К чему мое признание, если убийца вам известен?
— Просто-напросто для пущей ясности, — сказал Тудор усталым голосом.
— Я вам уже сказал: признание в этом деле — слишком большая цена, пока остается хоть малейшая неуверенность. Если вы действительно знаете убийцу, признание перестает быть предательством, но могу ли я верить в это? Не знаю, понимаете ли вы мои колебания. Я могу сделать что угодно, но никого не предам, покуда существует хоть крупица неуверенности… Вспомните! Я был на берегу вместе со счетоводом, ну этим вашим сотрудником. Энеску плескался где-то в районе Большого омута, остальные уплыли в море, а Дана Ионеску уже не было в живых, как мне объяснил судмедэксперт. Винченцо Петрини был в порту, я расстался с ним там. На наших глазах был убит Раду Стоян. Если убийца не я — а ведь я один мог бы им быть, изображая, что спасаю утопающего, а на самом деле убивая его, — если не я убийца, то кто же?
— Вы не убивали Раду Стояна! — сказал Тудор. — Здесь не о чем говорить. Но я отвечу на ваш вопрос забавной историей, истинный смысл которой, я убежден, вы поймете.
И он подробно, ничего не упуская и не прибавляя, пересказал банальные приключения мячика, за которым рано утром наблюдал в Теплой бухте Ион Роман.
Пауль Соран слушал, молча кивая головой, словно подражая Тудору.
— Да… — прошептал он. — Почти полшага до предательства. Вы мне подсказываете имя убийцы и технику убийства. Но соответствует ли убийца, которого знаю я, тому, который известен вам? Вчера я был ближе к предательству, не знаю почему… И теперь понимаю, почему вы прямо не спросили, кто меня ударил, вообще не спросили… Невозможно, думали вы, чтобы я не знал, кто меня ударил. Хотя бы по моему дыханию вы догадывались, что я должен знать, кто напал на меня. Если удалось ударить, значит, убийца должен был подойти почти вплотную. А может, и по-другому — вонзить в меня нож во время объятий… Возможен любой вариант. И я обязан был знать, что случилось, сказали вы себе. И хотели, чтобы я сам произнес имя.
— Я с самого начала знал и сейчас знаю, что вам это будет нелегко сделать, — сказал Тудор. — Это самые трудные полшага в вашей жизни, я хорошо это понимаю… И чтобы окончательно вас убедить, расскажу еще одну историю, вернее, задам риторический вопрос… Исхожу из реальности. Кроме вас, здесь есть и другие люди искусства: мадемуазель Елена, как никак студентка консерватории, мадемуазель Сильвия Костин, которая могла бы стать крупной звездой…
— Это наверняка! — тихо произнес Пауль Соран.
— Господин Мони Марино — тоже большой артист цирка…
— Вот! — вздрогнул Пауль Соран. — Я чувствовал, что откуда-то знаю его. Где-то видел. Но где и когда?
— Таков круг лиц, — продолжал Тудор. — Получше подготовлю свой вопрос. Есть пьеса абсурда под названием «Стулья». Манипулируя стульями, два артиста создают впечатление наполняющегося зала, который оживает, гудит. На сцене словно возникают сотни персонажей, и все это удается проделать двум актерам. Хочу, чтобы вы ухватили идею, и, отталкиваясь от нее, спрашиваю вас, профессионального артиста: в драме, которая разыгралась на наших глазах, в этой трагедии, смог бы один актер исполнить две или три роли одновременно? И если этот исполнитель — не артист, как стало возможным все случившееся здесь. Кому обязан, в сущности, успех великого театрального действа? Хочу выразиться еще яснее: кто-то, актер или неактер, взялся исполнить сразу две или три роли и сумел всех убедить, заставить поверить в перевоплощение. В данном случае в нашем «тройном» случае кому принадлежит заслуга? Исполнителю или автору пьесы?.. Вот в чем самая великая загадка нашего дела! Вот почему вам нет нужды выдавать, нет нужды произносить какое-либо имя. Я прошу дать только один ответ, абсолютно добровольно: кому принадлежит заслуга перевоплощения? Кто истинный гений? Исполнитель, который, не будучи актером, гениально сыграл, или автор пьесы?
— Теперь все ясно, — ответил Пауль Соран. — Предательство уже больше не предательство. Мне пока еще нелегко это сделать, но я уже мог бы назвать хоть сейчас имя одного из убийц, единственное, которое я вправе произнести: имя человека, совершившего убийство у «Белой чайки», который был возле яхты и у колодца, так как речь идет об одном и том же человеке… Но я предпочитаю ваш вариант: подлинная заслуга, гениальность принадлежат не исполнителю, а автору пьесы!
— Я был убежден, что получу именно такой ответ! — медленно произнес Тудор.
Пауль Соран тяжело дышал. Ему удавалось сдерживать волнение, но усталость уже начала сказываться. Взгляд стал задумчивым, подернулся болью и сожалением.
— Меня все же мучает один вопрос, — покачал он головой. — Вопрос, который, может быть, задаете себе и вы: разве Владимир Энеску спас меня от смерти?
6
Ион Роман и Виктор Мариан ждали Тудора в небольшом салоне, превратившемся в следственный кабинет и зал заседаний. Выражение их лиц не свидетельствовало о наличии приятных новостей.
— Марино забаррикадировался в комнате! — известил Ион Роман. — Ни с кем не желает общаться. Даже с дочерью. Говорит, что готовит специальный цирковой номер, сенсационную новинку… и не выйдет из комнаты, пока все не отработает… У него единственного есть алиби — в два часа ночи он выходил на балкон
покурить, и его видела дочь. Это — заявление нашей учительницы. Он послал нас к черту. Крикнул через дверь, что ночью люди имеют обыкновение спать. И нечего ему морочить голову… Изнутри слышен какой-то грохот. Стенку, что ли, он ломает… тогда придется нам его за это привлечь…
У Виктора Мариана результаты были иные, но воодушевления он тоже не проявлял:
— Не знаю, сможем ли мы распутать все эти клубки и узлы… Виллу с безголовым львом я нашел в Южной Эфории, нашел и госпожу Мирон, особу весьма и весьма местного происхождения… которой еще не перевалило за сорок. Голову она словно позаимствовала у бедного льва — до того внушительная дамочка. В конце концов сдалась. Господа Жильберт Паскал, Андрей Дориан и Эмиль Санду были, говорит, у нее в воскресенье часов с шести вечера до шести утра следующего дня. Дала мне еще имена трех лиц, которые могут это подтвердить, все заядлые игроки в бридж. С двумя я уже поговорил — живут в самом элегантном отеле побережья: два промышленника, их имена часто мелькают в газетах. Третьим я не занимался, так как речь идет о брате господина архитектора Дориана. Эти двое тут же подтвердили, что были вместе и резались в бридж. Тот факт, что госпожа Мирон им звонила, сомнению не подлежит. Не уверен, однако, что наши здешние господа успели пообщаться с госпожой Мирон, потому что на вилле с безголовым львом нет телефона и хозяйка живет там всего дней восемь. Разве мы можем:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
— Просто-напросто для пущей ясности, — сказал Тудор усталым голосом.
— Я вам уже сказал: признание в этом деле — слишком большая цена, пока остается хоть малейшая неуверенность. Если вы действительно знаете убийцу, признание перестает быть предательством, но могу ли я верить в это? Не знаю, понимаете ли вы мои колебания. Я могу сделать что угодно, но никого не предам, покуда существует хоть крупица неуверенности… Вспомните! Я был на берегу вместе со счетоводом, ну этим вашим сотрудником. Энеску плескался где-то в районе Большого омута, остальные уплыли в море, а Дана Ионеску уже не было в живых, как мне объяснил судмедэксперт. Винченцо Петрини был в порту, я расстался с ним там. На наших глазах был убит Раду Стоян. Если убийца не я — а ведь я один мог бы им быть, изображая, что спасаю утопающего, а на самом деле убивая его, — если не я убийца, то кто же?
— Вы не убивали Раду Стояна! — сказал Тудор. — Здесь не о чем говорить. Но я отвечу на ваш вопрос забавной историей, истинный смысл которой, я убежден, вы поймете.
И он подробно, ничего не упуская и не прибавляя, пересказал банальные приключения мячика, за которым рано утром наблюдал в Теплой бухте Ион Роман.
Пауль Соран слушал, молча кивая головой, словно подражая Тудору.
— Да… — прошептал он. — Почти полшага до предательства. Вы мне подсказываете имя убийцы и технику убийства. Но соответствует ли убийца, которого знаю я, тому, который известен вам? Вчера я был ближе к предательству, не знаю почему… И теперь понимаю, почему вы прямо не спросили, кто меня ударил, вообще не спросили… Невозможно, думали вы, чтобы я не знал, кто меня ударил. Хотя бы по моему дыханию вы догадывались, что я должен знать, кто напал на меня. Если удалось ударить, значит, убийца должен был подойти почти вплотную. А может, и по-другому — вонзить в меня нож во время объятий… Возможен любой вариант. И я обязан был знать, что случилось, сказали вы себе. И хотели, чтобы я сам произнес имя.
— Я с самого начала знал и сейчас знаю, что вам это будет нелегко сделать, — сказал Тудор. — Это самые трудные полшага в вашей жизни, я хорошо это понимаю… И чтобы окончательно вас убедить, расскажу еще одну историю, вернее, задам риторический вопрос… Исхожу из реальности. Кроме вас, здесь есть и другие люди искусства: мадемуазель Елена, как никак студентка консерватории, мадемуазель Сильвия Костин, которая могла бы стать крупной звездой…
— Это наверняка! — тихо произнес Пауль Соран.
— Господин Мони Марино — тоже большой артист цирка…
— Вот! — вздрогнул Пауль Соран. — Я чувствовал, что откуда-то знаю его. Где-то видел. Но где и когда?
— Таков круг лиц, — продолжал Тудор. — Получше подготовлю свой вопрос. Есть пьеса абсурда под названием «Стулья». Манипулируя стульями, два артиста создают впечатление наполняющегося зала, который оживает, гудит. На сцене словно возникают сотни персонажей, и все это удается проделать двум актерам. Хочу, чтобы вы ухватили идею, и, отталкиваясь от нее, спрашиваю вас, профессионального артиста: в драме, которая разыгралась на наших глазах, в этой трагедии, смог бы один актер исполнить две или три роли одновременно? И если этот исполнитель — не артист, как стало возможным все случившееся здесь. Кому обязан, в сущности, успех великого театрального действа? Хочу выразиться еще яснее: кто-то, актер или неактер, взялся исполнить сразу две или три роли и сумел всех убедить, заставить поверить в перевоплощение. В данном случае в нашем «тройном» случае кому принадлежит заслуга? Исполнителю или автору пьесы?.. Вот в чем самая великая загадка нашего дела! Вот почему вам нет нужды выдавать, нет нужды произносить какое-либо имя. Я прошу дать только один ответ, абсолютно добровольно: кому принадлежит заслуга перевоплощения? Кто истинный гений? Исполнитель, который, не будучи актером, гениально сыграл, или автор пьесы?
— Теперь все ясно, — ответил Пауль Соран. — Предательство уже больше не предательство. Мне пока еще нелегко это сделать, но я уже мог бы назвать хоть сейчас имя одного из убийц, единственное, которое я вправе произнести: имя человека, совершившего убийство у «Белой чайки», который был возле яхты и у колодца, так как речь идет об одном и том же человеке… Но я предпочитаю ваш вариант: подлинная заслуга, гениальность принадлежат не исполнителю, а автору пьесы!
— Я был убежден, что получу именно такой ответ! — медленно произнес Тудор.
Пауль Соран тяжело дышал. Ему удавалось сдерживать волнение, но усталость уже начала сказываться. Взгляд стал задумчивым, подернулся болью и сожалением.
— Меня все же мучает один вопрос, — покачал он головой. — Вопрос, который, может быть, задаете себе и вы: разве Владимир Энеску спас меня от смерти?
6
Ион Роман и Виктор Мариан ждали Тудора в небольшом салоне, превратившемся в следственный кабинет и зал заседаний. Выражение их лиц не свидетельствовало о наличии приятных новостей.
— Марино забаррикадировался в комнате! — известил Ион Роман. — Ни с кем не желает общаться. Даже с дочерью. Говорит, что готовит специальный цирковой номер, сенсационную новинку… и не выйдет из комнаты, пока все не отработает… У него единственного есть алиби — в два часа ночи он выходил на балкон
покурить, и его видела дочь. Это — заявление нашей учительницы. Он послал нас к черту. Крикнул через дверь, что ночью люди имеют обыкновение спать. И нечего ему морочить голову… Изнутри слышен какой-то грохот. Стенку, что ли, он ломает… тогда придется нам его за это привлечь…
У Виктора Мариана результаты были иные, но воодушевления он тоже не проявлял:
— Не знаю, сможем ли мы распутать все эти клубки и узлы… Виллу с безголовым львом я нашел в Южной Эфории, нашел и госпожу Мирон, особу весьма и весьма местного происхождения… которой еще не перевалило за сорок. Голову она словно позаимствовала у бедного льва — до того внушительная дамочка. В конце концов сдалась. Господа Жильберт Паскал, Андрей Дориан и Эмиль Санду были, говорит, у нее в воскресенье часов с шести вечера до шести утра следующего дня. Дала мне еще имена трех лиц, которые могут это подтвердить, все заядлые игроки в бридж. С двумя я уже поговорил — живут в самом элегантном отеле побережья: два промышленника, их имена часто мелькают в газетах. Третьим я не занимался, так как речь идет о брате господина архитектора Дориана. Эти двое тут же подтвердили, что были вместе и резались в бридж. Тот факт, что госпожа Мирон им звонила, сомнению не подлежит. Не уверен, однако, что наши здешние господа успели пообщаться с госпожой Мирон, потому что на вилле с безголовым львом нет телефона и хозяйка живет там всего дней восемь. Разве мы можем:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77