На всякий случай она проговорила:
— Это ненадолго. Ода, потерпи. Скоро я найду новую горничную и освобожу тебя от столь многочисленных хлопот.
— Не беспокойтесь, ваше сиятельство, — разулыбалась в ответ Ода, но потом, вспомнив про печальные обстоятельства появления в замке доктора, нахмурилась. — Все будет хорошо, мадемуазель Софи, вот увидите!
Соня качала головой. Что хорошо-то? Патрик воскреснет?!
Аньез Фаншон, придерживая Мари за плечи, сказала Соне:
— Разрешите мне, ваше сиятельство, немного похозяйничать. Надо подобрать вашей находке кое-что из гардероба. Ее прежнюю одежду пришлось сжечь, хотя Мари очень этому сопротивлялась.
Поклен нерешительно приблизился к женщинам, но обратился к Аньез Фаншон:
— Вы не нашли никаких серьезных болезней, мадам? Или мне стоит все же осмотреть эту… женщину?
— Мари истощена, — ответила та, будто докладывала своему начальнику. — Похоже, была на грани нервной горячки, но теперь, слава богу, она приходит в себя. Кроме этого, на ее теле имеются рубцы от кнута — видимо, ее жестоко истязали…
Крупные слезы полились из красивых глаз Мари.
— Флоримон! Бил! Говорил, сдохни!
— О ком это она? — удивился доктор Поклен. Судя по всему, он никак не связывал это имя с именем сына маркиза Антуана.
Потому Соня ответила уклончиво:
— О своем прежнем хозяине.
А мадам Фаншон продолжала:
— Это ничего. У меня есть очень хорошая мазь — через неделю от рубцов не останется и следа. Остальное сделают сон и хорошее питание. Думаю, совсем скоро Мари встанет на ноги.
— Вот как? — заинтересовался доктор. — Вы тоже изобрели ранозаживляющую мазь?
— Да, кое-какие травы завариваю, добавляю меда, сока алоэ, пальмовое масло — мне привозит его один знакомый моряк…
— Интересно бы посмотреть действие вашей мази.
— Она многократно опробовалась на моих сыновьях, — улыбнулась Фаншон.
Соня немного рассердилась: что-то эти лекари все норовят шутить и улыбаться. Но тут же укорила и себя — сама она тоже старается не думать о смерти. А уж ей-то Патрик был куда ближе, чем им.
Доктор посмотрел вслед уходящим женщинам и сказал Соне:
— Какая способная женщина эта Фаншон! Жаль, что она не может учиться в медицинском институте.
Из нее вышел бы прекрасный врач.
Он опустился на стул у стола, и Соня налила молока ему и себе тоже, раз уж мосье Поклен не побоялся вообще принимать пищу у нее в замке.
Как говорят у Сони на родине, знал бы, где упасть, соломки бы постелил. Разве могла она подумать, что от простой горничной может исходить такая опасность? Наверняка Вивиан считала, что как-нибудь вечером княжна сядет за стол вместе с Патриком и выпьет коньячку.
Она еще плохо знала свою госпожу — на самом деле Соня не пила коньяк. Из крепких напитков княжна пила только грог, и то только однажды — теперь не стоит вспоминать, чем ее опыт кончился.
Бедный Патрик! Он пострадал там, где должна была пострадать Софья Астахова. Принял смерть за русскую княжну, не ведая, не гадая… Однажды в минуту близости он пошутил, что отдал бы за Софью жизнь, а оказалось, не в добрую минуту…
Вдруг страшная мысль кольнула княжну прямо в сердце: а что, если Вивиан отравила не только коньяк?! Она лихорадочно стала перебирать продукты, которыми пользовалась сегодня Ода. Булочки она недавно испекла, молоко тоже принесли сегодня утром.
Потом, когда Соня останется вдвоем с кухаркой, то обсудит, что из продуктов на всякий случай стоит сразу выбросить.
Но тут в ее размышления ворвался голос доктора.
— Понимаю, ваше сиятельство, вам есть о чем подумать, — проговорил он, уплетая булочки, — но лучше пока отвлечься. Еще успеете напридумывать и то, чего не было. Давайте лучше поговорим о той «красотке», которую вы привели в дом. Хочу сказать вам: она — любопытный экземпляр. Навскидку ей можно дать и восемнадцать, и тридцать лет. И в ней странным образом перемешались красота и безобразие.
Впрочем, последнего все же больше. Может, ей бы характер поженственней, не так бы бросалось в глаза уродство. Помнится, в древности было такое божество с собачьей головой… Впрочем, чего это я… Про таких, как Мари, говорят: страшна, как смертный грех!
— Ей вовсе не тридцать лет, как вы предполагаете. Если бы вы могли ее осмотреть, то увидели бы, как молода и упруга ее кожа. На самом деле ей всего двадцать. Бедняжка не виновата, что такой уродилась. Наверняка она уже достаточно настрадалась от своей внешности, — сказала Соня. — К сожалению, человеку не дано исправить ошибку провидения.
Доктор потянулся к кувшину и подлил себе молока.
— А вот тут вы, дорогая, не слишком правы. Мой друг — хирург, его зовут Жан Шастейль. Советую запомнить это имя, ибо сей врач далеко пойдет — с помощью своего хирургического ножа он творит просто чудеса. Я уже не говорю о таких недостатках, как заячья губа или волчья пасть, но при необходимости он может выкроить человеку совершенно новое лицо.
— Вы потому советуете мне запомнить его имя, что думаете, будто и мне пора исправить свою внешность? — хохотнула, но тут же осеклась Софья.
— О, нет-нет, мадемуазель Софи, ваша красота совершенна. Как говорится, ни прибавить, ни убавить… Я потому заговорил про Жана, что посмотрел на вашу находку и подумал, как сумел бы он исправить сию ошибку природы… Не обращайте внимания на мои разглагольствования. Я тут у вас пригрелся.
Молоко я люблю, булочки во рту тают, вот и разболтался…
Поклен с сожалением отодвинул от себя блюдо с булочками.
— Любовь к печенью меня погубит. Мне приходится хватать себя за руку, когда она вновь и вновь тянется к сладкому… Да-а, я все думаю об этой женщине. Будь она побогаче, чтобы иметь возможность оплатить услуги хирурга, ей можно было бы помочь.
Впрочем, беднякам не до красы, когда есть нечего…
Кстати, о еде. Если вы надумаете уволить свою кухарку, сообщите мне, я с удовольствием ее возьму.
— Боюсь, вам долго придется ждать, — сказала Соня и в тот же момент услышала, как открылась входная дверь и по коридору протопали несколько пар ног, а потом одна из них почти бегом направилась к кухне.
— Ваше сиятельство, мосье доктор, я привел полицейских, как вы и хотели. Они в гостиной.
— Идемте, — спохватилась Софья и взглядом позвала за собой доктора.
В гостиной на углу кушетки сидел один полицейский, а второй прохаживался по комнате, бросая взгляды на мертвого Патрика. Никто его не трогал с места, так он и лежал, словно уже покинутый всеми, хотя только обстоятельства вынуждали Соню все время передвигаться, не имея возможности хотя бы посидеть возле почившего возлюбленного.
Увидев доктора, один из полицейских радостно воскликнул:
— Мосье Поклен, рад, что это вы.
— А кто же еще, кроме меня? — проворчал доктор. — Давненько я не видел вас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
— Это ненадолго. Ода, потерпи. Скоро я найду новую горничную и освобожу тебя от столь многочисленных хлопот.
— Не беспокойтесь, ваше сиятельство, — разулыбалась в ответ Ода, но потом, вспомнив про печальные обстоятельства появления в замке доктора, нахмурилась. — Все будет хорошо, мадемуазель Софи, вот увидите!
Соня качала головой. Что хорошо-то? Патрик воскреснет?!
Аньез Фаншон, придерживая Мари за плечи, сказала Соне:
— Разрешите мне, ваше сиятельство, немного похозяйничать. Надо подобрать вашей находке кое-что из гардероба. Ее прежнюю одежду пришлось сжечь, хотя Мари очень этому сопротивлялась.
Поклен нерешительно приблизился к женщинам, но обратился к Аньез Фаншон:
— Вы не нашли никаких серьезных болезней, мадам? Или мне стоит все же осмотреть эту… женщину?
— Мари истощена, — ответила та, будто докладывала своему начальнику. — Похоже, была на грани нервной горячки, но теперь, слава богу, она приходит в себя. Кроме этого, на ее теле имеются рубцы от кнута — видимо, ее жестоко истязали…
Крупные слезы полились из красивых глаз Мари.
— Флоримон! Бил! Говорил, сдохни!
— О ком это она? — удивился доктор Поклен. Судя по всему, он никак не связывал это имя с именем сына маркиза Антуана.
Потому Соня ответила уклончиво:
— О своем прежнем хозяине.
А мадам Фаншон продолжала:
— Это ничего. У меня есть очень хорошая мазь — через неделю от рубцов не останется и следа. Остальное сделают сон и хорошее питание. Думаю, совсем скоро Мари встанет на ноги.
— Вот как? — заинтересовался доктор. — Вы тоже изобрели ранозаживляющую мазь?
— Да, кое-какие травы завариваю, добавляю меда, сока алоэ, пальмовое масло — мне привозит его один знакомый моряк…
— Интересно бы посмотреть действие вашей мази.
— Она многократно опробовалась на моих сыновьях, — улыбнулась Фаншон.
Соня немного рассердилась: что-то эти лекари все норовят шутить и улыбаться. Но тут же укорила и себя — сама она тоже старается не думать о смерти. А уж ей-то Патрик был куда ближе, чем им.
Доктор посмотрел вслед уходящим женщинам и сказал Соне:
— Какая способная женщина эта Фаншон! Жаль, что она не может учиться в медицинском институте.
Из нее вышел бы прекрасный врач.
Он опустился на стул у стола, и Соня налила молока ему и себе тоже, раз уж мосье Поклен не побоялся вообще принимать пищу у нее в замке.
Как говорят у Сони на родине, знал бы, где упасть, соломки бы постелил. Разве могла она подумать, что от простой горничной может исходить такая опасность? Наверняка Вивиан считала, что как-нибудь вечером княжна сядет за стол вместе с Патриком и выпьет коньячку.
Она еще плохо знала свою госпожу — на самом деле Соня не пила коньяк. Из крепких напитков княжна пила только грог, и то только однажды — теперь не стоит вспоминать, чем ее опыт кончился.
Бедный Патрик! Он пострадал там, где должна была пострадать Софья Астахова. Принял смерть за русскую княжну, не ведая, не гадая… Однажды в минуту близости он пошутил, что отдал бы за Софью жизнь, а оказалось, не в добрую минуту…
Вдруг страшная мысль кольнула княжну прямо в сердце: а что, если Вивиан отравила не только коньяк?! Она лихорадочно стала перебирать продукты, которыми пользовалась сегодня Ода. Булочки она недавно испекла, молоко тоже принесли сегодня утром.
Потом, когда Соня останется вдвоем с кухаркой, то обсудит, что из продуктов на всякий случай стоит сразу выбросить.
Но тут в ее размышления ворвался голос доктора.
— Понимаю, ваше сиятельство, вам есть о чем подумать, — проговорил он, уплетая булочки, — но лучше пока отвлечься. Еще успеете напридумывать и то, чего не было. Давайте лучше поговорим о той «красотке», которую вы привели в дом. Хочу сказать вам: она — любопытный экземпляр. Навскидку ей можно дать и восемнадцать, и тридцать лет. И в ней странным образом перемешались красота и безобразие.
Впрочем, последнего все же больше. Может, ей бы характер поженственней, не так бы бросалось в глаза уродство. Помнится, в древности было такое божество с собачьей головой… Впрочем, чего это я… Про таких, как Мари, говорят: страшна, как смертный грех!
— Ей вовсе не тридцать лет, как вы предполагаете. Если бы вы могли ее осмотреть, то увидели бы, как молода и упруга ее кожа. На самом деле ей всего двадцать. Бедняжка не виновата, что такой уродилась. Наверняка она уже достаточно настрадалась от своей внешности, — сказала Соня. — К сожалению, человеку не дано исправить ошибку провидения.
Доктор потянулся к кувшину и подлил себе молока.
— А вот тут вы, дорогая, не слишком правы. Мой друг — хирург, его зовут Жан Шастейль. Советую запомнить это имя, ибо сей врач далеко пойдет — с помощью своего хирургического ножа он творит просто чудеса. Я уже не говорю о таких недостатках, как заячья губа или волчья пасть, но при необходимости он может выкроить человеку совершенно новое лицо.
— Вы потому советуете мне запомнить его имя, что думаете, будто и мне пора исправить свою внешность? — хохотнула, но тут же осеклась Софья.
— О, нет-нет, мадемуазель Софи, ваша красота совершенна. Как говорится, ни прибавить, ни убавить… Я потому заговорил про Жана, что посмотрел на вашу находку и подумал, как сумел бы он исправить сию ошибку природы… Не обращайте внимания на мои разглагольствования. Я тут у вас пригрелся.
Молоко я люблю, булочки во рту тают, вот и разболтался…
Поклен с сожалением отодвинул от себя блюдо с булочками.
— Любовь к печенью меня погубит. Мне приходится хватать себя за руку, когда она вновь и вновь тянется к сладкому… Да-а, я все думаю об этой женщине. Будь она побогаче, чтобы иметь возможность оплатить услуги хирурга, ей можно было бы помочь.
Впрочем, беднякам не до красы, когда есть нечего…
Кстати, о еде. Если вы надумаете уволить свою кухарку, сообщите мне, я с удовольствием ее возьму.
— Боюсь, вам долго придется ждать, — сказала Соня и в тот же момент услышала, как открылась входная дверь и по коридору протопали несколько пар ног, а потом одна из них почти бегом направилась к кухне.
— Ваше сиятельство, мосье доктор, я привел полицейских, как вы и хотели. Они в гостиной.
— Идемте, — спохватилась Софья и взглядом позвала за собой доктора.
В гостиной на углу кушетки сидел один полицейский, а второй прохаживался по комнате, бросая взгляды на мертвого Патрика. Никто его не трогал с места, так он и лежал, словно уже покинутый всеми, хотя только обстоятельства вынуждали Соню все время передвигаться, не имея возможности хотя бы посидеть возле почившего возлюбленного.
Увидев доктора, один из полицейских радостно воскликнул:
— Мосье Поклен, рад, что это вы.
— А кто же еще, кроме меня? — проворчал доктор. — Давненько я не видел вас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71