при соответствующем освещении оно подчеркивало бы богатство форм ее несравненного тела еще лучше, чем уже упоминавшееся мною платье с волнистым узором. Пообещав, что госпожа Кай-кун, наверное, не откажет мне в просьбе появиться перед нами в этом одеянии, я постарался как можно красочнее описать те поэтические ощущения, которые вызывает вид ее прекрасного тела; рассказал я и о кошке по имени Мудрец My.
– Да нет, не надо, – возразил мне господин Юй Гэнь-цзы. – В конце концов, туда-то мы всегда успеем. Давайте лучше сначала зайдем вон туда и зальем за воротник пару кружек. – Это – одно из любимейших выражений мастера Юй Гэня. Его не следует понимать буквально; оно означает лишь «выпить чего-нибудь прохладительного».
Мы пересекли широкую площадь и зашли в другую харчевню; она была очень большая, и пахло в ней почти так же, как в питейном шатре на «Празднике осенней Луны». Мастеру Юй Гэню непременно хотелось, чтобы я выпил с ним один Ма-люй, но я, сделав четверть поклона, решительно отказался. Поэтому он выпил свой Малюй без меня, причем не одну, а целых три кружки, с невероятной скоростью влив их в себя одну за другой. Не знаю, как это удается большеносым. У нас человек просто лопнул бы, поглотив такое количество жидкости. Но господин Юй Гэнь был доволен. Пена от напитка Малюй осталась у него на бороде, и он смахнул ее с видимым удовольствием. Я пил виноградное вино. Точнее сказать, я заказал слуге бокал вина, который он передо мной и поставил. Я лишь пригубил немного, но пить не стал. Вино было невероятно терпкое. Мне показалось даже, что ногти на руках и на ногах у меня втягиваются обратно в тело. В харчевне было очень шумно. Группа музыкантов играла изо всех сил. Кто-то даже пел, но пели плохо. Чтобы хоть немного ослабить этот ужасный запах, мы зажгли себе по одной Да Ви-доу. Когда они додымились до конца, мы покинули это заведение.
В харчевне господин Юй Гэнь-цзы снова заговорил со мной о проблемах лесоводства, столь его волновавших. Все это очень непросто, сообщил он со вздохом и поинтересовался, как обстоит дело с этим у нас, в Ки Тае. Он, разумеется, принимает меня за гостя из теперешнего Срединного царства. Это вполне естественно. Со свойственной ему непосредственностью он уже несколько раз спрашивал, чем я занимаюсь, зачем и надолго ли прибыл в Минхэнь. Я отвечал уклончиво. О состоянии лесоводства в Срединном царстве он спрашивает меня достаточно часто. Все связанное с этим его очень волнует. Его, оказывается, уже несколько раз приглашали туда, но он по разным причинам не мог поехать, о чем искренне сожалеет. Конечно, я никак не мог удовлетворить его любопытство относительно состояния лесоводства в современном Срединном царстве, а потому и тут вынужден был давать уклончивые ответы. Это вызывает у меня все большую досаду, а главное – лишает возможности самому задавать вопросы.
В следующей харчевне, куда мы зашли, его снова разобрало любопытство.
– Вы откуда приехали? – спросил он.
– Из Ки Тая, – ответил я.
– Да, я знаю, – продолжал он, – а город какой?
Я ответил – возможно, несколько необдуманно, но мне не хотелось слишком отклоняться от истины:
– Кайфын.
Он достал из кармана маленькую книжечку и, найдя в ней какую-то запись, спросил:
– Знаете ли вы мастера-лесовода из Академии ученых в Бэйцзине по имени Цзян Цзяо-юй? Это – лучший лесовод Ки Тая; он-то и приглашал меня приехать.
Конечно, я не знаю никакого правнука по имени Цзян Цзяо-юй, родившегося на тысячу лет позже меня. (Кстати, Бэйцзин, который большеносые называют «Пекином», и соседние северные земли снова вошли в состав Срединной империи: благодарение Небу, в этом будущем нашлось хоть что-то, способное нас порадовать. Ныне Бэйцзин – столица Поднебесной). Я ответил:
– О да. Правда, я еще не имел чести познакомиться с ним лично, но слава о нем как о заслуженнейшем и достойнейшем мастере по выращиванию леса дошла и до моих скромных ушей.
Любой человек нашего времени мог сделать из такого ответа лишь один вывод: я впервые в жизни слышу об этом человеке. Однако большеносые все понимают по-своему. Мастер Юй Гэнь страшно обрадовался, несколько раз хлопнул меня ручищей по плечу и возопил: «Так это же замечательно! Давайте ему завтра позвоним».
«Позвонить» означает здесь не какое-то культовое действие, а тот самый способ разговаривать с людьми на расстоянии при помощи репкообразного прибора, называемого Тэ Лэй-фань, о котором я тебе уже писал.
– Позвоним господину Цзян Цзяо-юю? – воскликнул я. – В Пекин? Разве такое возможно?
– А что ж тут такого, – удивился мастер Юй Гэнь. – Это, конечно, займет больше времени, чем обычно, пока дозвонишься, то да се, но невозможного в этом ничего нет. Разве вы сами, будучи здесь, ни разу не позвонили в Пекин, то есть домой?
Но я уже взял себя в руки.
– Да-да, конечно, – сказал я, – как я мог позабыть об этом! Конечно, я уже звонил домой, и не раз.
– Ну и отлично, – подытожил он. – Вот мы завтра и позвоним Цзян Цзяо-юю.
– Но я даже не знаком с этим человеком, хотя ни в коей мере не сомневаюсь в его высоких лесоводческих заслугах! – испугался я.
– Это ничего, – успокоил меня мастер Юй Гэнь, – он мой друг, вам достаточно будет только назвать мое имя, чтобы он все понял.
– Ну хорошо, – вынужден был согласиться я. – Завтра позвоним. – Я очень надеялся, что к завтрашнему дню он забудет об этой своей затее.
Мы вышли из этой второй харчевни (точнее сказать, питейного заведения). Было уже поздно, и я подумал было, что теперь мы направим свои стопы к нашей Го-ти Ни-цзя. Потом-то мы, конечно, так и сделали, но сейчас господин Юй Гэнь нежно взял меня под руку, наклонился, так что его полукруглая борода пощекотала мне щеку, и произнес: «А теперь пойдем в Райский сад!»
Это имя здесь совершенно незаслуженно носит еще одно питейное заведение.
Внутри заведения было довольно темно; чтобы пропустить нас внутрь, одетому в черное слуге пришлось отодвинуть занавес из тяжелого красного бархата. Там стояли шаткие столики на тонких ножках и не менее шаткие стулья с позолоченными спинками; пахло камфарой и лимоном. Посетители, судя по всему, заглядывали сюда редко, и я счел своим долгом предупредить господина Юй Гэнь-цзы:
– Да простит высокопочтенный друг и непревзойденный мастер разведения леса мою нескромность и неосведомленность, но мне кажется, что мы здесь – единственные гости; а поскольку даже моя слабеющая память сохранила некоторые сведения о привычках слуг подобных заведений, не говоря уже об их хозяевах, то боюсь, что они не замедлят возместить с нашей помощью все убытки, которые, очевидно, несет их замечательная харчевня.
В ответ господин Юй Гэнь-цзы сообщил, что на это он может плюнуть с самого высокого дерева (этим выражением пользуются не только лесники, но вообще все большеносые, когда желают сказать, что им «все равно»), потому что вчера получил неожиданно много денег за прочитанную лекцию, которые и намерен пропить вместе со мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
– Да нет, не надо, – возразил мне господин Юй Гэнь-цзы. – В конце концов, туда-то мы всегда успеем. Давайте лучше сначала зайдем вон туда и зальем за воротник пару кружек. – Это – одно из любимейших выражений мастера Юй Гэня. Его не следует понимать буквально; оно означает лишь «выпить чего-нибудь прохладительного».
Мы пересекли широкую площадь и зашли в другую харчевню; она была очень большая, и пахло в ней почти так же, как в питейном шатре на «Празднике осенней Луны». Мастеру Юй Гэню непременно хотелось, чтобы я выпил с ним один Ма-люй, но я, сделав четверть поклона, решительно отказался. Поэтому он выпил свой Малюй без меня, причем не одну, а целых три кружки, с невероятной скоростью влив их в себя одну за другой. Не знаю, как это удается большеносым. У нас человек просто лопнул бы, поглотив такое количество жидкости. Но господин Юй Гэнь был доволен. Пена от напитка Малюй осталась у него на бороде, и он смахнул ее с видимым удовольствием. Я пил виноградное вино. Точнее сказать, я заказал слуге бокал вина, который он передо мной и поставил. Я лишь пригубил немного, но пить не стал. Вино было невероятно терпкое. Мне показалось даже, что ногти на руках и на ногах у меня втягиваются обратно в тело. В харчевне было очень шумно. Группа музыкантов играла изо всех сил. Кто-то даже пел, но пели плохо. Чтобы хоть немного ослабить этот ужасный запах, мы зажгли себе по одной Да Ви-доу. Когда они додымились до конца, мы покинули это заведение.
В харчевне господин Юй Гэнь-цзы снова заговорил со мной о проблемах лесоводства, столь его волновавших. Все это очень непросто, сообщил он со вздохом и поинтересовался, как обстоит дело с этим у нас, в Ки Тае. Он, разумеется, принимает меня за гостя из теперешнего Срединного царства. Это вполне естественно. Со свойственной ему непосредственностью он уже несколько раз спрашивал, чем я занимаюсь, зачем и надолго ли прибыл в Минхэнь. Я отвечал уклончиво. О состоянии лесоводства в Срединном царстве он спрашивает меня достаточно часто. Все связанное с этим его очень волнует. Его, оказывается, уже несколько раз приглашали туда, но он по разным причинам не мог поехать, о чем искренне сожалеет. Конечно, я никак не мог удовлетворить его любопытство относительно состояния лесоводства в современном Срединном царстве, а потому и тут вынужден был давать уклончивые ответы. Это вызывает у меня все большую досаду, а главное – лишает возможности самому задавать вопросы.
В следующей харчевне, куда мы зашли, его снова разобрало любопытство.
– Вы откуда приехали? – спросил он.
– Из Ки Тая, – ответил я.
– Да, я знаю, – продолжал он, – а город какой?
Я ответил – возможно, несколько необдуманно, но мне не хотелось слишком отклоняться от истины:
– Кайфын.
Он достал из кармана маленькую книжечку и, найдя в ней какую-то запись, спросил:
– Знаете ли вы мастера-лесовода из Академии ученых в Бэйцзине по имени Цзян Цзяо-юй? Это – лучший лесовод Ки Тая; он-то и приглашал меня приехать.
Конечно, я не знаю никакого правнука по имени Цзян Цзяо-юй, родившегося на тысячу лет позже меня. (Кстати, Бэйцзин, который большеносые называют «Пекином», и соседние северные земли снова вошли в состав Срединной империи: благодарение Небу, в этом будущем нашлось хоть что-то, способное нас порадовать. Ныне Бэйцзин – столица Поднебесной). Я ответил:
– О да. Правда, я еще не имел чести познакомиться с ним лично, но слава о нем как о заслуженнейшем и достойнейшем мастере по выращиванию леса дошла и до моих скромных ушей.
Любой человек нашего времени мог сделать из такого ответа лишь один вывод: я впервые в жизни слышу об этом человеке. Однако большеносые все понимают по-своему. Мастер Юй Гэнь страшно обрадовался, несколько раз хлопнул меня ручищей по плечу и возопил: «Так это же замечательно! Давайте ему завтра позвоним».
«Позвонить» означает здесь не какое-то культовое действие, а тот самый способ разговаривать с людьми на расстоянии при помощи репкообразного прибора, называемого Тэ Лэй-фань, о котором я тебе уже писал.
– Позвоним господину Цзян Цзяо-юю? – воскликнул я. – В Пекин? Разве такое возможно?
– А что ж тут такого, – удивился мастер Юй Гэнь. – Это, конечно, займет больше времени, чем обычно, пока дозвонишься, то да се, но невозможного в этом ничего нет. Разве вы сами, будучи здесь, ни разу не позвонили в Пекин, то есть домой?
Но я уже взял себя в руки.
– Да-да, конечно, – сказал я, – как я мог позабыть об этом! Конечно, я уже звонил домой, и не раз.
– Ну и отлично, – подытожил он. – Вот мы завтра и позвоним Цзян Цзяо-юю.
– Но я даже не знаком с этим человеком, хотя ни в коей мере не сомневаюсь в его высоких лесоводческих заслугах! – испугался я.
– Это ничего, – успокоил меня мастер Юй Гэнь, – он мой друг, вам достаточно будет только назвать мое имя, чтобы он все понял.
– Ну хорошо, – вынужден был согласиться я. – Завтра позвоним. – Я очень надеялся, что к завтрашнему дню он забудет об этой своей затее.
Мы вышли из этой второй харчевни (точнее сказать, питейного заведения). Было уже поздно, и я подумал было, что теперь мы направим свои стопы к нашей Го-ти Ни-цзя. Потом-то мы, конечно, так и сделали, но сейчас господин Юй Гэнь нежно взял меня под руку, наклонился, так что его полукруглая борода пощекотала мне щеку, и произнес: «А теперь пойдем в Райский сад!»
Это имя здесь совершенно незаслуженно носит еще одно питейное заведение.
Внутри заведения было довольно темно; чтобы пропустить нас внутрь, одетому в черное слуге пришлось отодвинуть занавес из тяжелого красного бархата. Там стояли шаткие столики на тонких ножках и не менее шаткие стулья с позолоченными спинками; пахло камфарой и лимоном. Посетители, судя по всему, заглядывали сюда редко, и я счел своим долгом предупредить господина Юй Гэнь-цзы:
– Да простит высокопочтенный друг и непревзойденный мастер разведения леса мою нескромность и неосведомленность, но мне кажется, что мы здесь – единственные гости; а поскольку даже моя слабеющая память сохранила некоторые сведения о привычках слуг подобных заведений, не говоря уже об их хозяевах, то боюсь, что они не замедлят возместить с нашей помощью все убытки, которые, очевидно, несет их замечательная харчевня.
В ответ господин Юй Гэнь-цзы сообщил, что на это он может плюнуть с самого высокого дерева (этим выражением пользуются не только лесники, но вообще все большеносые, когда желают сказать, что им «все равно»), потому что вчера получил неожиданно много денег за прочитанную лекцию, которые и намерен пропить вместе со мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80