Виконт Оксли влюбился в ее внучку. Можно было только надеяться, что он не выкинет чего-нибудь по-настоящему ужасного — не вздумает жениться на ней например!
Коридор верхнего этажа был залит прохладным серебристо-серым сиянием почти полной луны, лившимся в окно. Но из-под двери Рейна Остина пробивался лучик теплого золотистого света, который сразу же приковал взгляд Чарити, едва она выглянула в коридор из своей комнаты. Полоска эта означала, что Рейн тоже еще не спит.
Весь вечер она ухаживала за Стивенсоном и развлекала его, замещая леди Маргарет, у которой разыгрался вдруг радикулит. И все время думала о Рейне и о том, что произошло между ними на руинах аббатства. И вот она лежала в постели, а в крови бродили отголоски испытанного наслаждения. Она ворочалась, будто не ночная рубашка облепила ее, а отзвук его ласк. И мерещился вес его тела в тяжести теплого одеяла, и прикосновения его губ, когда шершавая ткань касалась ее сосков.
Она познала, что такое волшебство, сосредоточенное в руках. Это было такое грандиозное открытие, что затмевало собой все.
Почти все. Поднявшись над хаосом желаний, страхов и томлений, мысль ее сосредоточилась на картине: Рейн, дрожа всем телом и сверкая глазами, объявляет ей, что он с ума сходит от любви к ней! Она ему небезразлична. Новое томление объяло ее с головы до ног. Ей так хотелось, чтобы этот человек питал к ней нежные чувства. Это было нужно ей даже больше, чем волшебство его рук.
Она сделала один шажок в залитый лунным светом коридор, затем другой, и тут непонятно откуда раздалось глухое шарканье, пыхтение. Она оглянулась и обнаружила, что Вулфи материализовался из ночной темноты прямо за ее спиной. Пес кинулся к ней, ткнулся носом. Она обняла его, почесала под подбородком, за ухом. Пес поднял на нее свои карие глаза, в которых застыл вопрос.
— Я хочу его, Вулфи, — тихонько объяснила она псу. — И он желает меня. Я должна идти.
Она открыла дверь спальни Рейна и скользнула внутрь.
Вулфрам, не сводивший глаз с ее спины, а потом с закрывающейся двери, услышал, как лязгнула защелка. Сначала опустилось его настороженно поднятое ухо, а потом и тяжелая голова. Он зевнул — зевок этот удивительно напоминал вздох — и растянулся у порога спальни Рейна.
Глава 12
Рейн стоял у окна, одетый только в рубашку и панталоны. Он вздрогнул, обернулся, широкие плечи его напряглись. Сердце у Чарити дало перебой. Но глаза его сразу же просветлели, а поза стала дружелюбной. Взгляд его обежал ее просторную ночную рубашку из хлопковой ткани, распущенные волосы, и она испугалась, что разочаровала его.
Он сделал шаг к ней, другой, затем остановился. Ворот ее простой рубашки сместился в сторону, обнажив совершенное плечо, а длинные шелковистые волосы ревниво окутывали ее облаком. Милые глаза ее были совсем как жженый сахар в слабом свете свечи, а пухлые губы походили на спелые вишни. Она была само желание и сама невинность, и он не знал, к которой стороне ее личности следует обращаться.
— Я не могла уснуть, — призналась она, представляя себе, как запустит пальцы в его черные волосы, а потом дотронется до загорелой кожи, соблазнительно выглядывающей из раскрытого ворота полурасстегнутой рубашки.
— И я никак не мог заснуть, — сказал он, поглощенный созерцанием ее груди. Пламя единственной свечи покачивалось, обрисовывая тенями два маленьких бугорка под ночной сорочкой, и от этого дрожь пробежала по его телу. Твердые, бархатистые бутоны…
— Ну раз уж мы оба не спим, то, может, станем не спать вместе? — предложила она тоном, в котором удивительно совмещались игривость и здравомыслие.
Он засмеялся. Лицо его стало совсем бронзовым.
— Как раз мысли о том, что мы могли вот так «не спать» вместе, и не давали мне уснуть. — Он подошел к ней ближе и заговорил глубоким, рокочущим голосом: — И почему это все твои предложения кажутся мне всегда такими здравыми, уместными… и правильными?
— Не знаю, — искренне изумилась она. — Вообще-то я не слишком прилично себя веду, когда дело касается тебя. Все-таки прийти в спальню к мужчине — это не совсем пристало настоящей леди.
— И если бы я был настоящим джентльменом, то не позволил бы тебе здесь остаться. Но я и сам подумывал, не выйти ли в коридор и не пойти ли к тебе, ангел мой.
Она сделала еще шаг к нему, до слуха его донесся тихий шорох: это тела их соприкоснулись — и сразу же жар заклубился в крови. Он мог дотянуться до нее рукой, она вся горела, просила дотронуться до нее. Он пробежал кончиками пальцев по ее обнаженной ключице, и она задрожала от желания обвиться всем телом вокруг его руки. Но она не могла шелохнуться, не могла сглотнуть, едва в силах была дышать. Он заметил, как напряглись ее плечи, как неуверенность мелькнула в глазах, и улыбнулся, думая о ее невинности, на которую он скоро предъявит свои права.
— Закрой глаза, — приказал он негромко, и она повиновалась. Ладони его скользнули вниз по ее рукам, легли на талию, и он потянул ее за собой к окну, по дороге задув свечу. — А теперь смотри, — сказал он, когда они встали рядом у подоконника.
Она открыла глаза, и взору ее предстал потрясающий ночной вид на бухту пониже Стэндвелла. Вид был прекрасно знаком ей, но показался совершенно новым в ярком свете луны. Склоны над бухтой были словно груды черного бархата, обложенные по краю мятым шелком утесов, за которым начиналось невесомое кружево пены прибоя. Огромный желтый медальон луны висел над черными водами бухты, бросая отблески на гребешки резвых волн, гонимых ночным ветерком. Стоя за ее спиной, он обнял ее и притянул к себе.
— Красиво. — Она подняла глаза и обнаружила, что смотрит он вовсе не на бухту, а на нее. — Я давным-давно не любовалась луной.
— Я тоже. Я вообще много чем не удосужился полюбоваться в прежние годы. — Бабушка говорит, что лунный свет опасен, — прошептала Чарити. — Если пристально смотреть на полную луну, то можно…
— С ума сойти? Поздно беспокоиться. Я уже сошел с ума от любви к тебе, или ты забыла? — Он взял ее за плечи, повернул, прижал к себе, охватив стан обеими руками. — Я совершенно безумен. Не могу спать ночами, не в силах сосредоточиться, и даже чувство равновесия перестало мне служить — так же как и ноги. Что я ни делаю, на меня обязательно обрушивается очередная катастрофа средней тяжести… Теперь я даже не испытываю боли, ударившись головой, оцарапав палец или растянувшись на земле во весь рост. — Он запустил пальцы в ее шелковистые волосы, и сердце Чарити застучало сильнее от нежности этого прикосновения и от его изумленно-страдальческого тона. — Мне вспоминаются разные вещи, и одолевают странные ощущения, и непривычные мысли лезут мне в голову… Вот сейчас, например, мне совершенно безразлично, вернусь я когда-нибудь в Лондон или нет, рухнет мое предприятие или выживет, пригласят меня на какой-нибудь шикарный светский раут или нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
Коридор верхнего этажа был залит прохладным серебристо-серым сиянием почти полной луны, лившимся в окно. Но из-под двери Рейна Остина пробивался лучик теплого золотистого света, который сразу же приковал взгляд Чарити, едва она выглянула в коридор из своей комнаты. Полоска эта означала, что Рейн тоже еще не спит.
Весь вечер она ухаживала за Стивенсоном и развлекала его, замещая леди Маргарет, у которой разыгрался вдруг радикулит. И все время думала о Рейне и о том, что произошло между ними на руинах аббатства. И вот она лежала в постели, а в крови бродили отголоски испытанного наслаждения. Она ворочалась, будто не ночная рубашка облепила ее, а отзвук его ласк. И мерещился вес его тела в тяжести теплого одеяла, и прикосновения его губ, когда шершавая ткань касалась ее сосков.
Она познала, что такое волшебство, сосредоточенное в руках. Это было такое грандиозное открытие, что затмевало собой все.
Почти все. Поднявшись над хаосом желаний, страхов и томлений, мысль ее сосредоточилась на картине: Рейн, дрожа всем телом и сверкая глазами, объявляет ей, что он с ума сходит от любви к ней! Она ему небезразлична. Новое томление объяло ее с головы до ног. Ей так хотелось, чтобы этот человек питал к ней нежные чувства. Это было нужно ей даже больше, чем волшебство его рук.
Она сделала один шажок в залитый лунным светом коридор, затем другой, и тут непонятно откуда раздалось глухое шарканье, пыхтение. Она оглянулась и обнаружила, что Вулфи материализовался из ночной темноты прямо за ее спиной. Пес кинулся к ней, ткнулся носом. Она обняла его, почесала под подбородком, за ухом. Пес поднял на нее свои карие глаза, в которых застыл вопрос.
— Я хочу его, Вулфи, — тихонько объяснила она псу. — И он желает меня. Я должна идти.
Она открыла дверь спальни Рейна и скользнула внутрь.
Вулфрам, не сводивший глаз с ее спины, а потом с закрывающейся двери, услышал, как лязгнула защелка. Сначала опустилось его настороженно поднятое ухо, а потом и тяжелая голова. Он зевнул — зевок этот удивительно напоминал вздох — и растянулся у порога спальни Рейна.
Глава 12
Рейн стоял у окна, одетый только в рубашку и панталоны. Он вздрогнул, обернулся, широкие плечи его напряглись. Сердце у Чарити дало перебой. Но глаза его сразу же просветлели, а поза стала дружелюбной. Взгляд его обежал ее просторную ночную рубашку из хлопковой ткани, распущенные волосы, и она испугалась, что разочаровала его.
Он сделал шаг к ней, другой, затем остановился. Ворот ее простой рубашки сместился в сторону, обнажив совершенное плечо, а длинные шелковистые волосы ревниво окутывали ее облаком. Милые глаза ее были совсем как жженый сахар в слабом свете свечи, а пухлые губы походили на спелые вишни. Она была само желание и сама невинность, и он не знал, к которой стороне ее личности следует обращаться.
— Я не могла уснуть, — призналась она, представляя себе, как запустит пальцы в его черные волосы, а потом дотронется до загорелой кожи, соблазнительно выглядывающей из раскрытого ворота полурасстегнутой рубашки.
— И я никак не мог заснуть, — сказал он, поглощенный созерцанием ее груди. Пламя единственной свечи покачивалось, обрисовывая тенями два маленьких бугорка под ночной сорочкой, и от этого дрожь пробежала по его телу. Твердые, бархатистые бутоны…
— Ну раз уж мы оба не спим, то, может, станем не спать вместе? — предложила она тоном, в котором удивительно совмещались игривость и здравомыслие.
Он засмеялся. Лицо его стало совсем бронзовым.
— Как раз мысли о том, что мы могли вот так «не спать» вместе, и не давали мне уснуть. — Он подошел к ней ближе и заговорил глубоким, рокочущим голосом: — И почему это все твои предложения кажутся мне всегда такими здравыми, уместными… и правильными?
— Не знаю, — искренне изумилась она. — Вообще-то я не слишком прилично себя веду, когда дело касается тебя. Все-таки прийти в спальню к мужчине — это не совсем пристало настоящей леди.
— И если бы я был настоящим джентльменом, то не позволил бы тебе здесь остаться. Но я и сам подумывал, не выйти ли в коридор и не пойти ли к тебе, ангел мой.
Она сделала еще шаг к нему, до слуха его донесся тихий шорох: это тела их соприкоснулись — и сразу же жар заклубился в крови. Он мог дотянуться до нее рукой, она вся горела, просила дотронуться до нее. Он пробежал кончиками пальцев по ее обнаженной ключице, и она задрожала от желания обвиться всем телом вокруг его руки. Но она не могла шелохнуться, не могла сглотнуть, едва в силах была дышать. Он заметил, как напряглись ее плечи, как неуверенность мелькнула в глазах, и улыбнулся, думая о ее невинности, на которую он скоро предъявит свои права.
— Закрой глаза, — приказал он негромко, и она повиновалась. Ладони его скользнули вниз по ее рукам, легли на талию, и он потянул ее за собой к окну, по дороге задув свечу. — А теперь смотри, — сказал он, когда они встали рядом у подоконника.
Она открыла глаза, и взору ее предстал потрясающий ночной вид на бухту пониже Стэндвелла. Вид был прекрасно знаком ей, но показался совершенно новым в ярком свете луны. Склоны над бухтой были словно груды черного бархата, обложенные по краю мятым шелком утесов, за которым начиналось невесомое кружево пены прибоя. Огромный желтый медальон луны висел над черными водами бухты, бросая отблески на гребешки резвых волн, гонимых ночным ветерком. Стоя за ее спиной, он обнял ее и притянул к себе.
— Красиво. — Она подняла глаза и обнаружила, что смотрит он вовсе не на бухту, а на нее. — Я давным-давно не любовалась луной.
— Я тоже. Я вообще много чем не удосужился полюбоваться в прежние годы. — Бабушка говорит, что лунный свет опасен, — прошептала Чарити. — Если пристально смотреть на полную луну, то можно…
— С ума сойти? Поздно беспокоиться. Я уже сошел с ума от любви к тебе, или ты забыла? — Он взял ее за плечи, повернул, прижал к себе, охватив стан обеими руками. — Я совершенно безумен. Не могу спать ночами, не в силах сосредоточиться, и даже чувство равновесия перестало мне служить — так же как и ноги. Что я ни делаю, на меня обязательно обрушивается очередная катастрофа средней тяжести… Теперь я даже не испытываю боли, ударившись головой, оцарапав палец или растянувшись на земле во весь рост. — Он запустил пальцы в ее шелковистые волосы, и сердце Чарити застучало сильнее от нежности этого прикосновения и от его изумленно-страдальческого тона. — Мне вспоминаются разные вещи, и одолевают странные ощущения, и непривычные мысли лезут мне в голову… Вот сейчас, например, мне совершенно безразлично, вернусь я когда-нибудь в Лондон или нет, рухнет мое предприятие или выживет, пригласят меня на какой-нибудь шикарный светский раут или нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108