В этот миг Уильям почувствовал, как на его руку оперлась слабеющая графиня, и он повернулся к ней, весь дрожа: ведь даже сквозь кольчугу рука графини обжигала его; ноги Алике подкосились, и казалось, что она сейчас потеряет сознание, но Уильям поддержал ее.
— Бог мой! — вздохнула Алике, проведя ладонью по лбу. — Как это ужасно — поле битвы! Днем не так страшно. Вы знаете, как храбро и мужественно я держалась. Так вот! Все эти люди, которые, как я видела, падали посреди шума и кровавой бойни, все эти предсмертные крики, что я слышала, волновали меня менее мучительно, нежели падение этого несчастного, разыскивавшего тело отца, сына или друга, чтобы отдать ему священный долг погребения, и стон, что он испустил, умирая. О, прислушайтесь, прошу вас! Разве вам еще не слышатся стенания?
— Да, вы правы, графиня, — ответил Уильям. — Много воинов, которых вы видите на окровавленном ложе битвы, еще не отдали Богу душу и кончаются в муках. Но они солдаты и должны умирать именно так.
— О! Для воина легко пасть посреди грохота битвы, на глазах братьев по оружию и командиров, под звон труб, возвещающих победу. Но медленно, в муках умирать вдали от тех, кого любишь и кто любит тебя, в ночи, такой темной, что даже око Господне, похоже, ничего не разглядит в кромешной тьме, умирать, вгрызаясь зубами и разрывая руками чужую землю, политую собственной кровью… О Боже, так умирают отцеубийцы, еретики или проклятые Господом! Но когда подумаешь, что в мире существует нечто гораздо более страшное, чем подобная смерть… О, Уильям, тогда позволено потерять мужество, дрожать и трепетать от ужаса!
— Что вы хотите сказать? — со страхом спросил Уильям.
— Разве вам не рассказывали о неслыханных жестокостях, учиненных в Дареме? Разве вы не слышали, что в городе все беспощадно погубили эти волки-шотландцы: они выбрались из своих лесов и спустились со своих гор, растерзали всех — мужчин, стариков, детей, даже женщин, а тем немногим из женщин, кого они пощадили, теперь остается проклинать Бога за то, что он избавил их от смерти?
— Помилуйте, я надеюсь, вы не боитесь, что вас постигнет подобная участь?! Верьте мне, мы все, до последнего человека, защищая замок, готовы погибнуть; добраться до вас шотландцы смогут только через мой труп.
— Да, я знаю об этом, Уильям, — спокойно ответила Алике. — Но что же будет потом? Замок ведь все равно будет захвачен; в последний миг мне может не хватить мужества, чтобы себя убить, ибо я женщина, а значит, мое сердце и моя рука слабы, чтобы предать себя смерти!
— Тогда я сам!.. — воскликнул Уильям. ~ О, ужас! О, жалкий, о чем я подумал? Что собрался сказать?
— Благодарю, Уильям, — сказала Алике, протянув руку молодому человеку, — вы угадали мою мысль, и это прекрасно. Мой муж поручил вам охранять меня, уверяю вас, гораздо больше опасаясь за мою честь, чем за мою жизнь: если вы не сможете вернуть меня ему живой и непорочной, как приняли от него, то вы хотя бы вернете меня мертвой, но чистой, и он скажет вам, что вы не только преданно, но и мужественно исполнили свой долг, и, живому или мертвому, граф будет за это признателен вам или вашей памяти; однако, это последняя крайность, Уильям, и, может быть, есть еще возможность…
— Какая? — не дав ей закончить фразу, воскликнул молодой человек.
— Говорят, что король в Берике, где собирает армию, а отсюда до Берика всего день езды.
— Неужели, графиня, вы будете просить помощи у Эдуарда? — побледнев, спросил Уильям.
— И я уверена, что он мне не откажет, — ответила Алике.
— Да, черт возьми, я в этом не сомневаюсь! — вскричал Уильям. — И вы примете короля в этом замке?
— Разве он не мой сюзерен и мой повелитель? Разве не этому монарху присягал на верность мой муж? И если он исполнит мою просьбу, если я буду обязана ему жизнью, может быть, даже больше чем жизнью, — разве он не будет иметь права на мою благодарность?
— Да, конечно, но и на вашу любовь тоже, — пробормотал Уильям, ударяя себя по лбу латной рукавицей.
— Вы забываетесь, мессир! — холодно и с достоинством воскликнула графиня.
— О, простите, умоляю вас! — воскликнул молодой человек. — Вам, графиня, об этом ничего не известно, ибо добродетель смотрит на мир сквозь завесу, но если бы вы, подобно мне, замечали его взгляды, когда они задерживаются на вас, если бы вы слышали его голос, когда он говорит о вас, если бы вы обращали внимание на то, как он бледнеет или краснеет, когда приближается к вам, если бы вы проснулись в ту ночь, когда я охранял ваш сон, о! тогда бы вы не сомневались, что этот человек любит вас. А ведь человек этот — король…
— Какое для меня имеет значение, что я имела несчастье внушить безрассудную страсть человеку, кто выше или ниже меня по своему положению? Я достаточно люблю своего благородного супруга, чтобы быть уверенной: ни один соблазнитель не заставит меня нарушить верность, в которой я поклялась мужу. И если я сознаю, что красива, то не верю, будто моя красота способна когда-нибудь вызвать страсть, столь сильную, чтобы охваченный ею человек смог прибегнуть к насилию. Посему, Уильям, если вы можете лишь это возразить на тот способ спасения, что я вам предлагаю, то он не станет для меня поводом от него отказаться, и я прошу вас поискать среди людей в замке человека, достаточно смелого и преданного, чтобы пробраться через лагерь шотландцев и доставить мою просьбу королю Англии.
— Мне известен человек, готовый умереть по одному вашему знаку, и он будет безмерно счастлив за вас отдать свою жизнь, — с грустью ответил Уильям. — Поэтому соблаговолите вновь сойти к рыцарям, что ждут вас в зале совета. Напишите ваше письмо, а через четверть часа гонец будет готов.
Графиня в знак благодарности пожала Уильяму руку и исчезла так же быстро, как и появилась. Уильям провожал ее глазами до той секунды, когда она словно соскользнула вниз по ступеням лестницы. После этого он повернулся и подозвал оруженосца, на чью преданность и бдительность мог положиться, поставил его в дозор на свое место и, надев шлем, со вздохом ушел.
Графиня снова вышла в зал, где ее поджидали рыцари, и с помощью их советов составила письмо, адресованное королю. Она едва успела запечатать письмо, как вошел Уильям Монтегю. За это короткое время он уже успел переодеться; он был в черно-голубом камзоле, похожем на те, что тогда носили лучники, в рейтузах в черно-синюю полоску, в мягких полусапожках; на голове его была бархатная шапочка. Вооружение его составляли короткий меч, похожий на охотничий нож, лук из тиса и набитый стрелами колчан. Подойдя к Алике, он поклонился и спросил:
— Готово ли ваше письмо, графиня?
— Что это значит? — хором вскричали рыцари. — Вы беретесь сами доставить послание?
— Милорды, я так уверен в вашем мужестве и вашей преданности, что оставляю на вас оборону замка, — ответил Уильям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81