Но когда он заставил ее раскрыться и осторожно проник в сердцевину ее женского естества, она уже не смогла бы выразить свои чувства словами. Анна приняла его глубоко-глубоко и начала поторапливать с безыскусной, дарованной от природы ловкостью, сама не зная, как у нее это получается. Никогда раньше их близость не казалась обоим такой проникновенной.
Ее длинные волосы упали на подушку и образовали занавес, скрывавший их лица. Анна страстно поцеловала Броуди. Ей хотелось получить последний подарок: его семя, его ребенка. Она сдерживалась из последних сил, оттягивая решающий момент, но в конце концов не выдержала, содрогнулась, прижимаясь к нему и плача от избытка чувств. А Броуди позабыл обо всех своих сомнениях, колебаниях и осторожности – он отдал ей все, что она хотела.
Ночь промелькнула совершенно незаметно. Уже глубоко за полночь они на цыпочках спустились вниз в поисках еды: их души были переполнены, но бренная плоть умирала с голоду. Усевшись за широкий дубовый стол в кухне, они при свете фонаря съели холодный картофельный суп и салат с омаром, который кухарка убрала обратно в кладовую, когда хозяева не появились к обеду.
Они сидели, прислонившись друг к другу: так им было немного спокойнее. Ощущение близости, возможность прикоснуться стали для обоих насущной потребностью. Каждая минута казалась волшебной, каждое слово ценилось на вес золота. Любые попытки сделать вид, будто у них есть надежда, что все уладится само собой, разрешится каким-нибудь чудесным образом, были отброшены. Они честно признались, какую смертную тоску наводит на них мысль о разлуке, и поделились друг с другом своими заветными мечтами, а потом чуть не заплакали, убедившись, что мечтают об одном и том же: жить вместе в своем собственном доме, завести детей, смотреть, как растет и процветает их кораблестроительный завод.
А еще у Броуди была мечта стать настоящим джентльменом, уважаемым членом общества. Анна разрыдалась когда он ей в этом признался. Они жались друг к другу, не говоря больше ни слова, пока не послышалось чириканье птиц за окном. Небо начало предательски светлеть. Тогда они поспешили обратно в свою комнату, в свою постель, на свой остров, чтобы снова обняться.
Сон стал самым коварным врагом; они боролись с ним яростно и настойчиво, отвоевывая минуту за минутой, прекрасно понимая, что он у них похитит, если они позволят себе сдаться. Оба были истощены любовью, их губы опухли от поцелуев, у обоих кружилась голова от переутомления, но они все-таки упорно держались. Пока наконец сон не сморил их.
Анна проснулась вскоре после полудня. Убедившись, что в постели она одна, Анна помертвела от страха. В минуту она была уже одета. Дом как будто вымер, в гулкой тишине ее торопливые шаги на лестнице прозвучали слишком громко. В холле никого. Она метнулась в столовую. Пусто.
– Джон? – тихо позвала Анна.
Громко звать его по имени было опасно, к тому же в душе у нее нарастала паника; если бы она окликнула его, повысив голос, и не получила ответа, ей стало бы ясно, что случилось самое худшее.
В зимнем саду тоже никого не было. Анна вернулась в холл, пересекла его и заглянула в гостиную. Ни души. Боже милостивый! Она услыхала легкий шум за скользящими дверями библиотеки.
Это был Броуди. Он стоял, склонившись над большим письменным столом ее отца, и что-то торопливо писал на листке бумаги. Услыхав ее шаги, он выпрямился. Они сошлись посреди комнаты и обнялись, как будто после многомесячной разлуки.
– Я думала, тебя уже нет, – тихонько воскликнула Анна, обнимая его и поглаживая по спине.
– Нет, нет…
– Слава богу. Прошу тебя, не надо…
Анна в ужасе осеклась на полуслове: ее руки сомкнулись у него на спине под сюртуком, и пальцы невольно нащупали на пояснице рукоятку пистолета, заткнутого за пояс брюк. Не успел он ее остановить, как она вытащила пистолет. Тяжелый черный предмет показался ей отвратительным, она позволила Броуди забрать оружие. Он положил пистолет на стол у них за спиной. Только теперь Анна заметила, во что он одет: в самый старый, поношенный костюм Николаса, без галстука, без жилета. Она отступила на шаг назад, не веря своим глазам.
– Ты собирался уйти, ничего мне не сказав? Ты хотел просто написать мне записку и исчезнуть? Даже не попрощавшись?
Броуди обнял ее. Его рот был сжат в суровую линию.
– Нет. Мне бы следовало именно так и поступить, но я не смог.
– Но тогда…
– Я хотел написать записку Перлману. Всего несколько слов на прощание, просто в знак благодарности. Я не мог уйти, не повидав тебя.
– Ладно, – вздохнула Анна, снова обнимая его и мысленно дав себе зарок продержаться до конца без слез, чего бы ей это ни стоило.
Глядя в сад поверх ее головы, Броуди принялся тихонько гладить ее по волосам. За окном сеял мелкий, уже вполне осенний дождь.
– Ты во мне разочарована из-за того, что я убегаю?
Анна посмотрела на него в недоумении.
– Я же дал им слово, что вернусь обратно в Бристоль, когда все закончится. А теперь…
– Чтобы тебя опять упрятали в тюрьму? Нет-нет, я даже думать об этом не хочу!
– Но я же обещал!
– Но ведь ты невиновен! Где же справедливость? Сделка с самого начала была нечестной. Они не имеют никакого права тебя принуждать. Им даже упрекнуть тебя не в чем! Они сами совершили ошибку, и ты не обязан за нее расплачиваться.
Броуди облегченно вздохнул и крепко обнял ее: он боялся, что она сочтет его нечестным. Но он не желал отправляться в тюрьму за то, чего не совершал, и даже подумать не мог о том, чтобы всю жизнь просидеть в камере, зная, что где-то совсем неподалеку живет Анна. Это была бы слишком большая жертва, о каких бы высоких принципах ни шла речь.
Он сжал ее холодные руки.
– А теперь послушай меня внимательно. Как только я уеду, ты должна немедленно известить Дитца. Немедленно, поняла?
– Нет, Джон, тебе понадобится время. Мне бы следовало выждать хоть один день…
– Мне не понадобится время. Извести его сразу же, тогда он поверит, что ты ничего не знала заранее. Не спорь! – воскликнул он, крепко сжимая ее руки. – Между прочим, это ему понадобится время, чтобы придумать, как объяснить мою смерть. Вернее, смерть Ника. Наверняка он предпочтет сказать, что это случилось вне дома, без свидетелей, не у тебя на глазах. Поэтому…
– Куда ты поедешь?
Броуди ласково погладил ее по щеке:
– Тебе лучше не знать.
Анна закрыла глаза:
– О господи!
– Дитц забросает тебя вопросами: тебе придется убедить его, что ты ничего не знаешь. Так будет лучше…
– Ты мне не скажешь?
Беспомощные слезы потекли по ее лицу, у нее не было даже сил их утирать.
– Ты мне напишешь?
Броуди покачал головой, и ее сердце наполнилось отчаянием.
– Я не могу, – прошептал он. – Это слишком опасно для тебя…
Анна зримо представила себе, как связывающая их нить натягивается и рвется, оставив их одинокими до скончания дней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
Ее длинные волосы упали на подушку и образовали занавес, скрывавший их лица. Анна страстно поцеловала Броуди. Ей хотелось получить последний подарок: его семя, его ребенка. Она сдерживалась из последних сил, оттягивая решающий момент, но в конце концов не выдержала, содрогнулась, прижимаясь к нему и плача от избытка чувств. А Броуди позабыл обо всех своих сомнениях, колебаниях и осторожности – он отдал ей все, что она хотела.
Ночь промелькнула совершенно незаметно. Уже глубоко за полночь они на цыпочках спустились вниз в поисках еды: их души были переполнены, но бренная плоть умирала с голоду. Усевшись за широкий дубовый стол в кухне, они при свете фонаря съели холодный картофельный суп и салат с омаром, который кухарка убрала обратно в кладовую, когда хозяева не появились к обеду.
Они сидели, прислонившись друг к другу: так им было немного спокойнее. Ощущение близости, возможность прикоснуться стали для обоих насущной потребностью. Каждая минута казалась волшебной, каждое слово ценилось на вес золота. Любые попытки сделать вид, будто у них есть надежда, что все уладится само собой, разрешится каким-нибудь чудесным образом, были отброшены. Они честно признались, какую смертную тоску наводит на них мысль о разлуке, и поделились друг с другом своими заветными мечтами, а потом чуть не заплакали, убедившись, что мечтают об одном и том же: жить вместе в своем собственном доме, завести детей, смотреть, как растет и процветает их кораблестроительный завод.
А еще у Броуди была мечта стать настоящим джентльменом, уважаемым членом общества. Анна разрыдалась когда он ей в этом признался. Они жались друг к другу, не говоря больше ни слова, пока не послышалось чириканье птиц за окном. Небо начало предательски светлеть. Тогда они поспешили обратно в свою комнату, в свою постель, на свой остров, чтобы снова обняться.
Сон стал самым коварным врагом; они боролись с ним яростно и настойчиво, отвоевывая минуту за минутой, прекрасно понимая, что он у них похитит, если они позволят себе сдаться. Оба были истощены любовью, их губы опухли от поцелуев, у обоих кружилась голова от переутомления, но они все-таки упорно держались. Пока наконец сон не сморил их.
Анна проснулась вскоре после полудня. Убедившись, что в постели она одна, Анна помертвела от страха. В минуту она была уже одета. Дом как будто вымер, в гулкой тишине ее торопливые шаги на лестнице прозвучали слишком громко. В холле никого. Она метнулась в столовую. Пусто.
– Джон? – тихо позвала Анна.
Громко звать его по имени было опасно, к тому же в душе у нее нарастала паника; если бы она окликнула его, повысив голос, и не получила ответа, ей стало бы ясно, что случилось самое худшее.
В зимнем саду тоже никого не было. Анна вернулась в холл, пересекла его и заглянула в гостиную. Ни души. Боже милостивый! Она услыхала легкий шум за скользящими дверями библиотеки.
Это был Броуди. Он стоял, склонившись над большим письменным столом ее отца, и что-то торопливо писал на листке бумаги. Услыхав ее шаги, он выпрямился. Они сошлись посреди комнаты и обнялись, как будто после многомесячной разлуки.
– Я думала, тебя уже нет, – тихонько воскликнула Анна, обнимая его и поглаживая по спине.
– Нет, нет…
– Слава богу. Прошу тебя, не надо…
Анна в ужасе осеклась на полуслове: ее руки сомкнулись у него на спине под сюртуком, и пальцы невольно нащупали на пояснице рукоятку пистолета, заткнутого за пояс брюк. Не успел он ее остановить, как она вытащила пистолет. Тяжелый черный предмет показался ей отвратительным, она позволила Броуди забрать оружие. Он положил пистолет на стол у них за спиной. Только теперь Анна заметила, во что он одет: в самый старый, поношенный костюм Николаса, без галстука, без жилета. Она отступила на шаг назад, не веря своим глазам.
– Ты собирался уйти, ничего мне не сказав? Ты хотел просто написать мне записку и исчезнуть? Даже не попрощавшись?
Броуди обнял ее. Его рот был сжат в суровую линию.
– Нет. Мне бы следовало именно так и поступить, но я не смог.
– Но тогда…
– Я хотел написать записку Перлману. Всего несколько слов на прощание, просто в знак благодарности. Я не мог уйти, не повидав тебя.
– Ладно, – вздохнула Анна, снова обнимая его и мысленно дав себе зарок продержаться до конца без слез, чего бы ей это ни стоило.
Глядя в сад поверх ее головы, Броуди принялся тихонько гладить ее по волосам. За окном сеял мелкий, уже вполне осенний дождь.
– Ты во мне разочарована из-за того, что я убегаю?
Анна посмотрела на него в недоумении.
– Я же дал им слово, что вернусь обратно в Бристоль, когда все закончится. А теперь…
– Чтобы тебя опять упрятали в тюрьму? Нет-нет, я даже думать об этом не хочу!
– Но я же обещал!
– Но ведь ты невиновен! Где же справедливость? Сделка с самого начала была нечестной. Они не имеют никакого права тебя принуждать. Им даже упрекнуть тебя не в чем! Они сами совершили ошибку, и ты не обязан за нее расплачиваться.
Броуди облегченно вздохнул и крепко обнял ее: он боялся, что она сочтет его нечестным. Но он не желал отправляться в тюрьму за то, чего не совершал, и даже подумать не мог о том, чтобы всю жизнь просидеть в камере, зная, что где-то совсем неподалеку живет Анна. Это была бы слишком большая жертва, о каких бы высоких принципах ни шла речь.
Он сжал ее холодные руки.
– А теперь послушай меня внимательно. Как только я уеду, ты должна немедленно известить Дитца. Немедленно, поняла?
– Нет, Джон, тебе понадобится время. Мне бы следовало выждать хоть один день…
– Мне не понадобится время. Извести его сразу же, тогда он поверит, что ты ничего не знала заранее. Не спорь! – воскликнул он, крепко сжимая ее руки. – Между прочим, это ему понадобится время, чтобы придумать, как объяснить мою смерть. Вернее, смерть Ника. Наверняка он предпочтет сказать, что это случилось вне дома, без свидетелей, не у тебя на глазах. Поэтому…
– Куда ты поедешь?
Броуди ласково погладил ее по щеке:
– Тебе лучше не знать.
Анна закрыла глаза:
– О господи!
– Дитц забросает тебя вопросами: тебе придется убедить его, что ты ничего не знаешь. Так будет лучше…
– Ты мне не скажешь?
Беспомощные слезы потекли по ее лицу, у нее не было даже сил их утирать.
– Ты мне напишешь?
Броуди покачал головой, и ее сердце наполнилось отчаянием.
– Я не могу, – прошептал он. – Это слишком опасно для тебя…
Анна зримо представила себе, как связывающая их нить натягивается и рвется, оставив их одинокими до скончания дней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110