в ночь с воскресенья на понедельник, в два часа, был ограблен магазин Аваряна, и из сейфа, слывшего неприступным, исчез знаменитый «Красный скорпион» — о нем я вам рассказывал — и две сопутствующие безделушки, которые уже в понедельник к обеду оказались здесь, в отеле. В понедельник же, в шесть вечера, в Злом омуте был убит спасатель Дан Ионеску, в манжете брюк которого оказалось зашито кольцо с подковкой — обязательный спутник «Красного скорпиона». Часом позже, возле яхты «Белая чайка», был убит юный Раду Стоян, а еще через некоторое время, в час ночи, возле заброшенного колодца, неподалеку от гостиницы, совершено нападение на актера Пауля Сорана, который чудом спасся от смерти лишь благодаря счастливой случайности. Таковы факты…
Ион Роман хотел было добавить еще что-то, подыскивал слова и ждал знака от Тудора, как вдруг начался сущий ад. Завывания ветра, раскаты грома и рев волн, слившись в сплошной грозный гул в сопровождении барабанной дроби дождя, исполнявшего на оконных стеклах какой-то бешеный ритм, и злых ослепительных вспышек молний. Буря!.. Разверзлась бездна, как тогда, той страшной ночью. Вдобавок снова резко погас свет, и исподволь нараставшая тревога вылилась в общий испуганный возглас. Правда, лампы вспыхнули вновь, вернее, попытались разгореться, распространяя нездоровый, блеклый, дрожащий свет и разбрасывая причудливые блики. Никто не двинулся с места. Тени, мелькавшие вокруг, в том числе и воображаемые, казались еще более страшными, угрожающими. Лампы загорелись немного ярче, словно только для того, чтобы высветить бледность лиц и жаркий блеск глаз. В воздухе повисло тревожное предчувствие.
— Да, таковы факты… — раздался голос Тудора, — но завеса тайны, покрывающая их, столь плотна и тяжела, что, только игнорируя факты, мы сумеем что-либо понять. Может показаться странным то, что я сейчас скажу. Все эти факты не могут считаться фактами, потому что все эти действия некому было совершить. Но, чтобы приблизиться к истине, нужно принять эту абсурдную идею как нечто неизбежное, наложившее отпечаток на весь ход событий. Возможно, абсурдное никогда так явно не проявлялось в подобных случаях…
Абсурдность этого дела, несомненно, результат наивысшей концентрации мысли, но как и любое явление, она подчиняется некоему неумолимому закону и в соответствии с этим законом проходит, исчезает. Оттого на всех эпизодах этого дела лежит печать импровизации, каждый из них сам по себе поражает своей дерзостью и совершенством, но собрать их воедино, и получается импровизация со всеми свойственными ей неизбежными пороками, когда блистательные идеи соседствуют с грубыми промахами, так сказать, свет уживается с мраком. Импровизация подобна мерцанью блуждающих огней, в отличие от ровного света спокойного пламени. Поэтому мы имеем дело лишь с незаурядно разыгранными сценами, а вовсе не с гениально поставленным спектаклем. Два человека были лишены жизни поразительно ловко и продуманно, но за что они были осуждены и казнены? Этому не предлагается никакого объяснения, что есть одно из фатальных проявлений импровизации. Три убийства были подготовлены столь совершенно, что их организатор в слепой погоне за совершенством, забыл подыскать для них видимую побудительную причину, хотя бы самую незначительную, самую нелепую, самую глупую…
Разумеется, убийца или убийцы имели мотивы для убийства, иначе не пошли бы на это, но забыли о том, что люди зададутся вопросом: почему?.. И поскольку мы не нашли ответа здесь, возле «Белой чайки», мы были вынуждены искать его в иных пределах, в столице, то есть в месте, которого убийца тщательно избегал. И мы не ошиблись, покопавшись там. Обнаружились возможные причины преступления, которые одновременно могли бы послужить объяснением и таких абсурдных вещей, какие случились здесь, у нас… разумеется, при условии, что обнаружится взаимосвязь между местными и бухарестскими событиями. Такая взаимосвязь казалась невозможной, и это давало простор дерзким замыслам организатора, рождало искушение поиграть в убийство ради убийства, в чистое, идеальное преступление, пренебрегая зрителями и их земными вопросами…
Итак, после событий в Бухаресте и их последствий возникли мотивы для убийства, но, когда совершалось ограбление в столице, его устроитель не думал и не мог думать об убийстве, ибо вообще не имел обыкновения думать о насилии — это одно из неписаных правил Нико Николы, на службу к которому подрядился преступник. Бухарестский этап, однако, обозначает начало конфликта, который не мог не привести к убийству, это пролог к великой трагедии — Николы и нашей. После виртуозного успешного взлома в Бухаресте он был вынужден в целях самозащиты совершить поистине виртуозное убийство. И сделал все, чтобы остаться неуязвимым. Если бы любой из вас оказался в курсе его проблем, убийца был бы в состоянии отвести от себя опасность, убрать каждого с дьявольской изощренностью, без компрометирующих следов, — всех до одного. Одержимый идеей безопасности и совершенства, преступник был уже неспособен понять, что, оставшись в одиночестве, он, в сущности, сам крупными буквами написал свое имя…
Возможно, я слишком много внимания уделяю этой отличительной черте преступника, но мне представляется, что без этого нам тяжелей было бы распутать весь клубок… Если бы не его неодолимая тяга к совершенству, активному совершенству, призванному избавить его от страха разоблачения, он не стал бы замышлять столь монументальные преступления, упуская из виду, что, задумав, и осуществив их именно таким образом — идеально, совершенно, — он выдает не только себя, но и сообщников.
Столько страсти вложено в совершение идеального убийства, что оно становится действительно нематериальным: нет исполнителя! Мог бы помочь случай — послать какого-нибудь козла отпущения без алиби, но случайность автор не брал в расчет… следовательно, и мы этого не должны делать. Любое беззаконие с его стороны осталось бы образцом совершенства, если бы не единственный вопрос: кто его осуществил? Мы не могли не принять этот вызов, хотя понимали, что такая постановка вопроса требовала соответственно и совершенных ответов. И это вынудило нас прибегнуть к его же методу — вычленить, разбить ответы. На каждый вопрос — свой ответ, то есть рассматривать каждый вопрос сам по себе, вне связи с другими. И мы перестали смотреть на происшедшее как на нечто целое, единое, не искали отчаянно логику во всем этом деле по схеме: причины, способ, организация, исполнение, а попытались найти логическое объяснение каждому отдельному моменту, каждому факту. А попробуй мы с самого начала собрать все воедино, то столкнулись бы с кучей абсурдных, нереальных, несопоставимых фактов и событий…
Тудор сделал паузу, чтобы собраться с мыслями, вернее, чтобы облечь их в наиболее выразительные формы, чем сразу же воспользовался Владимир Энеску:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
Ион Роман хотел было добавить еще что-то, подыскивал слова и ждал знака от Тудора, как вдруг начался сущий ад. Завывания ветра, раскаты грома и рев волн, слившись в сплошной грозный гул в сопровождении барабанной дроби дождя, исполнявшего на оконных стеклах какой-то бешеный ритм, и злых ослепительных вспышек молний. Буря!.. Разверзлась бездна, как тогда, той страшной ночью. Вдобавок снова резко погас свет, и исподволь нараставшая тревога вылилась в общий испуганный возглас. Правда, лампы вспыхнули вновь, вернее, попытались разгореться, распространяя нездоровый, блеклый, дрожащий свет и разбрасывая причудливые блики. Никто не двинулся с места. Тени, мелькавшие вокруг, в том числе и воображаемые, казались еще более страшными, угрожающими. Лампы загорелись немного ярче, словно только для того, чтобы высветить бледность лиц и жаркий блеск глаз. В воздухе повисло тревожное предчувствие.
— Да, таковы факты… — раздался голос Тудора, — но завеса тайны, покрывающая их, столь плотна и тяжела, что, только игнорируя факты, мы сумеем что-либо понять. Может показаться странным то, что я сейчас скажу. Все эти факты не могут считаться фактами, потому что все эти действия некому было совершить. Но, чтобы приблизиться к истине, нужно принять эту абсурдную идею как нечто неизбежное, наложившее отпечаток на весь ход событий. Возможно, абсурдное никогда так явно не проявлялось в подобных случаях…
Абсурдность этого дела, несомненно, результат наивысшей концентрации мысли, но как и любое явление, она подчиняется некоему неумолимому закону и в соответствии с этим законом проходит, исчезает. Оттого на всех эпизодах этого дела лежит печать импровизации, каждый из них сам по себе поражает своей дерзостью и совершенством, но собрать их воедино, и получается импровизация со всеми свойственными ей неизбежными пороками, когда блистательные идеи соседствуют с грубыми промахами, так сказать, свет уживается с мраком. Импровизация подобна мерцанью блуждающих огней, в отличие от ровного света спокойного пламени. Поэтому мы имеем дело лишь с незаурядно разыгранными сценами, а вовсе не с гениально поставленным спектаклем. Два человека были лишены жизни поразительно ловко и продуманно, но за что они были осуждены и казнены? Этому не предлагается никакого объяснения, что есть одно из фатальных проявлений импровизации. Три убийства были подготовлены столь совершенно, что их организатор в слепой погоне за совершенством, забыл подыскать для них видимую побудительную причину, хотя бы самую незначительную, самую нелепую, самую глупую…
Разумеется, убийца или убийцы имели мотивы для убийства, иначе не пошли бы на это, но забыли о том, что люди зададутся вопросом: почему?.. И поскольку мы не нашли ответа здесь, возле «Белой чайки», мы были вынуждены искать его в иных пределах, в столице, то есть в месте, которого убийца тщательно избегал. И мы не ошиблись, покопавшись там. Обнаружились возможные причины преступления, которые одновременно могли бы послужить объяснением и таких абсурдных вещей, какие случились здесь, у нас… разумеется, при условии, что обнаружится взаимосвязь между местными и бухарестскими событиями. Такая взаимосвязь казалась невозможной, и это давало простор дерзким замыслам организатора, рождало искушение поиграть в убийство ради убийства, в чистое, идеальное преступление, пренебрегая зрителями и их земными вопросами…
Итак, после событий в Бухаресте и их последствий возникли мотивы для убийства, но, когда совершалось ограбление в столице, его устроитель не думал и не мог думать об убийстве, ибо вообще не имел обыкновения думать о насилии — это одно из неписаных правил Нико Николы, на службу к которому подрядился преступник. Бухарестский этап, однако, обозначает начало конфликта, который не мог не привести к убийству, это пролог к великой трагедии — Николы и нашей. После виртуозного успешного взлома в Бухаресте он был вынужден в целях самозащиты совершить поистине виртуозное убийство. И сделал все, чтобы остаться неуязвимым. Если бы любой из вас оказался в курсе его проблем, убийца был бы в состоянии отвести от себя опасность, убрать каждого с дьявольской изощренностью, без компрометирующих следов, — всех до одного. Одержимый идеей безопасности и совершенства, преступник был уже неспособен понять, что, оставшись в одиночестве, он, в сущности, сам крупными буквами написал свое имя…
Возможно, я слишком много внимания уделяю этой отличительной черте преступника, но мне представляется, что без этого нам тяжелей было бы распутать весь клубок… Если бы не его неодолимая тяга к совершенству, активному совершенству, призванному избавить его от страха разоблачения, он не стал бы замышлять столь монументальные преступления, упуская из виду, что, задумав, и осуществив их именно таким образом — идеально, совершенно, — он выдает не только себя, но и сообщников.
Столько страсти вложено в совершение идеального убийства, что оно становится действительно нематериальным: нет исполнителя! Мог бы помочь случай — послать какого-нибудь козла отпущения без алиби, но случайность автор не брал в расчет… следовательно, и мы этого не должны делать. Любое беззаконие с его стороны осталось бы образцом совершенства, если бы не единственный вопрос: кто его осуществил? Мы не могли не принять этот вызов, хотя понимали, что такая постановка вопроса требовала соответственно и совершенных ответов. И это вынудило нас прибегнуть к его же методу — вычленить, разбить ответы. На каждый вопрос — свой ответ, то есть рассматривать каждый вопрос сам по себе, вне связи с другими. И мы перестали смотреть на происшедшее как на нечто целое, единое, не искали отчаянно логику во всем этом деле по схеме: причины, способ, организация, исполнение, а попытались найти логическое объяснение каждому отдельному моменту, каждому факту. А попробуй мы с самого начала собрать все воедино, то столкнулись бы с кучей абсурдных, нереальных, несопоставимых фактов и событий…
Тудор сделал паузу, чтобы собраться с мыслями, вернее, чтобы облечь их в наиболее выразительные формы, чем сразу же воспользовался Владимир Энеску:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77