Тигр, Слон, Волк и Леопард...Полковник дважды перечитал письмо. Сначала глаза его наполнились слезами, но потом он разразился таким хохотом, что едва смог отдышаться. Наконец, он успокоился и представил себе, какие будут лица у всех четверых, когда они прочтут в утренних газетах о неудавшейся попытке ограбить праздник на Серебряных песках.
Но это ничего не меняет,— решил Рокбрюн.— Все равно они правы. Я действительно «очень плохо себя вел». И наказание вполне справедливое.
Не дождавшись утра, он сел за стол и выписал чек. Потом запечатал его в конверт и написал адрес: Мсье Альфонсу Кузену, бар «Рыжая шевелюра», Антибы.
Он положил конверт в карман пиджака, погасил все лампы — небо на востоке стало уже совсем светлым, запер магазин и не спеша побрел к своему дому..
СНЕГ НАД КОТ Д'АЖУР
Это лето выдалось на французской Ривьере необычайно жарким, душным и каким-то особенно беспокойным. Может быть, сюда долетели отголоски кризисов, происходящих в далеких краях, а возможно, в этом были виноваты местные тревоги.
Приезжим прежде всего бросались в глаза загаженные, как никогда, пляжи. Огромные горы бумаги вперемешку с апельсиновыми корками, презервативами и другим самым невероятным мусором создавали подходящий фон для грязи другого рода — здесь, в Жан-ле-Пэн, собирались отбросы общества, худшая часть молодежи потерянного поколения.
Еще недавно Жан-ле-Пэн выглядел наивным провинциальным городком. «Ночными клубами» здесь называли две обычные дискотеки «Вум-Вум» и «Виски от Гого», где изредка показывали стриптиз и работало казино. В центре городка стояли ряды магазинчиков, где торговали дешевыми украшениями, бикини размером с почтовую марку и «последними моделями одежды», попадающими сюда через два года после столичных универмагов. Тут же были булочные, где можно было купить оладьи, украшенные блестящей глазурью.
В те безгрешные дни на улицах не было пьяных, по городку не носились слухи о грабежах и воровстве. Здесь всегда было светло, весело и радостно. Но пришли хиппи и все стало по-другому.
Вместе с ними появились сквернословие, нищенство, зловоние, наглость, мелкое воровство, бесстыдные оргии прямо на пляже и, конечно, наркотики.
До этого Франция, и в частности Ривьера, была свободна от этого проклятия, ниспосланного человечеству за его беспросветную глупость. Вслед за хиппи с их порочными привычками и страстями, хлынули торговцы наркотиками, и тогда Синдикат почувствовал, что Франция — это новая территория, которую можно завоевать. Однако только когда эта дрянь появилась даже в школах, французы осознали, что их страна очутилась в лапах международного наркобизнеса.
Был августовский вечер. Полная луна парила над безбрежной гладью Средиземного моря, странно похожая на светящийся апельсин. Ленивые толпы бродили по освещенным призрачным светом реклам улицам, разглядывая витрины. Хиппи собирались в конце улицы, .у прибрежной аллеи. Некоторые из них не спеша прогуливались по -набережной, другие сидели развалясь на скамейках или прямо на тротуаре. Они были грязными, противными, чуждыми всему окружающему. Обычно их любимым времяпрепровождением
было треньканье на гитаре, но часто они просто сидели, обхватив руками колени и окаменело глядя перед собой. Даже в серебристом лунном сиянии это было грязное и отвратительное зрелище. Словно мусор, накопившийся на пляжах за день, собирали в кучу и бросали здесь. Хиппи явно наслаждались вниманием туристов и прохожих, особенно степенных французских буржуа. Они оглядывали их с особой наглостью и самодовольством, характерными для этой новой породы бродяг.
Одна из группок состояла из трех волосатых, как орангутанги, парней в джинсах и затвердевших от грязи кожаных куртках. С ними были такие же неряшливые девушки, одетые в длинные цыганские платья и войлочные шляпы, лихо сдвинутые на затылок. Их спутанные волосы давно уже не видели воды и мыла. Один из парней терзал струны разбитой гитары, хотя исторгаемые ею звуки вряд ли можно было назвать музыкой. Третья девочка, одетая в когда-то белое шифоновое платье, лежала лицом вверх прямо на асфальте. Время от времени кто-то из компании бросал на нее тяжелый взгляд, и все начинали перешептываться. Чтобы никто не смог их подслушать, парень с гитарой в эти минуты извлекал из своего инструмента совсем уже невероятные аккорды. Выглядывающая из-за магазинов луна и ртутные лампы на аллее достаточно сильно освещали всю сцену, чтобы можно было разглядеть черную кайму грязи под ногтями гитариста, странный блеск его глаз и босые запыленные ноги.
С лежащей девушкой было явно что-то не в порядке. Она судорожно хватала ртом воздух, как человек, который потерял сознание, но отчаянно борется за жизнь. Ее лицо было белым, под цвет шифонового платья.
Мимо проходила группа английских туристов, среди которых находилась пожилая женщина. Когда они миновали сидящих хиппи, ее губы искривились от отвращения. Но вдруг она остановилась и вернулась к лежавшей на тротуаре девушке.
Впоследствии никто не мог вспомнить имени сердобольной туристки. Удалось лишь установить, что в войну она была медсестрой.
Остановившись над телом девушки, женщина вгляделась в бледное истощенное лицо.
— Эта девушка очень больна,— сказала она,— что с ней? Ей нужно вызвать помощь.
— С ней все в порядке. Она просто спит,— ответил один из хиппи.— А ты вали отсюда.
Губы пожилой дамы вздрогнули.
— Я ухожу. Но эту девушку нужно срочно забрать в больницу. Я попрошу полисмена вызвать «скорую помощь».
Когда через несколько минут подъехала «скорая помощь» и подошли два жандарма с бывшей медсестрой, группа хиппи уже исчезла, бросив больную девушку на асфальте. Ее сразу внесли в машину и увезли. Жандармы записали показания свидетелей. В это время англичанка потихоньку отошла в сторону и исчезла.
Она не умела говорить и читать по-французски, поэтому ей так никогда и не довелось узнать ни имени девушки, ни того, к каким последствиям привело ее вмешательство.
Дежурный врач больницы Ла Фонтоне, проводивший предварительный осмотр, сразу определил, что перед ним девушка из хорошей семьи. Ситуация показалась ему подозрительной, и он немедленно вызвал капитана Скубайда. Капитан глянул на девушку и немедленно кинулся к телефону. Но звонил он не ее родителям, а дяде — полковнику Рокбрюну.
Когда примчавшийся через полчаса полковник увидел племянницу, он зажмурил глаза, чтобы сдержать слезы ярости. Его лысая голова и загорелое лицо побледнели. Рокбрюн подошел к окну и постоял, глядя на пальмы и тропический кустарник больничного сада. Он повидал смерть во всех ее обличьях и ясно видел, что девочка обречена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42