- Вот надоел, старый хрен! Вези теперь!..
Глава VII.
Что думал Хизрет-Нагим-Бей и что мог бы думать красноармеец Савоська,
Степь весной, суслики и (как всюду у меня) пестрые травы и ветры.
...В дымке, в дымке села далеких людей свой дымок на пустыре. На две-
рях и на дворе нет мирской пыли, в пустом шалаше живет в довольстве сво-
бода. Я долго был в клетке.
(Тао - "Свой сад".)
Человек пробует засов. Железо в крюке лежит крепко. Долго по железу
дрожит рука в шинели: засов недоумевает: почему?
Потому, что человек слушает. После болезни трудно узнать шаги. Но но-
га ожидаемого не скользит на ступеньках.
Проходы немы. Железнодорожники как везде, в тулупах и с фонарями,
маслянистый свет которых никогда и ничто не в силах остановить. Прицеп-
ляют вагон, тулуп шуршит о буфера и стенку.
Человек гнется справа налево, слева направо - всем телом. Так гнется
кисть тушью на бумаге, и непонятные знаки означают непонятное. Будде не-
понятно: зачем человек творит эти знаки.
Это неправда!
"Будде все понятно. И медным гневом залито его лицо. И лотосы рук,
как льдины в шугу, золотые пальцы ломают синь, как солнце утром ломает
вершины гор. Его духовность подобна опрокинутой патре".
---------------
Человек лежит в теплушке. Его затылок сжимает подушка, он отрывает
голову, дребезжаще злобится:
- Что взял, взял? Думал освободиться, думал освободиться, думал одно-
му уехать! Я уйду!
Человеку не зачем поднимать голову: он один и самого себя хорошо слы-
шит. Резки, почти враждебны, его тощие губы:
- Придете в ужас, и преклонитесь, перед тем, который привезет вам
святыню. Раскроете глиняные монастыри, чтоб просияло на него оттуда спо-
койствие. Он сам проходит последние тьмы. Он...
Самому себе нужно говорить высоко и грубо. Он так и говорит. Он много
раз повторяет самому себе:
- Один субурган, пройденный - мирно прошедший сюда с Буддой, букет
распустившихся падм... Только один субурган прошел Дава-Дорчжи. Другой
субурган - проникновения в великую мудрость, маха-бодийн, превращение в
Будду - не прошел к нему Дава-Дорчжи... От второго субургана свернул Да-
ва-Дорчжи...
Будда не думает так. Глаза у Будды занесены пылью... Это неправда!
"Лицо благоотшедшего горит медью всесовершенной победы. Величие чрез-
вычайной долговечности основывается в его ровно, как птица над пустыней,
парящем круглом подбородке... его ресницы видят создание в течение одно-
го часа миллиона субурганов. Ресницы его, как сон - отрешившиеся от
страданий. Металло-писная его сила, потому что он - Будда".
---------------
Профессор Сафонов - европеец. Он знает: чтобы не думать, нужно зани-
мать тело и разум движением. Двигаясь все время, не размышляя о смысле
движения, Европа пришла в тьму. Восток неподвижен, и не даром символ его
- лотосоподобный Будда.
Виталий Витальевич двигается и свершает свои обычные работы в вагоне.
Ночью, под влиянием темноты и отчаяния (горько остаться одному), он мог
совершить ряд глупых возгласов и жестов. Теперь ему что: он европеец, он
должен исполнить свою обязанность, и, кроме того, цивилизованному евро-
пейцу достаточно дня, даже нескольких часов, для победы над своими ду-
шевными волнениями. Ему поручено довести Будду до монгольской границы и
сдать его представителям монгольского народа. В Петербурге у него квар-
тира, книги, обстановка и рукописи: труды всей жизни. Он вернется, ис-
полнив поручение. Предположить, что монгольские ламы, в благодарность за
услугу, пожелают его иметь гостем в своей стране, - почему он не сможет
остаться и прожить до конца революции, или же просто отдохнуть и наб-
раться сил. И его и чужое мнение было бы: он обязан доехать. Он довезет
Будду.
Профессор Сафонов отдирает доски и кладет в карман кусок золотой про-
волоки. Где растет хлеб, там цветет золото. В ближайшей деревне (поезд
идет так, точно машинист рожает на каждой остановке - постоянно в тендер
льется вода и начальники раз'ездов торопливы как повивальные бабки) про-
фессор предлагает мужикам за коротенький - со спичку - кусок проволоки
дать ему хлеба и масла. Толстый и низенький, как телега, в серой байко-
вой рубахе мужик, осторожно, словно червяка, берет проволоку. Катает ку-
сочек по ладони, пробует зубом, звенит о сковородку и отдает обратно.
Потом опять берет, щупает, кусает - и опять возвращает. Вносит калач и
говорит:
- Оно, кажись, и в самом деле золото, а возьми ты его лучше обратно.
Золото-то оно золото, - вдруг с мощей. Нонче ведь к нам разные люди хо-
дют. Вот если кольцо или, на худу голову, крест...
Профессор берет колач и уходит. В иной избе ему дают шаньги, или кар-
тошки, все-таки золото везде возвращают.
Ночью он ложится у засова и, когда в дверь стучатся, он плотно прижи-
мает губы к щели (чтоб не отдавалось это в пустом вагоне): "занято...
командированный...". Доски трещат, хриплые, лохматые голоса матерятся,
пока не отходит поезд.
В хлебные деревни на Алтай мчатся мешечники и - как вошь на морозе -
мерзнут, валятся, трещат под колесами, матерятся, богохулят. И с матер-
ками тоже (их загоняли подводами и общественными работами) мужики скре-
бут мелкие - до пояса, могилы и валят туда трупы, утаптывая, чтоб больше
вошло. Весной трупы растаевают, разбухают, лопаются и прут из могил. И
далеко смердит земля. И поэтому, что ли, пахарь не выходит на ниву.
Такую весну встретил профессор Сафонов.
* * *
День и ночь, особенно сильно к утру, дует в Семипалатинск желтый пе-
сок. Выдувает из степи целые камни, похожие на дома. Иртыш берегут топо-
ля, иначе задул бы, как свечку, песок и воды, и травы, и даже небо. Небо
отражается в Иртыше и только этим живет.
Профессор Сафонов в комендантской станции Семипалатинск. На борту ту-
журки коменданта красный бант, а лицо серое и прямое, как ведомость. Ко-
мендант привык писать на бумажках с угла на угол, и пальцы держат перо
тоже как-то углом. Читает профессорские накладные, мандаты, литеры и
прочее. Читает долго - точно наступает сапогом на каждую букву. Часы в
комендантской хрипят со скуки. Скучно смотрит на профессора, - точно чи-
тает "свод законов". К тому же профессор плохо переплетен: ему стыдно за
свой костюм.
- Садитесь, товарищ... - Комендант долго, точно фамилия рассыпана в
мандатах, ищет: - товарищ Сафонов. Обождите... - он опять ищет: - това-
рищ Сафонов.
Наконец складывает мандаты, перегибает их, точно ему еще раз хочется
прочесть. Всовывает рукав в рукав и смотрит:
- Приехали, значит?
- Я имею просьбу к вам, товарищ комендант...
Мозги у коменданта словно занесены песком, он крутит яростно головой,
продирает с усилием, будто в первый раз, глаза:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18