал ее в третий раз, смысл этой вещи просочился ему в сознание, словно капли дождя сквозь крышу.
Это совсем не случайно, что первое слово в Западной литературе было именно «гнев». Гнев Ахиллеса. Теперь он понял, что это был гнев от того, что ты жив. От того, что у тебя нет выбора. «Илиада» – вот истина. «Одиссея» – это уже дешевенькая брошюрка, где герой отдыхает с хитроумными и коварными бабами, а потом добирается наконец до дома и убивает всех, кто его огорчает. «Илиада» – подлинная трагедия: когда ты вынужден драться в войне, которая тебе не нужна, когда тебя окружают редкостные болваны, которые сперва не смогли даже разыскать Трою, когда ты не можешь забыть, что твоя мать тебя бросила за ненадобностью, а какой-то кентавр заставлял тебя есть кишки, когда у тебя нет ни выбора, ни вызова, а есть только уверенность, что ты еще очень нескоро вернешься домой и что нет ничего, что могло бы тебя взбодрить.
Когда он читал заметки о преступниках-убийцах, которые кончали с собой, он понимал, что тут дело не в угрызениях совести и не в зловредном желании обломать правосудие – тут дело в отчаянии. Потому что от их преступлений им не сделалось легче, потому что они переступили черту дозволенного, но гнев все равно не прошел. И так было всегда. Гильгамеш гневался. Яхве гневался. Моисей гневался тоже. Фараон был вне себя от ярости. Электра пылала гневом. Эдип бурлил яростью. Ронин безумствовал и ярился. Гамлет был раздражен донельзя. Орландо дымился от злости.
Проблема была в Небесах… Карма. Кишмет. Судьба. Фатум. Рок. Парки. Мойры. Норны. Намтар. Провидение. Фортуна. Удача. Великий космос. Аллах. Господь Бог. Книга судеб. Слова-слова. Избитые клише, которые повторялись из книги в книгу, и вовсе не потому, что у авторов было плохо с воображением, а потому, что не было никакого другого способа выразить эти понятия.
В итоге тебе всегда достаются паленые кости. Непаленых костей – как и честной игры, – не бывает, но их все-таки нужно бросить, чтобы узнать, какие выпадут цифры.
Он пошел в «Барнс & Нобл» на Юнион-сквер.
Обычно, чем больше книжный, тем легче там затеряться: находишь какой-нибудь тихий ряд стеллажей прямо перед закрытием, тихонечко там зависаешь и ждешь, когда все уйдут и можно будет заняться любимым делом всякого книжного червя – поглощать книги. Ловили его нечасто. За все эти годы – четыре раза, да и то каждый раз отпускали с миром.
Вот только ему не нравилось, как на него при этом смотрели. Эти взгляды красноречивее всяких слов говорили о том, что его принимают либо за недотепу-воришку, который даже украсть-то нормально не может, либо за показного неудачника, а то и вовсе клинического идиота, которому нравится, что его запирают на ночь в магазинах. Только одна женщина, в Нанитоне, вызвала-таки полицию.
– Я звоню в полицию, – прошипела она.
Он легко мог убежать, но не стал. Ему было непонятно, почему та женщина сказала, что если он не убегает, значит, совесть у него не чиста, и преступные намерения налицо. Он не стал убегать прежде всего потому, что ему некуда было бежать. Дожидаясь полицию, он успел прочитать двадцать страниц «Севера и Юга». Полицейские, кстати, не особенно воодушевились, не обнаружив никаких следов взлома, никакого ущерба и никаких следов кражи.
– На этот раз мы ничего больше не скажем, – сказал один из офицеров, потому что и вправду сказать было нечего.
Все происходит без подготовки. Ты что-то мямлишь в поисках единственно правильной фразы, и либо находишь ее, либо продолжаешь мямлить. Однажды, когда ему было одиннадцать лет, он возвращался домой с уроков, а на той стороне улицы ему навстречу шли две девочки его возраста, которых он часто встречал по дороге из школы. И вот эти девочки перешли через дорогу и направились прямо к нему. «Ничего, если я тебя стукну?» – спросила блондиночка. Он задумался над вопросом и над ответом, но блондиночка, не дожидаясь, пока он ответит, со всей дури треснула кулаком ему в челюсть. Было больно и неприятно. Он снова задумался: что теперь надо делать. Улыбнулся и пошел себе восвояси.
Без подготовки ты просто теряешься и совершаешь поступки, совершенно тебе несвойственные. Однажды в Портленде он зачитался историей о кентавре императора Гермагора из книги Флегона из Трала «О чудесах и долгожителях». Он так углубился в чтение, что не заметил, что он не один в магазине – тем более что он и не ожидал, что будет там не один, в два часа ночи, жарким и душным летом, в спящем маленьком городке.
От книги его отвлек хозяин магазина, крупный мужчина, который вцепился обеими руками в раскладушку и умолял оставить ему жизнь:
– Пожалуйста, не убивайте меня, – вновь и вновь повторял хозяин, опускаясь на колени.
Он был растерян и озадачен, поскольку кроме книжки в мягкой обложке на 215 страниц другого оружия у него не было, а случай с той девушкой окончательно убедил его в том, что вид у него совершенно не злобный, а даже, наоборот, мирный и безобидный.
– Дома сломался кондиционер. Невозможно спать – слишком жарко. У меня здесь есть деньги, я вам покажу. Я ничего не скажу полиции. Только не убивайте меня.
Он уже собирался выдать свою стандартную байку о том, что его случайно закрыли здесь, в магазине, но он не умел ни врать, ни говорить правду, да и хозяину магазина не нужна была ни его правда, ни ложь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Чему он уже научился на данный момент? Что движение смотрится как прогресс. Что в Германии в маленьких книжных лавках иногда предлагают шампанское, но только в американских книжных есть фраппучино .
И надежда. Надежда. Книги делаются из надежды, не из бумаги. Из надежды, что кто-то прочтет твою книжку; из надежды, что эта книга изменит мир к лучшему; из надежды, что люди с тобой согласятся, тебе поверят; из надежды, что тебя будут помнить и восхвалять, из надежды, что люди хоть что-то почувствуют. Из надежды, что ты чему-то научишься; из надежды, что ты произведешь впечатление и развлечешь читателя; из надежды, что тебе худо-бедно заплатят; из надежды, что ты докажешь свою правоту или докажешь, что ты не прав.
К несчастью, проблема в том, что даже если ты прочитаешь все, ты будешь это читать совершенно другим человеком. Когда он в первый раз прочел «Илиаду», начало было просто началом: объяснением, что к чему. Гнев Ахиллеса; вроде бы предполагается, что Ахиллес разгневался из-за того, что у него сначала отобрали его любимую рабыню, а потом он потерял своего закадычного друга Патрокла.
Когда он читал «Илиаду» в одиннадцать лет, в первый раз, он, можно сказать, ее не читал. Потом, когда он перечитал ее в семнадцать, до него начало кое-что доходить.
Однако только когда ему было тридцать, и он застрял в лифте, и перечитал ее в третий раз, смысл этой вещи просочился ему в сознание, словно капли дождя сквозь крышу.
Это совсем не случайно, что первое слово в Западной литературе было именно «гнев». Гнев Ахиллеса. Теперь он понял, что это был гнев от того, что ты жив. От того, что у тебя нет выбора. «Илиада» – вот истина. «Одиссея» – это уже дешевенькая брошюрка, где герой отдыхает с хитроумными и коварными бабами, а потом добирается наконец до дома и убивает всех, кто его огорчает. «Илиада» – подлинная трагедия: когда ты вынужден драться в войне, которая тебе не нужна, когда тебя окружают редкостные болваны, которые сперва не смогли даже разыскать Трою, когда ты не можешь забыть, что твоя мать тебя бросила за ненадобностью, а какой-то кентавр заставлял тебя есть кишки, когда у тебя нет ни выбора, ни вызова, а есть только уверенность, что ты еще очень нескоро вернешься домой и что нет ничего, что могло бы тебя взбодрить.
Когда он читал заметки о преступниках-убийцах, которые кончали с собой, он понимал, что тут дело не в угрызениях совести и не в зловредном желании обломать правосудие – тут дело в отчаянии. Потому что от их преступлений им не сделалось легче, потому что они переступили черту дозволенного, но гнев все равно не прошел. И так было всегда. Гильгамеш гневался. Яхве гневался. Моисей гневался тоже. Фараон был вне себя от ярости. Электра пылала гневом. Эдип бурлил яростью. Ронин безумствовал и ярился. Гамлет был раздражен донельзя. Орландо дымился от злости.
Проблема была в Небесах… Карма. Кишмет. Судьба. Фатум. Рок. Парки. Мойры. Норны. Намтар. Провидение. Фортуна. Удача. Великий космос. Аллах. Господь Бог. Книга судеб. Слова-слова. Избитые клише, которые повторялись из книги в книгу, и вовсе не потому, что у авторов было плохо с воображением, а потому, что не было никакого другого способа выразить эти понятия.
В итоге тебе всегда достаются паленые кости. Непаленых костей – как и честной игры, – не бывает, но их все-таки нужно бросить, чтобы узнать, какие выпадут цифры.
Он пошел в «Барнс & Нобл» на Юнион-сквер.
Обычно, чем больше книжный, тем легче там затеряться: находишь какой-нибудь тихий ряд стеллажей прямо перед закрытием, тихонечко там зависаешь и ждешь, когда все уйдут и можно будет заняться любимым делом всякого книжного червя – поглощать книги. Ловили его нечасто. За все эти годы – четыре раза, да и то каждый раз отпускали с миром.
Вот только ему не нравилось, как на него при этом смотрели. Эти взгляды красноречивее всяких слов говорили о том, что его принимают либо за недотепу-воришку, который даже украсть-то нормально не может, либо за показного неудачника, а то и вовсе клинического идиота, которому нравится, что его запирают на ночь в магазинах. Только одна женщина, в Нанитоне, вызвала-таки полицию.
– Я звоню в полицию, – прошипела она.
Он легко мог убежать, но не стал. Ему было непонятно, почему та женщина сказала, что если он не убегает, значит, совесть у него не чиста, и преступные намерения налицо. Он не стал убегать прежде всего потому, что ему некуда было бежать. Дожидаясь полицию, он успел прочитать двадцать страниц «Севера и Юга». Полицейские, кстати, не особенно воодушевились, не обнаружив никаких следов взлома, никакого ущерба и никаких следов кражи.
– На этот раз мы ничего больше не скажем, – сказал один из офицеров, потому что и вправду сказать было нечего.
Все происходит без подготовки. Ты что-то мямлишь в поисках единственно правильной фразы, и либо находишь ее, либо продолжаешь мямлить. Однажды, когда ему было одиннадцать лет, он возвращался домой с уроков, а на той стороне улицы ему навстречу шли две девочки его возраста, которых он часто встречал по дороге из школы. И вот эти девочки перешли через дорогу и направились прямо к нему. «Ничего, если я тебя стукну?» – спросила блондиночка. Он задумался над вопросом и над ответом, но блондиночка, не дожидаясь, пока он ответит, со всей дури треснула кулаком ему в челюсть. Было больно и неприятно. Он снова задумался: что теперь надо делать. Улыбнулся и пошел себе восвояси.
Без подготовки ты просто теряешься и совершаешь поступки, совершенно тебе несвойственные. Однажды в Портленде он зачитался историей о кентавре императора Гермагора из книги Флегона из Трала «О чудесах и долгожителях». Он так углубился в чтение, что не заметил, что он не один в магазине – тем более что он и не ожидал, что будет там не один, в два часа ночи, жарким и душным летом, в спящем маленьком городке.
От книги его отвлек хозяин магазина, крупный мужчина, который вцепился обеими руками в раскладушку и умолял оставить ему жизнь:
– Пожалуйста, не убивайте меня, – вновь и вновь повторял хозяин, опускаясь на колени.
Он был растерян и озадачен, поскольку кроме книжки в мягкой обложке на 215 страниц другого оружия у него не было, а случай с той девушкой окончательно убедил его в том, что вид у него совершенно не злобный, а даже, наоборот, мирный и безобидный.
– Дома сломался кондиционер. Невозможно спать – слишком жарко. У меня здесь есть деньги, я вам покажу. Я ничего не скажу полиции. Только не убивайте меня.
Он уже собирался выдать свою стандартную байку о том, что его случайно закрыли здесь, в магазине, но он не умел ни врать, ни говорить правду, да и хозяину магазина не нужна была ни его правда, ни ложь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79