Понятно?
– Да, сэр, – лаконично ответил юный граф.
Виконт отпустил племянника, не сомневаясь в том, что правило сработает без сбоев. Все, что имело непосредственное и решающее значение для избранного жизненного пути, пользовалось безраздельным, несокрушимым вниманием Перегрина. Так что миссис Уингейт прекрасно справлялась с учеником и вовсе не нуждалась в присутствии лорда Ратборна.
Обуздывать пришлось самого Бенедикта. На одиннадцатый день, в пятницу, его внезапно охватили опасная скука и странное беспокойство.
Нельзя сказать, что он страдал от безделья. В суде ожидало расследования запутанное криминальное дело. В парламенте предстояло произнести речь в поддержку предложения о создании в столице особого полицейского подразделения. Требовала внимания и светская жизнь: хотя значительная часть бомонда уже уехала из Лондона в ближние и дальние поместья, город все-таки не превратился в пустыню. Недостатка в приглашениях на обеды и танцы не ощущалось, равно как и призывов посетить лекции, концерты, спектакли, оперы, балеты и выставки.
И все же скука томила и изнуряла.
Жизнь вдруг оказалась настолько скучной, что Бенедикт дважды поймал себя, на том, что беспокойно шагает по комнате, а ведь он считал эту привычку свойственной лишь истеричным, эмоционально неуравновешенным женщинам.
Животное в клетке ходит из угла в угол. Дети не могут усидеть на месте. Джентльмен неподвижно стоит или спокойно сидит.
Бенедикт основательно устроился в кабинете в удобном кресле за письменным столом. Грегсон, секретарь, сел напротив. Предстояло разобрать корреспонденцию последних десяти дней.
Его сиятельство слишком скучал, чтобы заняться этим раньше. Да и сейчас дело отнюдь не вызывало интереса. Но если продолжать игнорировать необходимую процедуру, то небольшие стопки писем и открыток скоро превратятся в огромные неаккуратные кучи. Подобное безобразие регулярно допускали безответственные люди – такие, как братья Руперт и Дариус.
Ответственный джентльмен должен держать корреспонденцию в полном порядке.
– Письмо от лорда Атертона, сэр, – произнес Грегсон, протягивая толстый конверт. – Может быть, предпочтете вскрыть собственноручно?
– Разумеется, нет, – ответил Бенедикт. – Ведь в этом случае непременно увижу, что находится внутри. Зять всегда умудряется всунуть в письмо в три раза больше слов, чем того требует предмет рассуждений. А какое изобилие тире и восклицательных знаков! Будьте так добры: прочитайте и изложите суть.
– Конечно, сэр. – Грегсон вскрыл конверт и принялся изучать письмо. – «Хочу рассказать о чрезвычайно неприятной встрече», – прочитал он вслух.
– Никаких неприятных встреч. Дальше, – прервал Бенедикт.
Грегсон снова углубился в содержание послания.
– «С ужасом и гневом узнал…»
– Не надо ужаса и гнева, – заключил его сиятельство. – Дальше.
– «Мать Присциллы…»
– Ради Бога, Грегсон, только не надо читать о матушке леди Атертон, умоляю. Лучше кратко изложите главное.
Грегсон быстро просмотрел несколько последующих страниц.
– Он нашел место для лорда Лайла.
Бенедикт оцепенел.
– Какое еще место?
Грегсон начал читать:
– «Ты наверняка испытаешь такое же чувство облегчения, как и мы, когда узнаешь, что мой непутевый сын наконец-то определен. Школа Хериота в Эдинбурге согласилась его принять…»
– Школа Хериота, – механически, словно не понимая, о чем идет речь, повторил виконт. – В Эдинбурге.
– Через две недели его сиятельство пришлет слуг, чтобы они забрали лорда Лайла и отвезли в новую школу, – сообщил Грегсон.
Бенедикт встал из-за стола, подошел к окну и замер, глядя вниз, в сад. Созерцание пышных хризантем, лениво кивающих при каждом дуновении легкого сентябрьского ветерка, помогало сохранить самообладание. Душевная буря ни в коем случае не должна проявляться внешне.
Разумеется, он не сказал, о тем думает. Он вообще редко раскрывал собственные мысли. Несмотря на годы упорной муштры, размышления о ближних и их поступках порой принимали неистовый, неуправляемый характер. А внутренние монологи обилием излишеств зачастую не уступали самым цветистым тирадам зятя Атертона.
Однако в отличие от Атертона Бенедикт научился скрывать собственные чувства и мысли. То немногое, что он себе позволял, ограничивалось лишь сухими наблюдениями, саркастическими замечаниями и недоуменно или вопросительно поднятой бровью.
Жизнь – это не опера. Сцены уместны в театре.
Бенедикт не начал бегать по кабинету. Не стал бранить пустоголового зятя на чем свет стоит. Он просто распорядился:
– Отправьте Атертону письмо, Грегсон. Скажите, чтобы не утруждал понапрасну слуг. Через две недели я сам привезу мальчика в Эдинбург.
А спустя полчаса лорд Ратборн отправился в Холборн.
Из-за напряженного уличного движения Бенедикт попал в магазин гравюр и эстампов уже после того, как урок закончился и Перегрин ушел домой. Мистер Попхем сообщил, что миссис Уингейт тоже покинула классную комнату.
Бенедикт пытался убедить себя, что лучше всего написать учительнице письмо. Но все-таки отверг идею – так же, как по пути отверг немало других идей.
Письмо никак не годится. Вполне достаточно того, в котором отвергались ее услуги.
Бенедикт вспомнил, как презрительно художница упомянула об унизительном отказе, как упрямо подняла подбородок, как гневно сверкнула синими глазами. Ему же захотелось рассмеяться, склониться к этому прекрасному рассерженному лицу и…
И сделать то, чего делать не следует.
Виконт обратился к Попхему:
– Я должен немедленно поговорить с миссис Уингейт. Дело срочное, не терпит отлагательств. Касается одного из ее учеников. Может быть, вы будете так добры и сообщите ее домашний адрес?
Мистер Попхем мучительно покраснел.
– Право, надеюсь, что ваше сиятельство не обидится, но я не вправе сообщать адрес леди.
– Не вправе, – бесстрастно повторил Бенедикт.
– Нет, не вправе, ваше сиятельство. Прошу простить, ваше сиятельство. Надеюсь, вы сумеете понять. Существуют трудности… молодая вдова… живет одна… мужчины порой оказываются так навязчивы… нет, разумеется, речь не о вас, ваше сиятельство, но все-таки… трудность заключается в том, сэр, что я твердо обещал леди не делать никаких исключений… сэр.
Бенедикту очень хотелось протянуть руку, схватить маленького человечка за волосы и бить головой о прилавок до тех пор, пока тот не станет сговорчивее.
Но вместо этого он произнес:
– Подобная щепетильность делает вам честь, сэр. Вполне понимаю. Будьте так добры, отправьте миссис Уингейт записку с просьбой принять меня. Я подожду.
После этого он устроился на стуле возле стола и принялся внимательно разглядывать собранные в папку литографии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
– Да, сэр, – лаконично ответил юный граф.
Виконт отпустил племянника, не сомневаясь в том, что правило сработает без сбоев. Все, что имело непосредственное и решающее значение для избранного жизненного пути, пользовалось безраздельным, несокрушимым вниманием Перегрина. Так что миссис Уингейт прекрасно справлялась с учеником и вовсе не нуждалась в присутствии лорда Ратборна.
Обуздывать пришлось самого Бенедикта. На одиннадцатый день, в пятницу, его внезапно охватили опасная скука и странное беспокойство.
Нельзя сказать, что он страдал от безделья. В суде ожидало расследования запутанное криминальное дело. В парламенте предстояло произнести речь в поддержку предложения о создании в столице особого полицейского подразделения. Требовала внимания и светская жизнь: хотя значительная часть бомонда уже уехала из Лондона в ближние и дальние поместья, город все-таки не превратился в пустыню. Недостатка в приглашениях на обеды и танцы не ощущалось, равно как и призывов посетить лекции, концерты, спектакли, оперы, балеты и выставки.
И все же скука томила и изнуряла.
Жизнь вдруг оказалась настолько скучной, что Бенедикт дважды поймал себя, на том, что беспокойно шагает по комнате, а ведь он считал эту привычку свойственной лишь истеричным, эмоционально неуравновешенным женщинам.
Животное в клетке ходит из угла в угол. Дети не могут усидеть на месте. Джентльмен неподвижно стоит или спокойно сидит.
Бенедикт основательно устроился в кабинете в удобном кресле за письменным столом. Грегсон, секретарь, сел напротив. Предстояло разобрать корреспонденцию последних десяти дней.
Его сиятельство слишком скучал, чтобы заняться этим раньше. Да и сейчас дело отнюдь не вызывало интереса. Но если продолжать игнорировать необходимую процедуру, то небольшие стопки писем и открыток скоро превратятся в огромные неаккуратные кучи. Подобное безобразие регулярно допускали безответственные люди – такие, как братья Руперт и Дариус.
Ответственный джентльмен должен держать корреспонденцию в полном порядке.
– Письмо от лорда Атертона, сэр, – произнес Грегсон, протягивая толстый конверт. – Может быть, предпочтете вскрыть собственноручно?
– Разумеется, нет, – ответил Бенедикт. – Ведь в этом случае непременно увижу, что находится внутри. Зять всегда умудряется всунуть в письмо в три раза больше слов, чем того требует предмет рассуждений. А какое изобилие тире и восклицательных знаков! Будьте так добры: прочитайте и изложите суть.
– Конечно, сэр. – Грегсон вскрыл конверт и принялся изучать письмо. – «Хочу рассказать о чрезвычайно неприятной встрече», – прочитал он вслух.
– Никаких неприятных встреч. Дальше, – прервал Бенедикт.
Грегсон снова углубился в содержание послания.
– «С ужасом и гневом узнал…»
– Не надо ужаса и гнева, – заключил его сиятельство. – Дальше.
– «Мать Присциллы…»
– Ради Бога, Грегсон, только не надо читать о матушке леди Атертон, умоляю. Лучше кратко изложите главное.
Грегсон быстро просмотрел несколько последующих страниц.
– Он нашел место для лорда Лайла.
Бенедикт оцепенел.
– Какое еще место?
Грегсон начал читать:
– «Ты наверняка испытаешь такое же чувство облегчения, как и мы, когда узнаешь, что мой непутевый сын наконец-то определен. Школа Хериота в Эдинбурге согласилась его принять…»
– Школа Хериота, – механически, словно не понимая, о чем идет речь, повторил виконт. – В Эдинбурге.
– Через две недели его сиятельство пришлет слуг, чтобы они забрали лорда Лайла и отвезли в новую школу, – сообщил Грегсон.
Бенедикт встал из-за стола, подошел к окну и замер, глядя вниз, в сад. Созерцание пышных хризантем, лениво кивающих при каждом дуновении легкого сентябрьского ветерка, помогало сохранить самообладание. Душевная буря ни в коем случае не должна проявляться внешне.
Разумеется, он не сказал, о тем думает. Он вообще редко раскрывал собственные мысли. Несмотря на годы упорной муштры, размышления о ближних и их поступках порой принимали неистовый, неуправляемый характер. А внутренние монологи обилием излишеств зачастую не уступали самым цветистым тирадам зятя Атертона.
Однако в отличие от Атертона Бенедикт научился скрывать собственные чувства и мысли. То немногое, что он себе позволял, ограничивалось лишь сухими наблюдениями, саркастическими замечаниями и недоуменно или вопросительно поднятой бровью.
Жизнь – это не опера. Сцены уместны в театре.
Бенедикт не начал бегать по кабинету. Не стал бранить пустоголового зятя на чем свет стоит. Он просто распорядился:
– Отправьте Атертону письмо, Грегсон. Скажите, чтобы не утруждал понапрасну слуг. Через две недели я сам привезу мальчика в Эдинбург.
А спустя полчаса лорд Ратборн отправился в Холборн.
Из-за напряженного уличного движения Бенедикт попал в магазин гравюр и эстампов уже после того, как урок закончился и Перегрин ушел домой. Мистер Попхем сообщил, что миссис Уингейт тоже покинула классную комнату.
Бенедикт пытался убедить себя, что лучше всего написать учительнице письмо. Но все-таки отверг идею – так же, как по пути отверг немало других идей.
Письмо никак не годится. Вполне достаточно того, в котором отвергались ее услуги.
Бенедикт вспомнил, как презрительно художница упомянула об унизительном отказе, как упрямо подняла подбородок, как гневно сверкнула синими глазами. Ему же захотелось рассмеяться, склониться к этому прекрасному рассерженному лицу и…
И сделать то, чего делать не следует.
Виконт обратился к Попхему:
– Я должен немедленно поговорить с миссис Уингейт. Дело срочное, не терпит отлагательств. Касается одного из ее учеников. Может быть, вы будете так добры и сообщите ее домашний адрес?
Мистер Попхем мучительно покраснел.
– Право, надеюсь, что ваше сиятельство не обидится, но я не вправе сообщать адрес леди.
– Не вправе, – бесстрастно повторил Бенедикт.
– Нет, не вправе, ваше сиятельство. Прошу простить, ваше сиятельство. Надеюсь, вы сумеете понять. Существуют трудности… молодая вдова… живет одна… мужчины порой оказываются так навязчивы… нет, разумеется, речь не о вас, ваше сиятельство, но все-таки… трудность заключается в том, сэр, что я твердо обещал леди не делать никаких исключений… сэр.
Бенедикту очень хотелось протянуть руку, схватить маленького человечка за волосы и бить головой о прилавок до тех пор, пока тот не станет сговорчивее.
Но вместо этого он произнес:
– Подобная щепетильность делает вам честь, сэр. Вполне понимаю. Будьте так добры, отправьте миссис Уингейт записку с просьбой принять меня. Я подожду.
После этого он устроился на стуле возле стола и принялся внимательно разглядывать собранные в папку литографии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86