— Пусть что хотят делают, а я не поеду, — сказала Инка.
— Куда не поедешь?
— Не знаешь куда? Не знаешь? На прополку овощей, вот куда.
— Когда надо ехать?
— В «молнии» написано — через неделю.
— Говорила с ребятами?
— Со всеми говорила, всем объясняла. Никто ничего не хочет слушать. У всех, говорят, найдутся уважительные причины. Ну, какие причины? Какие причины?
На что я надеялся? Зачем задавал вопросы? Как только Инка сказала, зачем и куда она должна ехать, я понял: деваться некуда — Инка уедет. Но мне самому надо было привыкнуть к мысли, что через семь дней ее не будет. К этому невозможно было привыкнуть. Еще вчера неизбежность разлуки была такой неопределенной: когда-то, через какое-то время должен был уехать я. Но представить себя в нашем городе без Инки я не мог.
— Поговори с Юркой.
Мы прошли сквер. Молодые деревья совсем не давали тени, и пустые скамейки жарились на солнце. Я шел молча. А что я мог говорить? Я знал, что не буду просить Юрку разрешить Инке остаться в городе. Не буду потому, что сам бы никому не разрешил остаться, если бы весь класс уезжал в подшефный колхоз. Но сказать это Инке прямо я почему-то не решался.
— Поговоришь с Юркой? — Инка подняла ко мне лицо. В глазах ее, полных слез, блеснули радужные искры. Лучше было не смотреть в Инкины глаза.
— Не могу, — сказал я и сам не узнал своего голоса. У меня во рту пересохло, и голос был хриплым. Я повторил про себя: «Не могу». Где-то я уже слышал это слово. Совсем недавно слышал и старался припомнить: где? Ну конечно, когда я просил маму не говорить с Алешей Переверзевым, она, кажется, ответила: «Должна поговорить, но не могу». А почему «должна»? Может быть, и я должен поговорить с Юркой? У меня голова пошла кругом. А Инка шла и молчала и сосредоточенно смотрела себе под ноги. — Инка, посоветуемся с нашими. Может быть, Сашка что-нибудь придумает.
— Хорошо, посоветуемся, — сказала Инка. Мне показалось, что она за что-то меня осуждает. Такого я не мог вытерпеть.
— Вообще не вижу никакой трагедии; если мы задержимся в городе, я приеду к тебе. Слышишь?
Инка молчала.
— Слышишь?
— Я же не глухая.
Я не понимал тогда то, что понял теперь: прав был не я, а Инка. Она не могла согласиться на преждевременную разлуку. А я не смог пойти к Юрке Городецкому и объяснить ему, что Инка имела на это право. Может быть, я просто испугался за свою репутацию комсомольского вожака? Наверно, и это было. Но даже наедине с собой я не позволял себе думать, что Инка права. И злился. Не на себя, а на Инку, за то, что она заставляла меня чувствовать мое бессилие…
Если бы я сумел тогда взглянуть на все это человеческими глазами…
Мы повернули за угол и, не доходя «Дюльбера», перешли мостовую. Инка села на каменную ограду, сбросила с ног лодочки и стала снимать носки. Носки она оставила на ограде и спрыгнула на песок. Инка шла к морю не оглядываясь. Я нагнулся и поднял ее лодочки — они хранили чуть влажное тепло Инкиных ног, — вложил в них носки и пошел вслед за Инкой. Я и не думал ее догонять. Я шел за ней и нес ее туфли. Как она могла догадаться, что я понесу ее туфли? Никогда раньше я этого не делал. Она лишь мельком взглянула на меня, прежде чем спрыгнуть на песок, а теперь шла впереди, так и не посмотрев, взял ли я туфли.
— Почему я должен носить твои туфли?
— Не носи. — Инка даже головы не повернула.
— Имей в виду, я сейчас брошу их на песок.
— Бросай.
Я и не думал бросать. Мне было приятно нести Инкины туфли. Просто меня злила ее самоуверенность. Мы нашли Катю. Она сидела одна недалеко от воды.
— Как сдала? — спросила Катя.
— Представь себе, на «отлично».
— Где все? — спросил я.
— Витя и Женя купаются. А Сашка где-то носится. Прибегал два раза, тебя спрашивал.
Катя сидела лицом к морю. Ее вытянутые ноги были засыпаны песком. Она смотрела на нас, повернув голову и откинув ее назад. Глаза у Кати были, как у Нюры, Алешкиной сестры, переменчивы, как цвет моря. Такие глаза часто бывают у морских девчонок; голубизна их глаз то сгущается до синевы, то бледнеет, становясь почти прозрачной. Море и Катины глаза были одного цвета.
— Такая жара, а ты не купаешься. — Инка расстегнула крючки на юбке, и она скользнула вниз по ее ногам.
Инка переступила через нее и села и, сидя, стала снимать через голову кофту.
— Сашка запретил. Велел вас ждать.
Инка нагнулась к Кате, что-то быстро сказала ей на ухо, засмеялась, и ее верхние зубы чуть прижимали нижнюю губу. По воде шла Женя. Она обходила купающихся, но на берег не вышла, а осталась стоять по колено в воде, отжимая шаровары. У Жени были очень худые ноги выше колен, и, чтобы это скрыть, она носила пышные шаровары. Шаровары намокли и липли к телу, поэтому Женя их отжимала. По-моему, Инка что-то сказала по поводу Жениных ног. Мои сестры не ошиблись: Женя потом стала красавицей, но сейчас она была похожа на мокрую курицу. По берегу бежал Сашка. Вслед ему поднимались головы пляжников, которых он обсыпал песком.
— Чуточку позже ты не мог прийти? — крикнул Сашка и только после этого остановился против меня. Со стороны, наверно, можно было подумать, что он собирается со мной драться.
— Когда смог, тогда пришел. Не приставай. — Я стоял над Инкой, старался не смотреть на нее, и все равно смотрел. После разговора на бульваре мы были с ней на пляже впервые. Я смотрел на Инку, и все в ней казалось мне новым. Конечно, ничего нового в ней не было. Просто я теперь относился к ней по-другому. И она ко мне тоже.
— Ты что, статую из себя изображаешь? — спросил Сашка.
Инка засмеялась. Она смотрела на меня и смеялась.
— Пойдем, — сказал я.
И когда пошел вслед за Сашкой, Инка позвала:
— Володя! Володя, подойди на минуточку! — Я подошел. Инка сидела, подогнув ноги. — Нагнись. — Я присел на корточки и нагнул голову. Инка зашептала: — Если выиграешь, пойдем кушать мороженое. Пойдем?
— Подумаем, — сказал я, оперся на ее колено и поднялся.
— Еще, еще нагнись, — сказала Инка. Я нагнулся. — Не забудь, ты обещал посоветоваться с нашими.
— Хватит шептаться, — сказал Сашка. — Катя, без меня не купайся.
— Ну хоть разок окунусь. Смотри, какая жара.
— Ей жарко, а мне не жарко. Ладно, разок окунись.
— Тоже мне Али-паша, — сказал я.
— А ты не вмешивайся, — ответил Сашка.
Он пошел впереди меня, забирая вправо от берега, чтобы избежать повторной встречи с пляжниками, которых он только что обсыпал песком. Он предпринял этот маневр не задумываясь, по инстинкту самосохранения. Понять не могу, как он умудрился бежать: мы с трудом пробирались шагом между раскинутых по песку рук и ног. Множество людей одновременно разговаривали, кричали, смеялись. Вся эта разноголосица существовала сама по себе в звонкой и гулкой тишине пляжей: так всегда бывает возле открытых пространств воды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60