Это производило ошеломляющее впечатление.
– Вот сюда, – сказал Филипп. – Держи уздечку покрепче. Лошади терпеть не могут тростник, следи, чтобы твоя не понесла. – Он направился вперед, к узкой тропке между высокой негнущейся зеленой порослью.
Едва они проехали несколько ярдов, как Мэри сама чуть не взбрыкнула от страха. От их движения тростник громко зашуршал. Они были окружены тростником со всех сторон, его стебли доставали им до плеч. С листьев взмывали насекомые, обеспокоенные их вторжением, и Мэри от страха чуть не падала в обморок всякий раз, когда они касались ее лица и шеи. Она с силой выдыхала через нос, стараясь отогнать их. Копыта лошадей вязли во влажной почве и издавали хлюпающие звуки. Это напомнило перепуганной Мэри зыбучие пески. Над головой, в безоблачном небе, палило солнце. Тростник, казалось, улавливал жар, удерживал его, наполнял влагой, взятой от земли, превращая ее в липкий невидимый пар; он обволакивал Мэри этим жаром. Филипп крикнул через плечо:
– Разве не прекрасно?
– О да, – ответила Мэри.
Потом она поняла, что это и в самом деле прекрасно.
Растительность была густая, мощная, обильная. Она воплощала собой жизненную силу, саму жизнь. Это придало Мэри сил. Она почувствовала себя частью окружающего. Отогнав насекомых, она утерла мокрое лицо рукавом жакета.
– Прекрасно! – крикнула она и засмеялась от радости – радости, что она молода, жива, что находится в Луизиане.
Сахароварня ее разочаровала. После той жизненной силы, которую она ощутила в тростниковых полях, здесь казалось душно и безжизненно. Это было большое кирпичное здание, стоящее посередине большого неровного квадрата вытоптанной земли, скользкой после прошедшего дождя.
Мэри оглядела большое пустое пространство хранилища с кирпичным полом и передернулась.
– Здесь безжизненно, – сказала она. – Я лучше выйду.
– Безжизненно? Да ты с ума сошла, – сказал Филипп. – Здесь самое сердце плантации. Взгляни-ка сюда. – Сжав ее запястье, он втащил девушку в смежное помещение. – Посмотри на эти котлы. Осенью они будут полны тростникового сока. Сок будет кипеть, и воздух вокруг сделается горячим и сладким. Закрутится пресс, выжимая сок из тростника. Вот в этом углу люди будут ссыпать стебли, а другие будут перетаскивать их на противоположную сторону и закладывать в пресс. Давить и варить, днем и ночью, сначала один котел, потом еще и еще, пока сок не загустеет настолько, что при остывании будет выпадать кристаллами. Тонны тростника и тысячи галлонов сиропа. Сахароварня превратится в настоящий улей, люди будут работать до изнеможения и при этом петь и танцевать. А ты говоришь – безжизненно!
– Извини, – кротко отозвалась Мэри. Она посмотрела на огромные котлы, в каждом из которых могло поместиться четыре человека, и на огромные цилиндры, которые, вращаясь впритирку друг к другу, давили тростник. – Здесь все слишком большое, Филипп. Я не могу представить себе людей на фоне всего этого. Тут все под стать великанам.
– Я тебя прощаю. Тебе следует прийти сюда снова, когда здесь будут люди и тростник. Тогда сама убедишься. С этим ничто не может сравниться. А когда работы кончаются, празднуют так, что весь дом качается. Хозяева и рабы, их жены и дети. Будет настоящий пир – музыка, танцы, крики. На это стоит посмотреть.
– Мне бы очень хотелось посмотреть. А когда это будет?
– На каждой плантации по-разному. Это зависит от урожая, от того, насколько быстро работает техника. Мы все начинаем убирать тростник в октябре. Дядя Бернар обычно кончает варку сахара к Рождеству. Grandp?re, по-моему, ориентируется на середину января.
– Неужели на это нужно так много времени?
– Мэри, ты же видела поля. Тростника очень много. Его надо срезать, на телегах привезти в сахароварню. А потом обработать. На все это нужно время, даже если все пойдет без сюрпризов, а их обычно хватает. Это совершенно сумасшедшая пора. Я ее обожаю. И тебе это тоже понравится, если только Grandp?re разрешит тебе понаблюдать.
Мэри кивнула и улыбнулась. Про себя она подумала: «Меня здесь к тому времени уже не будет. Я буду со своей семьей. Но, судя по его рассказам, это действительно очень интересно. Может быть, у моих родных тоже есть сахарная плантация. Мне бы этого очень хотелось; хотелось бы увидеть эту сумасшедшую пору».
– Ну, я осмотрел все, что хотел, – сказал Филипп. – Пойдем. Мне надо разыскать Grandp?re в полях и обо всем ему доложить. А ты поезжай прямо домой.
– А мне нельзя с тобой?
– Нет. Если хочешь, можешь поехать со мной днем. Мне надо заглянуть к бочару, заказать новые бочки и бочонки. Тебе это будет скучно.
– Нисколько, клянусь.
И ей не было скучно. Ни у бочара, ни на кузнице, ни в столярке, куда они ездили на следующий день, ни у колесника, ни у дубильщика, ни в гвоздильне, ни на мельнице, ни у печей для сушки кирпича – все это они посетили в последующие дни.
Впервые она почувствовала, что начинает понимать Grandp?re. Если бы она была владычицей этого волшебного царства, она бы тоже никогда и никому не отдала его.
Потом, совершенно внезапно, все это кончилось. Радость открытий и узнавания нового, верховые поездки с Филиппом, разговоры, смех, рассказы Филиппа о тех изменениях и улучшениях, которые он намерен совершить, когда станет владельцем Монфлери.
Они с Филиппом выходили из конюшни, а Grandp?re в этот момент угощался пуншем на галерее.
– Кристоф! – крикнул он. – Подай кофе. Садитесь, вы оба. Час назад привезли почту. Тебе, Мэри, письмо от Жанны. В нем она сообщит тебе, что возвращается завтра. Я получил письмо от ее отца. Он везет Берту и Жанну из Батон-Ружа. – Он погрозил пальцем Филиппу: – А что до тебя, милый мой юноша, то тебе лучше поскорее оседлать коня. Пока ты тут занимался учетом моей собственности, приезжал Сен-Бревэн и искал тебя. В его поместье прибыли ирландцы. Поспеши туда, пока они все не перепились и еще могут держать лопату в руках.
– Ура! – закричал Филипп. Он рванулся вниз по лестнице и убежал.
Мэри почти не заметила его ухода. В одно мгновение она забыла счастливые часы, проведенные в его обществе, стоило Grandp?re произнести фамилию Сен-Бревэн. «Он был здесь, – воскликнула про себя Мэри, – а я с ним не встретилась! На этот раз я бы заговорила с ним, поблагодарила его за спасение от злодея, избившего меня. Я смогла бы, наверняка смогла. Я бы исполняла роль хозяйки дома, точно так же, как тогда, когда приезжали родственники Куртенэ. Налила бы ему кофе и предложила пирожных. А потом сказала бы: извините, месье, но должна вам заметить, что мы встречались ранее. Вы были моим рыцарем… Нет, не то… Вы…»
– Мэри, – сказал Grandp?re, – ты возьмешь письмо или нет? Я не намерен целую вечность стоять, протягивая его тебе.
– Мэй-Ри, я так рада тебя видеть!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144
– Вот сюда, – сказал Филипп. – Держи уздечку покрепче. Лошади терпеть не могут тростник, следи, чтобы твоя не понесла. – Он направился вперед, к узкой тропке между высокой негнущейся зеленой порослью.
Едва они проехали несколько ярдов, как Мэри сама чуть не взбрыкнула от страха. От их движения тростник громко зашуршал. Они были окружены тростником со всех сторон, его стебли доставали им до плеч. С листьев взмывали насекомые, обеспокоенные их вторжением, и Мэри от страха чуть не падала в обморок всякий раз, когда они касались ее лица и шеи. Она с силой выдыхала через нос, стараясь отогнать их. Копыта лошадей вязли во влажной почве и издавали хлюпающие звуки. Это напомнило перепуганной Мэри зыбучие пески. Над головой, в безоблачном небе, палило солнце. Тростник, казалось, улавливал жар, удерживал его, наполнял влагой, взятой от земли, превращая ее в липкий невидимый пар; он обволакивал Мэри этим жаром. Филипп крикнул через плечо:
– Разве не прекрасно?
– О да, – ответила Мэри.
Потом она поняла, что это и в самом деле прекрасно.
Растительность была густая, мощная, обильная. Она воплощала собой жизненную силу, саму жизнь. Это придало Мэри сил. Она почувствовала себя частью окружающего. Отогнав насекомых, она утерла мокрое лицо рукавом жакета.
– Прекрасно! – крикнула она и засмеялась от радости – радости, что она молода, жива, что находится в Луизиане.
Сахароварня ее разочаровала. После той жизненной силы, которую она ощутила в тростниковых полях, здесь казалось душно и безжизненно. Это было большое кирпичное здание, стоящее посередине большого неровного квадрата вытоптанной земли, скользкой после прошедшего дождя.
Мэри оглядела большое пустое пространство хранилища с кирпичным полом и передернулась.
– Здесь безжизненно, – сказала она. – Я лучше выйду.
– Безжизненно? Да ты с ума сошла, – сказал Филипп. – Здесь самое сердце плантации. Взгляни-ка сюда. – Сжав ее запястье, он втащил девушку в смежное помещение. – Посмотри на эти котлы. Осенью они будут полны тростникового сока. Сок будет кипеть, и воздух вокруг сделается горячим и сладким. Закрутится пресс, выжимая сок из тростника. Вот в этом углу люди будут ссыпать стебли, а другие будут перетаскивать их на противоположную сторону и закладывать в пресс. Давить и варить, днем и ночью, сначала один котел, потом еще и еще, пока сок не загустеет настолько, что при остывании будет выпадать кристаллами. Тонны тростника и тысячи галлонов сиропа. Сахароварня превратится в настоящий улей, люди будут работать до изнеможения и при этом петь и танцевать. А ты говоришь – безжизненно!
– Извини, – кротко отозвалась Мэри. Она посмотрела на огромные котлы, в каждом из которых могло поместиться четыре человека, и на огромные цилиндры, которые, вращаясь впритирку друг к другу, давили тростник. – Здесь все слишком большое, Филипп. Я не могу представить себе людей на фоне всего этого. Тут все под стать великанам.
– Я тебя прощаю. Тебе следует прийти сюда снова, когда здесь будут люди и тростник. Тогда сама убедишься. С этим ничто не может сравниться. А когда работы кончаются, празднуют так, что весь дом качается. Хозяева и рабы, их жены и дети. Будет настоящий пир – музыка, танцы, крики. На это стоит посмотреть.
– Мне бы очень хотелось посмотреть. А когда это будет?
– На каждой плантации по-разному. Это зависит от урожая, от того, насколько быстро работает техника. Мы все начинаем убирать тростник в октябре. Дядя Бернар обычно кончает варку сахара к Рождеству. Grandp?re, по-моему, ориентируется на середину января.
– Неужели на это нужно так много времени?
– Мэри, ты же видела поля. Тростника очень много. Его надо срезать, на телегах привезти в сахароварню. А потом обработать. На все это нужно время, даже если все пойдет без сюрпризов, а их обычно хватает. Это совершенно сумасшедшая пора. Я ее обожаю. И тебе это тоже понравится, если только Grandp?re разрешит тебе понаблюдать.
Мэри кивнула и улыбнулась. Про себя она подумала: «Меня здесь к тому времени уже не будет. Я буду со своей семьей. Но, судя по его рассказам, это действительно очень интересно. Может быть, у моих родных тоже есть сахарная плантация. Мне бы этого очень хотелось; хотелось бы увидеть эту сумасшедшую пору».
– Ну, я осмотрел все, что хотел, – сказал Филипп. – Пойдем. Мне надо разыскать Grandp?re в полях и обо всем ему доложить. А ты поезжай прямо домой.
– А мне нельзя с тобой?
– Нет. Если хочешь, можешь поехать со мной днем. Мне надо заглянуть к бочару, заказать новые бочки и бочонки. Тебе это будет скучно.
– Нисколько, клянусь.
И ей не было скучно. Ни у бочара, ни на кузнице, ни в столярке, куда они ездили на следующий день, ни у колесника, ни у дубильщика, ни в гвоздильне, ни на мельнице, ни у печей для сушки кирпича – все это они посетили в последующие дни.
Впервые она почувствовала, что начинает понимать Grandp?re. Если бы она была владычицей этого волшебного царства, она бы тоже никогда и никому не отдала его.
Потом, совершенно внезапно, все это кончилось. Радость открытий и узнавания нового, верховые поездки с Филиппом, разговоры, смех, рассказы Филиппа о тех изменениях и улучшениях, которые он намерен совершить, когда станет владельцем Монфлери.
Они с Филиппом выходили из конюшни, а Grandp?re в этот момент угощался пуншем на галерее.
– Кристоф! – крикнул он. – Подай кофе. Садитесь, вы оба. Час назад привезли почту. Тебе, Мэри, письмо от Жанны. В нем она сообщит тебе, что возвращается завтра. Я получил письмо от ее отца. Он везет Берту и Жанну из Батон-Ружа. – Он погрозил пальцем Филиппу: – А что до тебя, милый мой юноша, то тебе лучше поскорее оседлать коня. Пока ты тут занимался учетом моей собственности, приезжал Сен-Бревэн и искал тебя. В его поместье прибыли ирландцы. Поспеши туда, пока они все не перепились и еще могут держать лопату в руках.
– Ура! – закричал Филипп. Он рванулся вниз по лестнице и убежал.
Мэри почти не заметила его ухода. В одно мгновение она забыла счастливые часы, проведенные в его обществе, стоило Grandp?re произнести фамилию Сен-Бревэн. «Он был здесь, – воскликнула про себя Мэри, – а я с ним не встретилась! На этот раз я бы заговорила с ним, поблагодарила его за спасение от злодея, избившего меня. Я смогла бы, наверняка смогла. Я бы исполняла роль хозяйки дома, точно так же, как тогда, когда приезжали родственники Куртенэ. Налила бы ему кофе и предложила пирожных. А потом сказала бы: извините, месье, но должна вам заметить, что мы встречались ранее. Вы были моим рыцарем… Нет, не то… Вы…»
– Мэри, – сказал Grandp?re, – ты возьмешь письмо или нет? Я не намерен целую вечность стоять, протягивая его тебе.
– Мэй-Ри, я так рада тебя видеть!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144