– Слава Богу, – отозвался Рейф, – от запаха подонка меня так и выворачивает.
Спустя четверть часа экипаж остановился.
– Приехали, сэр, – раздался голос кучера.
Открыв дверцу, Тони вышел на дорожку и подождал, пока Рейф вытолкнет из экипажа Кинсфорда.
– Подожди нас здесь, Томас, – попросил он кучера. – И брось мне вон ту веревку.
Поймав брошенный моток, Чамберз крепко связал руки Кинсфорда.
– Следуй за мной, – обратился он к Рейфу. Они шли около полумили по дорожке, посыпанной гравием, пока не оказались, наконец, возле каменного домика. Тони втолкнул пленника в дом. Убедившись, что дверь хорошо закрывается на засов, он чиркнул спичкой и зажег лампу, а Рейф тем временем принялся разводить огонь в очаге.
Тони не спеша снял плащ и аккуратно повесил его на спинку деревянного стула. Кинсфорд забился в угол маленькой комнаты, его глаза лихорадочно бегали от одного похитителя к другому. Ему развязали руки.
– Ты ничего мне не сделаешь, – усмехнулся негодяй. – Иначе весь Лондон узнает, что твоя проклятая кузина предпочитает мужчинам женщин.
Тони еще раз ударил насильника.
– Грязный лживый подонок, – закричал он, давая выход своей ярости, продолжая безжалостно избивать Кинсфорда. Тони, распаляясь все больше и больше, почти не встречал сопротивления со стороны плотного неуклюжего писателя.
Рейф, наблюдая со стороны, понимал, что избиение справедливо, но как наказание недостаточно.
Смерть, явилась бы для него благом, подумал американец. Кинсфорд и его отчим Толбот Сквайр должны быть наказаны за то зло, что они причинили людям. За убийство Сэма Райтенауэра, за искалеченную, превращенную в ад жизнь матери. Вот и Кинсфорд, не задумываясь, растоптал жизнь молодой женщины и не испытывает никаких угрызений совести. Но ему за все воздастся. Предоставляя решение этого дела присяжным, нужно заранее согласиться на заведомый фарс. Здесь же, в каменном домике на окраине Лондона, они могли наказать подлеца по заслугам, оградив жертву от необходимости снова видеть его гнусную физиономию.
– Предлагаю простое решение этой проблемы, – решительно заявил Рейф.
Тони отступил, тяжело дыша.
– Кинсфорд и драться то не умеет. Скорее всего, ему никогда не приходилось иметь дело с настоящим мужчиной. – Он взглянул на тело, растянувшееся на полу; смазливое лицо насильника покрывали синяки, нос и губы были разбиты в кровь. Однако Тони это нисколько не беспокоило.
– Что ты предлагаешь? Рейф вытащил большой нож.
– Думаю, можно сделать так, что он никогда больше не осквернит ни одной женщины. – Взгляд его задержался на остром лезвии. – Ты понял?
Чамберз понял. Но его воспитание и чувство справедливости, присущее всем британцам, подсказывали, что предложение друга – просто варварство. Вспомнив, однако, что Кинсфорд сделал с его кузиной, Тони понял, что они поступят справедливо. Сомнений не осталось, чувство долга и верности Джорджи взяло верх. Наказание, которое предложил Рейф, соответствовало тяжести преступления. Кинсфорд будет жить, но превратится в бесполое существо. Какая ирония, подумал Тони.
– Да, – ответил он без всякого сожаления. – Именно так и поступим. – Давай веревку.
Кинсфорд слышал лишь конец разговора. Расширившимися от страха глазами он смотрел, как к нему приближаются мужчины. Заметив нож, блеснувший в руках американца, негодяй не на шутку испугался, решив, что его собираются убить.
– Прошу вас, пощадите меня, – взмолился он.
– Мы пощадим тебя так же, как ты пощадил мою кузину, – отрезал Тони и быстро обмотав веревку вокруг его тела, крепко привязал к спинке стула.
Кучер слышал душераздирающие крики, отдававшиеся гулким эхом. Он невозмутимо отхлебнул из фляжки крепкий солодовый напиток. Мало ли какой шум раздается за городом?
* * *
Снова зарядил мелкий нудный дождь. Джилли захотелось оказаться за городом, в Дорсете, который она считала своим настоящим домом. Хотя она и родилась в Лондоне, ее постоянно тянуло в старое поместье семьи Фицджеральд Бьюкенен. Там бы пригодились ее старые туфли, в которых, несмотря на дождь, можно выбежать в сад и проверить, как поживают собаки. Здесь, в городе, очень не хватало ее любимцев.
Дорсет – моя гавань, решила Джилли. Эта мысль родила другую: она отвезет туда Джорджи. Самое лучшее для нее – уехать на время из Лондона. А в поместье, вдали от сплетен и кривотолков, ее душевная рана затянется быстрее.
Джилли подумала, что это решение немного эгоистично: ведь и ей самой требовалась передышка. Выбитая из колеи событиями последних дней и потерей человека, которого любила, она хотела укрыться в каком-нибудь тихом месте и хорошенько обо всем подумать.
Мысли Джилли путались. Она знала, что несчастье подруги сильно потрясло ее. Сама мысль – овладеть женщиной против воли – представлялась ей нелепой и дикой. И в то же время вспоминалось то страстное желание, которое поцелуями и ласками пробудил в ней Рейф. Разве она не хотела отдаться ему? И можно ли сравнивать то, что испытывала тогда, с чувством, охватившем ее сейчас? Это – отвращение, там же – восторг.
Неужели все мужчины способны на такую жестокость? И Рейф? И Рис? Смогли бы они поступить так? А другие мужчины, которых она знает?
Сердце девушки подсказало ответ: ни Рейф, ни брат никогда не смогли бы совершить подобную мерзость. Джилли была абсолютно уверена в этом.
Но что же делать с любовью? Разве могла она, продолжая любить Рейфа, надеяться полюбить кого-то еще?
Ведь она влюбилась в него, еще будучи девочкой. Теперь же, поняв, что ее мечтам никогда не суждено сбыться, Джилли была в полной растерянности и не знала, что делать. Но, тем не менее, продолжала жить, ибо другого выхода нет. Но как быть подруге? Что остается ей?
Джилли обругала себя за то, что думает о себе, а не о Джорджи.
Девушка допила чай и стала укладываться спать. Раздевшись, подумала, что нужно послать утром еще одну записку, домой, и попросить Нэн собрать вещи. Миссис Литтл помогла бы собраться Джорджи. Им обеим необходим отдых. Сон все не шел, и Джилли решила написать несколько писем.
Только она села за письменный стол, из комнаты Джорджи раздался душераздирающий крик.
Джилли пулей выскочила в коридор и ворвалась в комнату подруги.
Та металась по постели и горько плакала. Девушка зажгла лампу и тихо позвала:
– Джорджи, Джорджи.
Художница, вздрогнув, проснулась. Она заморгала, привыкая к свету, и увидела Джилли, стоящую рядом.
Поставив лампу на столик, ее добровольная сиделка присела, убрала со лба подруги влажные завитки русых волос.
– Успокойся, – сказала она мягко, – тебе нечего бояться. Никто тебя больше не обидит.
Джорджи молча лежала несколько минут, потом, наконец, заговорила.
– Он снова был здесь, Джилли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67