Сегодня утром граф Арлев входил в вашу комнату и вынул пули из ваших пистолетов.
Капитан глухо вскрикнул.
— Тот, кого вы считаете убитым, чувствует себя превосходно, — докончила Дама в черной перчатке.
С этими словами она удалилась, и капитан, остолбеневший, не имевший силы последовать за нею, услышал шум запираемых дверей.
Хотя женщина, любимая им, предала его, но он все же любил ее так, как никогда; она удалилась к себе, не удостоив его объяснения, не спросив его ни о чем. Потрясение сломило этого человека, когда-то такого сильного. Он грузно опустился на ступеньку лестницы и находился точно в бреду, забыв даже, живет ли он?
Через два часа Жермен застал его на прежнем месте, все в том же положении, перенес в его комнату и положил, не раздевая, на постель…
На следующее утро все лицо капитана было залито слезами, он нравственно опускался все ниже и ниже и дошел наконец до такого падения, что отрекся от самых законных человеческих прав. Он обратился в бессильное и неразумное дитя. Майор Арлев неожиданно вошел к нему в комнату:
— Милостивый государь, — сказал он, — через час моя воспитанница и я уезжаем, и я пришел проститься с вами.
Капитан поднял на него отупевший взгляд и ничего не ответил.
— Я не знаю, — продолжал майор, — что произошло вчера; я лежал, так как у меня был припадок подагры, хотя слышал два выстрела. Сегодня утром моя воспитанница объявила мне, что отказывается выйти за вас замуж из опасения, что вы убьете ее в один прекрасный день.
Майор произнес эти слова совершенно равнодушно, и так как Гектор Лемблен упорно молчал, то он продолжал:
— Вы знаете, милостивый государь, что шкатулка, которую мы нашли пустой, заключала в себе миллион.
— Я знаю это, — рассеянно пробормотал капитан.
Он думал в это время о Даме в черной перчатке, о женщине, которую любил до сумасшествия и которую, может быть, ему не суждено более увидеть.
— Ответственность за эту сумму вы приняли на себя, — продолжал майор.
— Ах, майор, — воскликнул капитан, — берите хоть все мое состояние, если хотите: я устал жить и жажду только смерти.
Казалось, на небе было заранее предопределено, чтобы этот тяжкий преступник прошел все стадии искупления во время своего земного существования, сбрасывая с себя один за другим печальные лохмотья человеческого достоинства; он бросился на колени перед графом Арлевым, схватил его руки и пробормотал прерывающимся от рыданий голосом:
— Майор, ваши волосы побелели, а у стариков сердце мягче, чем у людей, никогда не испытавших страданий; неужели вы откажете мне в милости, о которой я так смиренно вас молю?
— Говорите, — произнес растроганный майор.
— Граф, через час я застрелюсь, потому что женщина, которую я люблю, как вам известно, больше жизни, — как ни странно и жестоко ее обращение со мной, — уедет от меня навеки. Именем самого для вас дорогого, именем всего, что вы когда-нибудь любили, умоляю вас, добейтесь для умирающего последнего свидания, хотя бы на одну минуту…
И Гектор Лемблен в отчаянии порывисто сжимал руки майора.
Граф был тронут.
— Подождите меня, — сказал он, — я сейчас вернусь. Майор вышел и направился в комнату, которую занимала его мнимая воспитанница.
— Ну, что? — спросила она холодно, по-видимому, нисколько не удивившись скорому возвращению майора.
— Сударыня, — сказал граф Арлев с волнением, — вы неумолимы, как сама судьба.
— Добрый Герман, — старалась успокоить его молодая женщина, — перестаньте жалеть этого недостойного человека.
— О, я жалею его потому, — воскликнул майор, — что он унизился до последней степени; я видел его ползающим у моих ног.
— Час высшего правосудия близится: скоро окончатся его страдания.
— Ах, лучше убейте его сейчас же, но не длите его мучений, умоляю вас.
Дама в черной перчатке пожала плечами и остановила на графе Арлеве взгляд, возбуждавший больший холод, чем лезвие стали.
— Сейчас видно, — заметила она, — что вы не плакали целые четыре года дни и ночи под тяжестью воспоминаний и вам не являлся постоянно окровавленный призрак.
Майор, опустив голову, молчал.
— Вы видели его? — продолжала она.
— Да.
— Что он?
— Он умоляет увидеться с вами.
— Пришлите его ко мне. Майор вышел.
Через две минуты после его ухода Дама в черной перчатке увидала, как на пороге показался человек, похожий более на привидение, медленно приближавшееся к ней и молча опустившееся перед нею на колени. Это был Гектор Лемблен, волосы которого совершенно поседели за последнюю ночь. Но Дама в черной перчатке, эта олицетворенная загадка, обладала способностью быстро и неожиданно изменять свое настроение: негодующей женщины, которая только что называла его убийцей, женщины, которая за минуту перед тем высокомерно, с презрением говорила о нем, уже не существовало. Та, перед которой упал на колени капитан, была спокойна, снисходительно улыбалась, и взгляд ее дышал добротой. Она протянула руку Гектору Лемблену и сказала:
— Последнее доказательство вашей любви окончательно обезоружило меня, и я все расскажу вам…
Рассудок капитана был в последнее время так расстроен, что он в каком-то отупении смотрел на молодую женщину и, казалось, спрашивал себя: все происходящее уж не игра ли его воображения?
Но она подняла его, усадила рядом с собою и, пока он с послушанием ребенка исполнял ее приказания, сказала:
— Да, я все расскажу вам и, как ни тяжелы против меня улики, полученные вами вчера, вы поймете, что я по-прежнему достойна стать вашей женой и носить ваше имя.
— Ах! — вскричал он. — Не говорите мне ничего, это бесполезно, я и так верю вам.
— Нет, я все расскажу вам.
— К чему? — проговорил он, снова падая перед нею на колени. — Я люблю вас!
— Вот потому-то именно, что вы меня любите, вы и должны знать все… это необходимо.
Она заставила Гектора снова встать и сесть и, протянув ему правую руку, сказала:
— Знаете ли, почему я ношу на этой руке черную перчатку?
Он отрицательно покачал головой.
— Я объясню вам сейчас, — продолжала она. — Она в перчатке потому, что обагрена кровью единственного существа, которое я когда-то любила.
Капитан вздрогнул.
— Я поклялась не снимать этой перчатки и не смывать с руки следов крови до тех пор, пока не отомщу убийцам. И вот, — продолжала она в то время, как капитан со все возрастающим недоумением слушал ее, — я приехала во Францию и, руководимая местью, начала искать такого человека, который любил бы меня так сильно, что согласился бы сделаться в моих руках живым орудием. Этот человек, быть может, вы.
Капитан встрепенулся.
— О, говорите! — воскликнул он. — Назовите мне убийц, и я поражу их! Я раб ваш.
— Верю, — сказала молодая женщина, — верю потому, что подвергла вас целому ряду испытаний;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
Капитан глухо вскрикнул.
— Тот, кого вы считаете убитым, чувствует себя превосходно, — докончила Дама в черной перчатке.
С этими словами она удалилась, и капитан, остолбеневший, не имевший силы последовать за нею, услышал шум запираемых дверей.
Хотя женщина, любимая им, предала его, но он все же любил ее так, как никогда; она удалилась к себе, не удостоив его объяснения, не спросив его ни о чем. Потрясение сломило этого человека, когда-то такого сильного. Он грузно опустился на ступеньку лестницы и находился точно в бреду, забыв даже, живет ли он?
Через два часа Жермен застал его на прежнем месте, все в том же положении, перенес в его комнату и положил, не раздевая, на постель…
На следующее утро все лицо капитана было залито слезами, он нравственно опускался все ниже и ниже и дошел наконец до такого падения, что отрекся от самых законных человеческих прав. Он обратился в бессильное и неразумное дитя. Майор Арлев неожиданно вошел к нему в комнату:
— Милостивый государь, — сказал он, — через час моя воспитанница и я уезжаем, и я пришел проститься с вами.
Капитан поднял на него отупевший взгляд и ничего не ответил.
— Я не знаю, — продолжал майор, — что произошло вчера; я лежал, так как у меня был припадок подагры, хотя слышал два выстрела. Сегодня утром моя воспитанница объявила мне, что отказывается выйти за вас замуж из опасения, что вы убьете ее в один прекрасный день.
Майор произнес эти слова совершенно равнодушно, и так как Гектор Лемблен упорно молчал, то он продолжал:
— Вы знаете, милостивый государь, что шкатулка, которую мы нашли пустой, заключала в себе миллион.
— Я знаю это, — рассеянно пробормотал капитан.
Он думал в это время о Даме в черной перчатке, о женщине, которую любил до сумасшествия и которую, может быть, ему не суждено более увидеть.
— Ответственность за эту сумму вы приняли на себя, — продолжал майор.
— Ах, майор, — воскликнул капитан, — берите хоть все мое состояние, если хотите: я устал жить и жажду только смерти.
Казалось, на небе было заранее предопределено, чтобы этот тяжкий преступник прошел все стадии искупления во время своего земного существования, сбрасывая с себя один за другим печальные лохмотья человеческого достоинства; он бросился на колени перед графом Арлевым, схватил его руки и пробормотал прерывающимся от рыданий голосом:
— Майор, ваши волосы побелели, а у стариков сердце мягче, чем у людей, никогда не испытавших страданий; неужели вы откажете мне в милости, о которой я так смиренно вас молю?
— Говорите, — произнес растроганный майор.
— Граф, через час я застрелюсь, потому что женщина, которую я люблю, как вам известно, больше жизни, — как ни странно и жестоко ее обращение со мной, — уедет от меня навеки. Именем самого для вас дорогого, именем всего, что вы когда-нибудь любили, умоляю вас, добейтесь для умирающего последнего свидания, хотя бы на одну минуту…
И Гектор Лемблен в отчаянии порывисто сжимал руки майора.
Граф был тронут.
— Подождите меня, — сказал он, — я сейчас вернусь. Майор вышел и направился в комнату, которую занимала его мнимая воспитанница.
— Ну, что? — спросила она холодно, по-видимому, нисколько не удивившись скорому возвращению майора.
— Сударыня, — сказал граф Арлев с волнением, — вы неумолимы, как сама судьба.
— Добрый Герман, — старалась успокоить его молодая женщина, — перестаньте жалеть этого недостойного человека.
— О, я жалею его потому, — воскликнул майор, — что он унизился до последней степени; я видел его ползающим у моих ног.
— Час высшего правосудия близится: скоро окончатся его страдания.
— Ах, лучше убейте его сейчас же, но не длите его мучений, умоляю вас.
Дама в черной перчатке пожала плечами и остановила на графе Арлеве взгляд, возбуждавший больший холод, чем лезвие стали.
— Сейчас видно, — заметила она, — что вы не плакали целые четыре года дни и ночи под тяжестью воспоминаний и вам не являлся постоянно окровавленный призрак.
Майор, опустив голову, молчал.
— Вы видели его? — продолжала она.
— Да.
— Что он?
— Он умоляет увидеться с вами.
— Пришлите его ко мне. Майор вышел.
Через две минуты после его ухода Дама в черной перчатке увидала, как на пороге показался человек, похожий более на привидение, медленно приближавшееся к ней и молча опустившееся перед нею на колени. Это был Гектор Лемблен, волосы которого совершенно поседели за последнюю ночь. Но Дама в черной перчатке, эта олицетворенная загадка, обладала способностью быстро и неожиданно изменять свое настроение: негодующей женщины, которая только что называла его убийцей, женщины, которая за минуту перед тем высокомерно, с презрением говорила о нем, уже не существовало. Та, перед которой упал на колени капитан, была спокойна, снисходительно улыбалась, и взгляд ее дышал добротой. Она протянула руку Гектору Лемблену и сказала:
— Последнее доказательство вашей любви окончательно обезоружило меня, и я все расскажу вам…
Рассудок капитана был в последнее время так расстроен, что он в каком-то отупении смотрел на молодую женщину и, казалось, спрашивал себя: все происходящее уж не игра ли его воображения?
Но она подняла его, усадила рядом с собою и, пока он с послушанием ребенка исполнял ее приказания, сказала:
— Да, я все расскажу вам и, как ни тяжелы против меня улики, полученные вами вчера, вы поймете, что я по-прежнему достойна стать вашей женой и носить ваше имя.
— Ах! — вскричал он. — Не говорите мне ничего, это бесполезно, я и так верю вам.
— Нет, я все расскажу вам.
— К чему? — проговорил он, снова падая перед нею на колени. — Я люблю вас!
— Вот потому-то именно, что вы меня любите, вы и должны знать все… это необходимо.
Она заставила Гектора снова встать и сесть и, протянув ему правую руку, сказала:
— Знаете ли, почему я ношу на этой руке черную перчатку?
Он отрицательно покачал головой.
— Я объясню вам сейчас, — продолжала она. — Она в перчатке потому, что обагрена кровью единственного существа, которое я когда-то любила.
Капитан вздрогнул.
— Я поклялась не снимать этой перчатки и не смывать с руки следов крови до тех пор, пока не отомщу убийцам. И вот, — продолжала она в то время, как капитан со все возрастающим недоумением слушал ее, — я приехала во Францию и, руководимая местью, начала искать такого человека, который любил бы меня так сильно, что согласился бы сделаться в моих руках живым орудием. Этот человек, быть может, вы.
Капитан встрепенулся.
— О, говорите! — воскликнул он. — Назовите мне убийц, и я поражу их! Я раб ваш.
— Верю, — сказала молодая женщина, — верю потому, что подвергла вас целому ряду испытаний;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107