– Какой директор?
– Ну какой! Скрыпаченко.
– Зачем?
– Очевидно, для престижа, – сказал Виктор.
– Вы думаете, Витя?
– А почему бы и нет? Чего только не сделает подлец, чтобы оправдать свое существование.
– И такому человеку верят?
Все замолчали.
– Ладно, – нахмурясь, сказал Зубков. – Поговорим о чем-нибудь более веселом. Насчет Андрея Дмитрича – ясно. А как поживает его отчаянный брат?
– Почему отчаянный?
– Ну как же! Говорят, он кого-то увез?
Это были запоздалые отзвуки сплетни, распространившейся скоро после Митиного отъезда.
– Увез жену.
– Свою?
– Не люблю сплетен.
– Не сердитесь, дорогая Татьяна Петровна! Он ведь, в сущности, гусар, ваш Дмитрий Дмитрич. Свою жену может увезти всякий. А ему положено не свою, а чужую.
…"Банкет" наш шел к концу, уже выпили за Андрея и его успехи на медико-литературном фронте, за старика Никольского, наконец – последний тост – за тамаду Зубкова, когда вошел Коломнин, в шубе, бледный, с завязанным горлом.
Его встретили радостно: «А, Иван Петрович! Пришел все-таки! Товарищи, лечить его! Татьяна Петровна, у вас в доме есть перец?»
Коломнин снял шубу и примостился с краешка на диване. Я тревожно взглянула на его усталое, морщинистое, исхудавшее лицо, на сгорбленные плечи, на всю его тощую, словно вогнутую, фигуру. Он ответил тревожным, неуверенным взглядом.
– Иван Петрович, что случилось?
– Мне звонил Преображенский.
Это был заведующий отделом бакинститутов Наркомздрава.
– Он говорит, что в «Британском журнале экспериментальной патологии» появилась заметка о новом средстве против раковых осложнений.
– Ну так что же?
– Пенициллин, препарат из плесневого грибка. По некоторым признакам напоминает наш.
– Не может быть!
– Крамов вернулся из Англии. Он настаивает, чтобы мы немедленно приобрели патент. Завтра он будет разговаривать об этом с наркомом. Вы понимаете, что это значит, Татьяна Петровна? Да почему же мы шепчемся? – вдруг спросил он, растерянно улыбнувшись.
– Не знаю. Товарищи, минуту внимания!
К вечеру подморозило, я открыла окно перед сном, и сухой еще совсем зимний воздух вошел в комнату, точно сказал: «Здравствуйте. Вот и я!» Но когда я легла, далекий отчетливый стук послышался в ночной тишине. Это весенняя капель начала свою беспокойную песню.
Что же произошло? Мысль, которой были отданы годы труда, к которой я возвращалась, как бумеранг, – кажется, так определил мое" пристрастие Крамов, – мысль, поразившая меня еще в те далекие годы, когда я впервые увидела на окне у Павла Петровича старые, позеленевшие от плесени ломтики хлеба и сыра, эта мысль больше не принадлежала ни мне, ни ему.
Заметка, напечатанная в «Британском журнале экспериментальной патологии», была подписана тремя именами. Одно из них было знаменитое – Александр Флеминг.
«Тук, тук, тук», – неторопливо стучит капель, и в этот важный, равномерный стук вдруг врывается быстрая, шаловливая поступь. Это тающий ледяной великан шагает по Серебряному переулку, а впереди – «тук, тук, тук» – бегут его маленькие шаловливые дети. «Опоздала», – стучит великан-капель, и дети повторяют дразнящими голосами: «Опоздала, опоздала!»
Да, опоздала. Ну что ж! Ничего не поделаешь. Вот теперь будет в жизни и это. И нужно постараться уснуть, потому что для разговора с Крамовым нужна ясная голова, очень ясная, а в том, что нарком вызовет его, можно не сомневаться.
«Тук, тук, тук», – стучит капель. По всему переулку стучит капель, уходя все дальше и дальше, и вдруг сосулька падает и разбивается о мостовую с нежным, далеко разносящимся звоном. Мартовский ветер гуляет по городу, раскачивает кроны еще черных деревьев, гудит в дымоходах. Светает? Да, кажется. Какая длинная бессонная ночь!
РУКУ НА СЕРДЦЕ
– Соображения материальные нас в данном случае не остановят. Речь идет о реальной помощи раненым бойцам – этого, Татьяна Петровна, золотом не измеришь. Так что предостерегать от подобных трат не приходится.
– Еще бы! Но, прежде чем покупать, необходимо, мне кажется, убедиться в полезности препарата.
– В полезности или незаменимости?
– И в том и в другом. По журнальной заметке в несколько строк трудно судить, что представляет собой это открытие.
Тяжелый малахитовый прибор – чернильница в виде чаши, обвитой змеей, – стоит на столе, за которым сидит невысокий плотный человек лет пятидесяти, с энергичным красным лицом, на котором особенно заметны большие темно-рыжие брови. Это Павел Ильич Максимов, заместитель наркома здравоохранения, в недавнем прошлом врач, работавший председателем одного из областных исполкомов. Он молчит, крепко сжимая челюсти. Говорит, опустив глаза. Все это сильно огорчает меня в первые минуты нашего разговора. Что это за человек? На своем ли он месте? Понимает ли всю важность вопроса? Кто знает? Он всматривается, взвешивает, медлит. Одно можно сказать с уверенностью: он осторожен.
Мы, Крамов и я, в его просторном, с высокими окнами, с высоким потолком кабинете.
– Но почему же вы думаете, Татьяна Петровна, что мы намерены, извините, купить кота в мешке? Валентин Сергеевич привез данные, которые не позволяют сомневаться в высокой активности препарата.
Крамов встает, прохаживается, садится – манера, которую я не замечала прежде. Я не замечала прежде, чтобы он был так уверен в себе. Он тратит теперь «вдвое меньше времени на вежливость», как сказал о нем Николай Васильевич.
– Павел Ильич, я только что доложила вам о нашей работе. Нам удалось доказать, что препарат из плесневого грибка представляет собой кислоту, неустойчивую в водном растворе, но образующую значительно более устойчивые соли. Я объяснила, почему этот путь обещает быстрое решение задачи. А между тем… Должна сознаться, что мне кажется странным направление этого разговора. Как будто ни нашей лаборатории, ни нашего препарата вообще не существует на свете.
Я не спала, голова кружится, и сердце по временам начинает биться скоро и слабо.
Крамов встает, прохаживается, садится – покрупневший, пополневший и все-таки очень маленький, особенно когда он поудобнее устраивается в глубоком кожаном кресле.
– Я вполне понимаю волнение Татьяны Петровны. Она занималась плесенью еще до войны. Она упрямо – нужно отдать ей должное – верила в бактерицидные свойства плесени, в то время как многим это убеждение казалось несколько странным.
– Многие – это вы?
Максимов поднимает карандаш, чтобы постучать по столу…
– В том числе и я, – не колеблясь, с достоинством отвечает Крамов. – Однако, насколько мне известно, возражения – в том числе мои – не остановили Татьяну Петровну. Она продолжала работать и добилась бы значительных результатов, если бы…
– Если бы ей не мешали.
Максимов опускает руку, не постучав по столу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210
– Ну какой! Скрыпаченко.
– Зачем?
– Очевидно, для престижа, – сказал Виктор.
– Вы думаете, Витя?
– А почему бы и нет? Чего только не сделает подлец, чтобы оправдать свое существование.
– И такому человеку верят?
Все замолчали.
– Ладно, – нахмурясь, сказал Зубков. – Поговорим о чем-нибудь более веселом. Насчет Андрея Дмитрича – ясно. А как поживает его отчаянный брат?
– Почему отчаянный?
– Ну как же! Говорят, он кого-то увез?
Это были запоздалые отзвуки сплетни, распространившейся скоро после Митиного отъезда.
– Увез жену.
– Свою?
– Не люблю сплетен.
– Не сердитесь, дорогая Татьяна Петровна! Он ведь, в сущности, гусар, ваш Дмитрий Дмитрич. Свою жену может увезти всякий. А ему положено не свою, а чужую.
…"Банкет" наш шел к концу, уже выпили за Андрея и его успехи на медико-литературном фронте, за старика Никольского, наконец – последний тост – за тамаду Зубкова, когда вошел Коломнин, в шубе, бледный, с завязанным горлом.
Его встретили радостно: «А, Иван Петрович! Пришел все-таки! Товарищи, лечить его! Татьяна Петровна, у вас в доме есть перец?»
Коломнин снял шубу и примостился с краешка на диване. Я тревожно взглянула на его усталое, морщинистое, исхудавшее лицо, на сгорбленные плечи, на всю его тощую, словно вогнутую, фигуру. Он ответил тревожным, неуверенным взглядом.
– Иван Петрович, что случилось?
– Мне звонил Преображенский.
Это был заведующий отделом бакинститутов Наркомздрава.
– Он говорит, что в «Британском журнале экспериментальной патологии» появилась заметка о новом средстве против раковых осложнений.
– Ну так что же?
– Пенициллин, препарат из плесневого грибка. По некоторым признакам напоминает наш.
– Не может быть!
– Крамов вернулся из Англии. Он настаивает, чтобы мы немедленно приобрели патент. Завтра он будет разговаривать об этом с наркомом. Вы понимаете, что это значит, Татьяна Петровна? Да почему же мы шепчемся? – вдруг спросил он, растерянно улыбнувшись.
– Не знаю. Товарищи, минуту внимания!
К вечеру подморозило, я открыла окно перед сном, и сухой еще совсем зимний воздух вошел в комнату, точно сказал: «Здравствуйте. Вот и я!» Но когда я легла, далекий отчетливый стук послышался в ночной тишине. Это весенняя капель начала свою беспокойную песню.
Что же произошло? Мысль, которой были отданы годы труда, к которой я возвращалась, как бумеранг, – кажется, так определил мое" пристрастие Крамов, – мысль, поразившая меня еще в те далекие годы, когда я впервые увидела на окне у Павла Петровича старые, позеленевшие от плесени ломтики хлеба и сыра, эта мысль больше не принадлежала ни мне, ни ему.
Заметка, напечатанная в «Британском журнале экспериментальной патологии», была подписана тремя именами. Одно из них было знаменитое – Александр Флеминг.
«Тук, тук, тук», – неторопливо стучит капель, и в этот важный, равномерный стук вдруг врывается быстрая, шаловливая поступь. Это тающий ледяной великан шагает по Серебряному переулку, а впереди – «тук, тук, тук» – бегут его маленькие шаловливые дети. «Опоздала», – стучит великан-капель, и дети повторяют дразнящими голосами: «Опоздала, опоздала!»
Да, опоздала. Ну что ж! Ничего не поделаешь. Вот теперь будет в жизни и это. И нужно постараться уснуть, потому что для разговора с Крамовым нужна ясная голова, очень ясная, а в том, что нарком вызовет его, можно не сомневаться.
«Тук, тук, тук», – стучит капель. По всему переулку стучит капель, уходя все дальше и дальше, и вдруг сосулька падает и разбивается о мостовую с нежным, далеко разносящимся звоном. Мартовский ветер гуляет по городу, раскачивает кроны еще черных деревьев, гудит в дымоходах. Светает? Да, кажется. Какая длинная бессонная ночь!
РУКУ НА СЕРДЦЕ
– Соображения материальные нас в данном случае не остановят. Речь идет о реальной помощи раненым бойцам – этого, Татьяна Петровна, золотом не измеришь. Так что предостерегать от подобных трат не приходится.
– Еще бы! Но, прежде чем покупать, необходимо, мне кажется, убедиться в полезности препарата.
– В полезности или незаменимости?
– И в том и в другом. По журнальной заметке в несколько строк трудно судить, что представляет собой это открытие.
Тяжелый малахитовый прибор – чернильница в виде чаши, обвитой змеей, – стоит на столе, за которым сидит невысокий плотный человек лет пятидесяти, с энергичным красным лицом, на котором особенно заметны большие темно-рыжие брови. Это Павел Ильич Максимов, заместитель наркома здравоохранения, в недавнем прошлом врач, работавший председателем одного из областных исполкомов. Он молчит, крепко сжимая челюсти. Говорит, опустив глаза. Все это сильно огорчает меня в первые минуты нашего разговора. Что это за человек? На своем ли он месте? Понимает ли всю важность вопроса? Кто знает? Он всматривается, взвешивает, медлит. Одно можно сказать с уверенностью: он осторожен.
Мы, Крамов и я, в его просторном, с высокими окнами, с высоким потолком кабинете.
– Но почему же вы думаете, Татьяна Петровна, что мы намерены, извините, купить кота в мешке? Валентин Сергеевич привез данные, которые не позволяют сомневаться в высокой активности препарата.
Крамов встает, прохаживается, садится – манера, которую я не замечала прежде. Я не замечала прежде, чтобы он был так уверен в себе. Он тратит теперь «вдвое меньше времени на вежливость», как сказал о нем Николай Васильевич.
– Павел Ильич, я только что доложила вам о нашей работе. Нам удалось доказать, что препарат из плесневого грибка представляет собой кислоту, неустойчивую в водном растворе, но образующую значительно более устойчивые соли. Я объяснила, почему этот путь обещает быстрое решение задачи. А между тем… Должна сознаться, что мне кажется странным направление этого разговора. Как будто ни нашей лаборатории, ни нашего препарата вообще не существует на свете.
Я не спала, голова кружится, и сердце по временам начинает биться скоро и слабо.
Крамов встает, прохаживается, садится – покрупневший, пополневший и все-таки очень маленький, особенно когда он поудобнее устраивается в глубоком кожаном кресле.
– Я вполне понимаю волнение Татьяны Петровны. Она занималась плесенью еще до войны. Она упрямо – нужно отдать ей должное – верила в бактерицидные свойства плесени, в то время как многим это убеждение казалось несколько странным.
– Многие – это вы?
Максимов поднимает карандаш, чтобы постучать по столу…
– В том числе и я, – не колеблясь, с достоинством отвечает Крамов. – Однако, насколько мне известно, возражения – в том числе мои – не остановили Татьяну Петровну. Она продолжала работать и добилась бы значительных результатов, если бы…
– Если бы ей не мешали.
Максимов опускает руку, не постучав по столу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210