— И шесть тысяч франков штрафа, — уточнил мосье Мийе. — Кстати, мадам…
Но дама в сером, сев на своего конька, продолжала:
— Раз мы об этом заговорили, не мешало бы проинформировать подследственного о новом законе, который касается и его. Есть собственно исчезнувшие, иными словами — умершие. А есть отсутствующие, то есть живые. Согласно закону от двадцать восьмого декабря тысяча девятьсот семьдесят седьмого года, отсутствующий больше не может в течение тридцати лет потребовать то, что принадлежит ему, и больше нет необходимости ждать целый век, чтобы официально рассматривать его как умершего. Отсутствие может быть констатировано с тех пор, как беглец перестал давать о себе знать, и по прошествии десяти лет оно может повлечь за собой те же последствия, что и в случае смерти.
— Знаю, — сказал мосье Тридцать, внезапно вскочивший на костылях.
— Благодарю за справку, — поспешила сказать мадам Салуинэ. — Если вы его знали, — а ведь речь идет о законе французского законодательства, — вы признались, по крайней мере, что вы француз.
Суровость тона могла обмануть, но на устах мадам Салуинэ заиграла улыбка, и ее противник улыбнулся тоже. Они словно состязались; это было похоже на игру в жмурки, но агрессивную, где было всего два партнера: неизвестный и мнимослепой, пытающийся все время сдернуть повязку. Сделав пируэт на каблуке, мадам Салуинэ, окутанная неброским ароматом своих духов, обратилась ко мне:
— Прошу вас, еще одно слово, мосье Годьон. Все, что могло бы быть преступного в поведении вашего подопечного, о чем мне никто не доложит, усугубит вашу ответственность… И, само собой, если он соберется в дорогу, вы должны будете меня об этом проинформировать.
— Само собой разумеется, — опередив меня, сказал мосье Мийе. — Кстати, мадам, вам, конечно, известно, что позавчера снова украли кое-какой скот на ферме Сен-Савен, а мой клиент, находясь здесь…
— И впрямь, надо этим заняться, — ответствовала дама в сером. — До свидания, мосье.
Она пошла направо, а мы все — налево, сопровождаемые тем же стражем, открывающим те же решетки. Подогнув раненую ногу и методично переставляя другую, опираясь при этом на костыли с резиновыми наконечниками, шаркающими по каменным плитам, больной проковылял к выходу; по дороге он прямодушно развивал мысли мадам Салуинэ:
— Я тоже, мосье, должен вас предупредить. Я вам очень обязан, но если я и принимаю ваше предложение, то это лишь потому, что у меня нет выбора. Как только я стану на обе ноги, я уйду, и я не считаю себя обязанным предупреждать вас об этом. Точно так же, как и не буду считать себя обязанным и впредь давать вам какие бы то ни было объяснения.
— Само собой, — сказал я.
— Я покидаю вас, — сказал мосье Мийе. — Воспользуюсь случаем и прикажу вызвать ко мне одного из моих клиентов.
Надзиратель покинул нас в полнейшей тишине, если только не считать металлического позвякиванья связки его ключей, после того как он показал в окошечке разрешение на выход, каковое ему тотчас же и вернули. Все так же, в тишине, внутренняя сторона стены уступила место внешней; снаружи было еще грязнее; с двух концов здания стояли караулки, куда было засунуто по одному часовому. На улице шел густой снег с дождем, перерезывая наискосок побеленный фасад кафе напротив тюрьмы; можно себе представить, как тепло было человеку, одетому лишь в комбинезон. Но Клер и это предусмотрела: на лавочке лежало пальто. Тремя минутами позже мы уже выезжали из города, — я сидел впереди, раненый — позади, чтобы удобнее поместить больную ногу, — предоставив заботу о том, как заполнить тишину, стрелке на ветровом стекле машины и шуршанию шин по мокрому асфальту. На фоне пропитанного влагой пейзажа, обесцвеченного колышущимся над ним туманом, который утыкался то в темные стрелы живых изгородей, то в блестящие, полные воды канавы, начали проплывать: направо — деревянные телефонные столбы, налево — цементные столбы «Электрисите де Франс», на тех и других были натянуты провода — с них капали тяжелые капли. Мосты, железнодорожные переезды, которые заставляют без конца сменять направление и ехать то вдоль железнодорожного полотна с ржавыми рельсами, то по дороге, то вдоль Большой Верзу, сплетенных вместе со времен Второй империи, — мы миновали все это, и ни разу я не поймал в зеркальце машины взгляда чужака. Мосье Тридцать спал. По крайней мере, закрыл глаза, укутавшись в мое пальто. Успокоенный, а может, притворившись, что спокоен, как и я сам. Непосредственность — это очень мило, пока не воспоследует все вытекающее из нее, все обременительное. С небольшим количеством комфорта — свет, отопление — пристройка позволит нашему гостю чувствовать себя в полной независимости. Но ведь нужно еще есть, мыться, одеваться. Жизнь сообща предполагает, что вы будете дышать в одних и тех же комнатах, ходить мыться в одну и ту же ванную, есть за одним столом. Сможет ли этот отшельник долго выносить наше присутствие? А мы — его?
Когда мы въезжали в ту часть леса, что предшествует Лагрэри, я снова обратился к зеркальцу. Он повернул голову. Из-под опущенных век он смотрел на березовую рощу, оплакивавшую свои последние листья, потом перевел взгляд на оголенную поросль тополей, взметнувшуюся на старых пнях и уже достаточно крепкую, чтобы служить насестом птицам, и на мокнущие каштаны, темные, как морские ежи, и опавшие вразброс, с худосочными плодами, на которые никто не обращал внимания. Внезапно, когда после зоны сушняка, приносящей большой доход, молодая поросль каштанов уступила место плантации елок, раскинувшейся на землях барона Тордрэя, я, само лукавство, принялся декламировать дю Фомбера:
Кто нарядит елку,
Принесет индюшку?
Это маленький Христос,
Любящий игрушки.
Гость попробовал улыбнуться, но тотчас же сказал:
— Я буду самым неблагодарным из гостей. А правда, почему вы занимаетесь мной?
Мы поднялись на вершину холма и стали спускаться к деревне, ощетинившейся антеннами, готовыми проткнуть облака, бежавшие на уровне крыш. Я сделал передышку для ответа, подождав, пока не покажется дощечка с надписью «Рю-Гранд» в углу первого дома, чья дырявая водосточная труба орошала тротуар.
— Я, дружище, не уверен, что ваше желание запретить мне задавать вопросы позволяет вам задавать их мне. Но не будем придираться к мелочам… Почему я вас приютил? Боюсь, что знаю это не лучше вашего. Скажем так: у меня тоже не было выбора. Лес сейчас не слишком гостеприимен и точек падения для вас — в избытке.
Ливень усилился, он стучал по капоту машины, заволакивал стекла, мешал нам видеть все самое интересное. Кроме одной девочки в белом, стоящей на тротуаре с зонтиком, который она держала так низко, что была похожа на гигантский гриб, на улице больше никого не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57