Вошедшие уселись по обе стороны от меня и забегали глазами по экранам квадратора. Я предложил им кофе, но они отказались.
– Ну-с, что у нас тут творится? – несколько брюзгливо осведомился Генон.
– Судя по тому, что мир пока еще существует, за время моего дежурства ЧП не случилось, шеф, – доложил я. Кое-кому мой тон мог бы показаться развязным, но начальник у нас был демократичен, начальник наш не любил чинопочитания и верноподданических интонаций. Хотя, если того требовали интересы дела, он мог наехать на любого из нас дорожным катком и с наслаждением расплющить провинившегося в лепешку.
– Ну-ну, – пробормотал он и повернулся к Гузевскому. – Видите, профессор, с какими наглецами мне приходится работать?
Профессор застенчиво осклабился и что-то невнятно изрек. Он был небольшого роста, лысоват, с крупными, прокуренными до черноты зубами. Чем-то он был похож на Господа Бога в известном антирелигиозном кукольном спектакле Образцова. А вообще, только человек с очень большим воображением мог бы принять его за крупного ученого: заношенный до дыр свитер, рубаха в клетку без галстука, мятые брюки, давным-давно потерявшие всякое подобие стрелок, стоптанные ботинки армейского образца. И, тем не менее, именно он был крестным научным отцом Опеки.
Генон рассказывал мне, что благодаря Гузевскому и его великой теории из миллионов людей был вычленен один, который и стал Подопечным, однако в чем заключалась эта методика, я, признаться, до сих пор так и не уяснил: не хватало знаний…
– А если конкретнее? – спросил у меня Генон.
Я описал сегодняшние приключения Подопечного по дороге на работу.
– Кстати, шеф, – в заключение сказал я, – а почему бы нам не организовать нашему другу работу на дому? Ведь тогда можно было бы избежать всех этих треволнений, связанных с перемещением Подопечного по городу…
– Вы посмотрите на него, Ариан Диамидович, – с преувеличенным удивлением протянул Генон, – до чего он додумался! Как все-таки быстро растут кадры!.. Вот мы с вами тут заскорузли умами, зря только свой хлеб едим, а они – молодые, энергичные, инициативные!.. Может, у тебя еще есть какие-нибудь соображения, Кирилл?
– Конечно, – невозмутимо сказал я. Раз уж начинаешь резать правду-матку начальству в глаза, то всегда следует идти до конца, иначе помимо всего прочего тебя еще обвинят и в половинчатости. – Я вообще считаю, что нам пора сменить тактику Опеки. Вы посмотрите на Подопечного, как он живет: хоть и отдельная квартира, но обычная клетка в панельном доме. Машины даже отечественной нет, не говоря уж об иномарке. На две комнаты всего один телевизор!… Да что там говорить о материальном положении – вы ведь даже не позволяете ему ребенком обзавестись! И после всего этого вы хотите, чтобы он чувствовал себя счастливым человеком?!..
Я и сам чувствовал, что меня заносит, но остановиться вовремя не смог.
В диспетчерской воцарилась нехорошая тишина. Рудавский, пробормотав, что пойдет заварит кофе, вовремя ретировался от греха подальше в соседнюю комнату.
– Ну и что вы об этом думаете, профессор? – громко осведомился Генон. На скулах его начинали вспухать желваки: верный признак предстоящей вспышки.
– Видите ли, коллега, – сипло изрек Гузевский, обращаясь ко мне, – вы оказались в плену у довольно распространенного … м-м… заблуждения, свойственного ненаучному подходу к оценке положения человека в мире и обществе. Я не хотел бы показаться чересчур назидательным, но данное заблуждение заключается вкратце в том, что будто бы положительная оценка субъектом своего существования – то есть, так называемое счастье – зависит целиком и полностью от совокупности условий существования. «Бытие определяет сознание», вдалбливали нам в голову на протяжении многих лет, забывая подчас уточнить, что имеется в виду под бытием, а что – под сознанием… Вданном случае существование нашего Подопечного определяется весьма специфичной совокупностью условий, среди которых немаловажную роль играет его неосведомленность об Опеке…
– Я понял, Ариан Диамидович, – довольно невежливо прервал я излияния главного научного консультанта. – Ну, хорошо, вы считаете, что работа на дому, машина – это роскошь, которая даст Подопечному основание догадаться о нашей Опеке… Но ребенок-то здесь причем?
– А вот на этот вопрос тебе отвечу я, – вмешался Генон. – Если бы Подопечный был женщиной, то и тогда мы бы постарались сделать все, что в наших силах, чтобы не допустить рождения ребенка. И не надо считать нас бесчеловечными сухарями, Кир.
Просто-напросто ребенок, помимо тех положительных эмоций, которые он доставляет своим родителям, неизбежно станет причиной для тревоги, страха за его судьбу, а в конечном счете – и лишним объектом для Опеки. Ты вот что пойми, Кирилл: мы ведь не всесильные боги, и наши возможности не безграничны… А родись у Подопечного ребенок – и объем тех средств, которые мы тратим на Опеку, возрастет во много раз!
– По-вашему, бухгалтерский подход к проблеме человека уместен, шеф? – спросил я и тут же понял, что переборщил.
Генон взорвался. Он стукнул кулаком прямо по диспетчерскому пульту, едва не выведя из строя всю аппаратуру, и заорал, что, в конце концов, ему решать, чту Подопечному нужно, а что – нет; что в обязанности диспетчера вовсе не входит решение концептуальных вопросов Опеки и что, самое главное, я упускаю из виду один момент… Тут он замолчап так же внезапно, как и начал кричать.
– Что вы имеете в виду, шеф? – спросил я, тоже начиная злиться.
– Галина, – сказал коротко Генон, и я сразу всё понял и оценил этот аргумент как действительно убойный.
– Простите, шеф, – виновато сказал я, отведя глаза.
– Ладно, – сказал он. – Бог простит… Ты лучше не отвлекайся, Кирилл. Пойдемте, Ариан Диамидович.
Уже у выхода Генон обернулся ко мне и сказал:
– А вообще-то ты идешь по моим стопам, мой хороший. Когда-то и я мучился подобными вопросами…
Уж не знаю, чего больше прозвучало в этот момент в голосе шефа: похвалы в мой адрес или сожаления о том, что люди обречены повторять чужие ошибки…
Когда они ушли, я некоторое время тупо пялился на экраны квадратора, прежде чем сообразил, что меня уже давно вызывает на связь агент номер восемнадцать. Это был один из наших людей в НИИ, где работал Подопечный. Кто это был на самом деле, я не ведал и ведать, в принципе, не хотел: какая мне разница?.. Вообще, у нас много было своих людей в самых разных местах, где имел обыкновение бывать Подопечный, но в НИИ – особенно. Каждый из них имел свой порядковый номер, и все они, наверное, совмещали работу на Опеку с исправным исполнением своих функций в качестве старших и младших научных сотрудников, лаборантов, инженеров-испытателей и прочих штатных единиц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68