Развернувшаяся перед моими глазами картина вырвала у меня крик восхищения.
Земля, представившаяся моим глазам, показалась мне чудным садом. До того я еще никогда не видала пальм и не имела понятия о роскошной тропической растительности. Я не могла оторвать глаз от громадных ярких цветов, от всей этой удивительной природы, а также от слонов, толпы людей, собравшейся
на берегу. Вдали виднелись многочисленные дома – вероятно, какого-нибудь города, и громадное строение, крыши и купола которого господствовали надо всем прочим.
Приход моего покровителя оторвал меня от созерцания. Он тоже переменил костюм. Вместо простой полотняной туники на нем было надето теперь шелковое одеяние. Шею и руки его украшали драгоценности, а на голове был надет род кисейного тюрбана. За поясом было заткнуто оружие, сверкавшее драгоценными камнями.
Лодка доставила нас на берег. При громе возгласов и криков на непонятном мне языке мы сели в золоченый паланкин, укрепленный на спине белого слона, шея, ноги, уши и даже хобот которого были украшены драгоценностями.
Как во сне, села я рядом с незнакомцем, которого начала считать царем, и шествие двинулось в путь. Я до такой степени была смущена и взволнована, что все танцевало у меня перед глазами: и странная растительность, и бронзовые люди с пылающими глазами, и наш поезд.
Я сохранила только смутное воспоминание об этой первой прогулке по Индии. Только когда мы остановились перед громадным строением, оказавшимся пагодой, мое внимание было поглощено странностью архитектуры и многорукими, многоногими статуями, казавшимися мне какими-то человеко-пауками.
Наконец, вид баядерок и голых или изувеченных факиров произвел на меня глубокое впечатление.
Мы вышли из паланкина. Мой покровитель взял меня за руку, и мы вступили в пагоду, где нас встретили жрецы и певицы, которых я приняла за жриц. Нас повели к жертвеннику, на котором горел огонь с ароматами, окропили водой, заставили пить мед и есть рис с шафраном. Незнакомец надел мне на палец кольцо, а затем, подняв меня на руки, трижды обнес меня кругом огня, пылавшего на жертвеннике.
Только мое полное невежество и смущение, в каком я находилась, помешали мне понять, что совершается брачная церемония.
Выйдя из пагоды, мы снова заняли свои места в паланкине и отправились в окруженный громадным садом дворец, гораздо более роскошный, чем дворец Нарайяны в Бенаресе.
Там меня встретили женщины и отвели в великолепную залу, убранную с такой роскошью, что я была положительно ослеплена. Всюду виднелись золото, эмаль, драгоценные камни и никогда не виданные мною ткани, покрытые вышивками. Через широкую и резную, как кружево, аркаду виднелся сад с бьющими фонтанами и цветочными клумбами, над которыми порхали бабочки и маленькие птички, которые сами были похожи на живые драгоценные камни.
На меня, никогда ничего не видавшей, кроме бедного в ту эпоху Рима, и выросшей среди суровой простоты, налагаемой на весталок, вся эта роскошь и красота производили впечатление волшебного сна. Я начинала даже спрашивать себя, уж не умерла ли я в своей могиле и не посещает ли теперь моя душа, прощенная Вестой, блаженные поля?
Настала уже ночь, когда ко мне вошел мой спаситель. Он шел быстро и глаза его горели нескрываемой любовью. Позже я узнала, что он председательствовал на большом банкете, данном в честь его возвращения и в честь его бракосочетания.
Меня мучила одна только вещь: узнать, наконец, истину! Бросившись на колени, я протянула к нему руки и пробормотала:
Скажи мне – кто ты и где я? Скажи, умерла я или жива? Что значит все, что я вижу здесь?
Незнакомец рассмеялся весело и беззаботно, как простой смертный. Он поднял меня, посадил рядом с собой на диван и сказал, устремив на меня взгляд, который положительно обжег меня:
– Ты находишься в Индии, моем отечестве. Я – Раджа Вивашвата, а ты моя жена. Неужели ты не поняла, что в храме я надел на твой палец благословенное кольцо и разделил с тобой освященный рис и мед?
– О! – пробормотала я. – Ты избрал меня – меня, недостойную и преступную жрицу?
– Одно из самых человечных и законных чувств заставило тебя нарушить закон, и за это преступление ты заплатила ужасными страданиями. Креон более виноват, чем ты. Я обещал ему свою помощь и советовал быть благоразумным, относясь с уважением к твоему положению, пока вы не будете далеко от Рима. Вместо того, чтобы последовать моему совету, он до того отдался своей страсти, что пробрался за священную ограду и заставил тебя нарушить обет чистоты, подвергая тебя и себя опасности позорной смерти. Я с большим трудом спас его, и он находится теперь в безопасности в своем отечестве; но он потерял тебя и вполне заслужил это наказание. Итак, забудь прошлое: оно вычеркнуто и не существует более.
Правосудие храма Весты удовлетворено. Весталка Лициния умерла, а ты теперь Нара, моя жена. Твое мужество, твоя покорность и твое раскаяние сделали тебя достойной моей любви.
Я слушала как во сне. Счастье и признательность к человеку, на которого я смотрела, как на благодетельное божество, наполнили мое сердце. Я схватила руку Эбрамара – мудреца Афин и Александрии, и страстно прижала ее к губам.
– Эбрамар? – переспросил Супрамати, вскакивая с места. – Неужели человек, который тебя спас, и мудрец Эбрамар, которого я видел в Гималаях – одно и то же лицо?
– Да, это он. Видев его, ты еще лучше поймешь, что я любила его совсем особенным чувством, в котором уважение и восхищение принимали такое же участие, как и любовь. Но успокойся, садись и выслушай конец моего рассказа.
Когда взволнованный Супрамати снова занял свое место на табуретке, Нара продолжала:
– С только что описанного мною дня моя жизнь текла спокойно, без малейшего облачка. Это был какой-то волшебный сон, полный любви и занятий науками.
Эбрамар, – я буду называть его этим знакомым тебе именем, – дал мне первое понятие об оккультных науках.
Я думаю, никогда еще ни один учитель не имел такой внимательной и преданной ученицы. Сидя у его ног в большой лаборатории, я слушала его уроки и изучала древние языки. Я знаю санскритский язык Вед, ассирийский язык, древние наречия Азии, египетский язык, даже могу читать иероглифы и клинообразные надписи.
Эбрамар был учитель добрый и терпеливый, но очень строгий. Он требовал усердия и настойчивости. Я должна была совершенствоваться, а не оставаться неподвижно на месте.
Я не замечала, как шло время. Чем дальше шли мои занятия, тем больше пробуждался мой интерес к раскрывавшимся тайнам прошлого и будущего.
Однажды, когда мы по обыкновению вместе работали в лаборатории, Эбрамар привлек меня к себе и сказал:
– Лициния! Не желаешь ли ты побывать в Риме и повидаться с отцом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Земля, представившаяся моим глазам, показалась мне чудным садом. До того я еще никогда не видала пальм и не имела понятия о роскошной тропической растительности. Я не могла оторвать глаз от громадных ярких цветов, от всей этой удивительной природы, а также от слонов, толпы людей, собравшейся
на берегу. Вдали виднелись многочисленные дома – вероятно, какого-нибудь города, и громадное строение, крыши и купола которого господствовали надо всем прочим.
Приход моего покровителя оторвал меня от созерцания. Он тоже переменил костюм. Вместо простой полотняной туники на нем было надето теперь шелковое одеяние. Шею и руки его украшали драгоценности, а на голове был надет род кисейного тюрбана. За поясом было заткнуто оружие, сверкавшее драгоценными камнями.
Лодка доставила нас на берег. При громе возгласов и криков на непонятном мне языке мы сели в золоченый паланкин, укрепленный на спине белого слона, шея, ноги, уши и даже хобот которого были украшены драгоценностями.
Как во сне, села я рядом с незнакомцем, которого начала считать царем, и шествие двинулось в путь. Я до такой степени была смущена и взволнована, что все танцевало у меня перед глазами: и странная растительность, и бронзовые люди с пылающими глазами, и наш поезд.
Я сохранила только смутное воспоминание об этой первой прогулке по Индии. Только когда мы остановились перед громадным строением, оказавшимся пагодой, мое внимание было поглощено странностью архитектуры и многорукими, многоногими статуями, казавшимися мне какими-то человеко-пауками.
Наконец, вид баядерок и голых или изувеченных факиров произвел на меня глубокое впечатление.
Мы вышли из паланкина. Мой покровитель взял меня за руку, и мы вступили в пагоду, где нас встретили жрецы и певицы, которых я приняла за жриц. Нас повели к жертвеннику, на котором горел огонь с ароматами, окропили водой, заставили пить мед и есть рис с шафраном. Незнакомец надел мне на палец кольцо, а затем, подняв меня на руки, трижды обнес меня кругом огня, пылавшего на жертвеннике.
Только мое полное невежество и смущение, в каком я находилась, помешали мне понять, что совершается брачная церемония.
Выйдя из пагоды, мы снова заняли свои места в паланкине и отправились в окруженный громадным садом дворец, гораздо более роскошный, чем дворец Нарайяны в Бенаресе.
Там меня встретили женщины и отвели в великолепную залу, убранную с такой роскошью, что я была положительно ослеплена. Всюду виднелись золото, эмаль, драгоценные камни и никогда не виданные мною ткани, покрытые вышивками. Через широкую и резную, как кружево, аркаду виднелся сад с бьющими фонтанами и цветочными клумбами, над которыми порхали бабочки и маленькие птички, которые сами были похожи на живые драгоценные камни.
На меня, никогда ничего не видавшей, кроме бедного в ту эпоху Рима, и выросшей среди суровой простоты, налагаемой на весталок, вся эта роскошь и красота производили впечатление волшебного сна. Я начинала даже спрашивать себя, уж не умерла ли я в своей могиле и не посещает ли теперь моя душа, прощенная Вестой, блаженные поля?
Настала уже ночь, когда ко мне вошел мой спаситель. Он шел быстро и глаза его горели нескрываемой любовью. Позже я узнала, что он председательствовал на большом банкете, данном в честь его возвращения и в честь его бракосочетания.
Меня мучила одна только вещь: узнать, наконец, истину! Бросившись на колени, я протянула к нему руки и пробормотала:
Скажи мне – кто ты и где я? Скажи, умерла я или жива? Что значит все, что я вижу здесь?
Незнакомец рассмеялся весело и беззаботно, как простой смертный. Он поднял меня, посадил рядом с собой на диван и сказал, устремив на меня взгляд, который положительно обжег меня:
– Ты находишься в Индии, моем отечестве. Я – Раджа Вивашвата, а ты моя жена. Неужели ты не поняла, что в храме я надел на твой палец благословенное кольцо и разделил с тобой освященный рис и мед?
– О! – пробормотала я. – Ты избрал меня – меня, недостойную и преступную жрицу?
– Одно из самых человечных и законных чувств заставило тебя нарушить закон, и за это преступление ты заплатила ужасными страданиями. Креон более виноват, чем ты. Я обещал ему свою помощь и советовал быть благоразумным, относясь с уважением к твоему положению, пока вы не будете далеко от Рима. Вместо того, чтобы последовать моему совету, он до того отдался своей страсти, что пробрался за священную ограду и заставил тебя нарушить обет чистоты, подвергая тебя и себя опасности позорной смерти. Я с большим трудом спас его, и он находится теперь в безопасности в своем отечестве; но он потерял тебя и вполне заслужил это наказание. Итак, забудь прошлое: оно вычеркнуто и не существует более.
Правосудие храма Весты удовлетворено. Весталка Лициния умерла, а ты теперь Нара, моя жена. Твое мужество, твоя покорность и твое раскаяние сделали тебя достойной моей любви.
Я слушала как во сне. Счастье и признательность к человеку, на которого я смотрела, как на благодетельное божество, наполнили мое сердце. Я схватила руку Эбрамара – мудреца Афин и Александрии, и страстно прижала ее к губам.
– Эбрамар? – переспросил Супрамати, вскакивая с места. – Неужели человек, который тебя спас, и мудрец Эбрамар, которого я видел в Гималаях – одно и то же лицо?
– Да, это он. Видев его, ты еще лучше поймешь, что я любила его совсем особенным чувством, в котором уважение и восхищение принимали такое же участие, как и любовь. Но успокойся, садись и выслушай конец моего рассказа.
Когда взволнованный Супрамати снова занял свое место на табуретке, Нара продолжала:
– С только что описанного мною дня моя жизнь текла спокойно, без малейшего облачка. Это был какой-то волшебный сон, полный любви и занятий науками.
Эбрамар, – я буду называть его этим знакомым тебе именем, – дал мне первое понятие об оккультных науках.
Я думаю, никогда еще ни один учитель не имел такой внимательной и преданной ученицы. Сидя у его ног в большой лаборатории, я слушала его уроки и изучала древние языки. Я знаю санскритский язык Вед, ассирийский язык, древние наречия Азии, египетский язык, даже могу читать иероглифы и клинообразные надписи.
Эбрамар был учитель добрый и терпеливый, но очень строгий. Он требовал усердия и настойчивости. Я должна была совершенствоваться, а не оставаться неподвижно на месте.
Я не замечала, как шло время. Чем дальше шли мои занятия, тем больше пробуждался мой интерес к раскрывавшимся тайнам прошлого и будущего.
Однажды, когда мы по обыкновению вместе работали в лаборатории, Эбрамар привлек меня к себе и сказал:
– Лициния! Не желаешь ли ты побывать в Риме и повидаться с отцом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87