О чем она думает за несколько минут до того, как благородный рыцарь Ланс выедет на это самое поле биться за свою даму?
Гинни посмотрела на знамя Маклаудов, на котором под золотой короной был девиз: «Честь и достоинство». С тех пор как она себя помнила, она мечтала о том, чтобы быть королевой этого царства, чтобы править им так же справедливо и милосердно, как это делала мама. И вот ее мечта скоро осуществится, ее фантазия станет реальностью благодаря Лансу.
Высоко держа голову, Гинни поднялась по ступенькам на крытую трибуну и подошла к деревянному креслу, которое дядя Джервис величал «троном». Оно было окрашено в желтый «золотой» цвет, а в прямую спинку были вделаны сверкающие на солнце стекляшки. Может, издали оно и похоже на трон, но Гннни было ясно, что сидеть на нем будет очень неудобно. Опять придется притворяться, грустно подумала она.
Гинни не очень хотелось проверять, насколько неудобно это кресло, и она осталась стоять у низкого барьера, оглядывая турнирное поле. Зрители размещались по обе стороны главной трибуны и на большой трибуне напротив. В широком проходе между ними были вкопаны два шеста и между ними натянута веревка. С веревки свисал крюк, на который было надето кольцо. Участникам турнира предстояло состязаться в ловкости: кто больше раз сумеет на полном скаку снять это кольцо с крюка копьем.
Гинни огляделась и невольно вздохнула. Дядя Джервис постарался, как мог, но все же всему этому было далеко до праздников, которые когда-то устраивали папа и мама. В местах, отведенных для зрителей, было слишком мало скамеек, а в натянутом над ними для тени брезенте во многих местах зияли дыры. Шлаги и вымпелы на шестах выцвели. Когда-то они весело трепыхались на ветру, создавая яркую гамму красок, а сейчас вяло поникли под солнцем.
И ничего удивительного в этом не было – на такой жаре даже дышать было трудно. Гинни открыла веер своей кузины, но жарко-влажный ветерок, который он создавал, был каким-то липким и нисколько не улучшал ее настроения.
Гинни хотелось рассмотреть участников, которые ждали начала турнира в отдаленной рощице. Сколько их и кто именно претендует на ее руку? Но рыцари держались в укрытии, ожидая сигнала трубы. Когда они по очереди галопом вылетят на поле, каждого объявит герольд и каждый постарается на скаку подхватить кольцо с крюка.
Раньше Гинни с восторгом наблюдала за этим зрелищем, но сегодня ей было жарко, тягостно, и от страха крутило живот. И тут появился едва державшийся на ногах отец, которому Джервис помогал подняться по ступенькам. Судя по его багровому румянцу, Джон Маклауд уже приложился к бутылке. Мрачное выражение его лица не предвещало ничего хорошего.
Гинни села на свой трон. Он действительно оказался жестким и неудобным. Нервно ерзая, она ждала, как отец отреагирует на ее платье. Но он только крякнул, усевшись справа от нее. У Гинни зародилась надежда, если Эдита-Энн ошиблась, предсказывая, что он рассердится, может быть, она ошибалась и во всем остальном?
Дядя Джервис непрерывно озирался.
– Ты не видела Эдиту-Энн? – спросил он. – Куда она подевалась? Видно, придется начинать без нее.
– Начинай в самом деле, – пробурчал Джон. – Скорей начнем, скорей разделаемся.
Джервису не очень понравилось это приказание, но он подошел к барьеру и поднял обе руки. Раздался слабый звук одинокой трубы, но толпа тут же затихла.
На поле вышел Томас Перкинс, который изображал герольда и должен был объявлять участников. Он прокричал, указывая на главную трибуну:
– Слушайте все! Внимайте моим словам! Сейчас на прелестную леди Гиневру наденут корону королевы нашего турнира!
Гинни совсем забыла про эту традицию. Раньше королевой всегда была мама, которая надевала на голову прелестный венок из цветов. Это и была ее корона.
Но удовольствие, испытанное Гинни при объявлении герольда, испарилось, когда она увидела, что дядя собирается водрузить ей на голову огромную безобразную корону из позолоченного металла. Толпа приветствовала ее криками, но, ощутив на голове тяжесть короны, Гинни пожалела, что это не венок, который надевала ее мать. Он был бы и красивее, и обошелся бы дешевле, что, казалось бы, должно было быть немаловажным соображением для Маклаудов и не давил бы ей так на голову.
А ведь придется так сидеть много часов подряд, мысленно простонала Гинни. Тут Перкинс хлопнул в ладоши, и начался парад участников. Гинни, может быть, и почувствовала бы себя польщенной, что их так много – почти сорок человек, но вместо этого она прикидывала в уме, что, даже если каждый потратит на попытку снять с крюка кольцо лишь несколько минут, все равно турнир затянется на несколько часов.
Мистер Перкинс по очереди представлял участников. Каждый из них назвался по имени какого-нибудь рыцаря из легенды о короле Артуре, так что не было ничего удивительного в том, что она не узнавала их по имени. Хуже было то, что среди них было так мало знакомых лиц. На каждом был плащ, украшенный гербом, но никто не потрудился приготовить костюм как следует. Глядя на плохоньких лошадей и сшитые из простынь плащи, Гинни не узнавала красочных, романтичных праздников своего детства – вся затея казалась дешевой и безвкусной.
Сидевший рядом с ней отец поднес ко рту фляжку, но его глаза были прикованы к полю. Он молча оглядывал каждого участника, кивая головой, словно подсчитывая их количество. Когда объявили последнего, Ланса, он нахмурился. Наконец-то появился Ланс, с облегчением подумала Гинни. Какое ей дело до остальных? Ее Ланцелот опять ее спасет.
Трибуны восторженно завопили, когда Ланс галопом вылетел на поле в бело-серебристом костюме и с серебристым вымпелом на копье. Он весь как бы светился, даже его конь был серебристо-серой масти. Он поднял его на дыбы, приветствуя ревущую толпу.
– Самовлюбленный дурак, – проворчал Джон. – Тех денег, что он выбросил на этот наряд, хватило бы заплатить половину его долгов. И где он их взял?
Его дочь не стала задумываться над этим вопросом, потому что в это время Ланс подъехал к главной трибуне и устремил вопросительный взгляд на Гинни. «Ой, – с ужасом вспомнила она, – я же обещала ему носовой платок, знак своей благосклонности, и опять забыла».
Что же ему дать? Лента, что у нее в волосах, не годится – она синяя, а Лансу нужно что-нибудь белое. Гинни судорожно рылась в ридикюле, но там она нашла лишь старый батистовый платок, на котором не было ни кружев, ни вышивки. Невелик дар, но придется Лансу им удовольствоваться.
При виде немудрящего кусочка батиста Ланс нахмурился. Гинни даже показалось, что он от него откажется, и у нее упало сердце. Однако после минутной заминки он взял платок и привязал его к своему копью. Потом изящно поклонился и, пришпорив коня, поскакал туда, где ждали участники турнира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
Гинни посмотрела на знамя Маклаудов, на котором под золотой короной был девиз: «Честь и достоинство». С тех пор как она себя помнила, она мечтала о том, чтобы быть королевой этого царства, чтобы править им так же справедливо и милосердно, как это делала мама. И вот ее мечта скоро осуществится, ее фантазия станет реальностью благодаря Лансу.
Высоко держа голову, Гинни поднялась по ступенькам на крытую трибуну и подошла к деревянному креслу, которое дядя Джервис величал «троном». Оно было окрашено в желтый «золотой» цвет, а в прямую спинку были вделаны сверкающие на солнце стекляшки. Может, издали оно и похоже на трон, но Гннни было ясно, что сидеть на нем будет очень неудобно. Опять придется притворяться, грустно подумала она.
Гинни не очень хотелось проверять, насколько неудобно это кресло, и она осталась стоять у низкого барьера, оглядывая турнирное поле. Зрители размещались по обе стороны главной трибуны и на большой трибуне напротив. В широком проходе между ними были вкопаны два шеста и между ними натянута веревка. С веревки свисал крюк, на который было надето кольцо. Участникам турнира предстояло состязаться в ловкости: кто больше раз сумеет на полном скаку снять это кольцо с крюка копьем.
Гинни огляделась и невольно вздохнула. Дядя Джервис постарался, как мог, но все же всему этому было далеко до праздников, которые когда-то устраивали папа и мама. В местах, отведенных для зрителей, было слишком мало скамеек, а в натянутом над ними для тени брезенте во многих местах зияли дыры. Шлаги и вымпелы на шестах выцвели. Когда-то они весело трепыхались на ветру, создавая яркую гамму красок, а сейчас вяло поникли под солнцем.
И ничего удивительного в этом не было – на такой жаре даже дышать было трудно. Гинни открыла веер своей кузины, но жарко-влажный ветерок, который он создавал, был каким-то липким и нисколько не улучшал ее настроения.
Гинни хотелось рассмотреть участников, которые ждали начала турнира в отдаленной рощице. Сколько их и кто именно претендует на ее руку? Но рыцари держались в укрытии, ожидая сигнала трубы. Когда они по очереди галопом вылетят на поле, каждого объявит герольд и каждый постарается на скаку подхватить кольцо с крюка.
Раньше Гинни с восторгом наблюдала за этим зрелищем, но сегодня ей было жарко, тягостно, и от страха крутило живот. И тут появился едва державшийся на ногах отец, которому Джервис помогал подняться по ступенькам. Судя по его багровому румянцу, Джон Маклауд уже приложился к бутылке. Мрачное выражение его лица не предвещало ничего хорошего.
Гинни села на свой трон. Он действительно оказался жестким и неудобным. Нервно ерзая, она ждала, как отец отреагирует на ее платье. Но он только крякнул, усевшись справа от нее. У Гинни зародилась надежда, если Эдита-Энн ошиблась, предсказывая, что он рассердится, может быть, она ошибалась и во всем остальном?
Дядя Джервис непрерывно озирался.
– Ты не видела Эдиту-Энн? – спросил он. – Куда она подевалась? Видно, придется начинать без нее.
– Начинай в самом деле, – пробурчал Джон. – Скорей начнем, скорей разделаемся.
Джервису не очень понравилось это приказание, но он подошел к барьеру и поднял обе руки. Раздался слабый звук одинокой трубы, но толпа тут же затихла.
На поле вышел Томас Перкинс, который изображал герольда и должен был объявлять участников. Он прокричал, указывая на главную трибуну:
– Слушайте все! Внимайте моим словам! Сейчас на прелестную леди Гиневру наденут корону королевы нашего турнира!
Гинни совсем забыла про эту традицию. Раньше королевой всегда была мама, которая надевала на голову прелестный венок из цветов. Это и была ее корона.
Но удовольствие, испытанное Гинни при объявлении герольда, испарилось, когда она увидела, что дядя собирается водрузить ей на голову огромную безобразную корону из позолоченного металла. Толпа приветствовала ее криками, но, ощутив на голове тяжесть короны, Гинни пожалела, что это не венок, который надевала ее мать. Он был бы и красивее, и обошелся бы дешевле, что, казалось бы, должно было быть немаловажным соображением для Маклаудов и не давил бы ей так на голову.
А ведь придется так сидеть много часов подряд, мысленно простонала Гинни. Тут Перкинс хлопнул в ладоши, и начался парад участников. Гинни, может быть, и почувствовала бы себя польщенной, что их так много – почти сорок человек, но вместо этого она прикидывала в уме, что, даже если каждый потратит на попытку снять с крюка кольцо лишь несколько минут, все равно турнир затянется на несколько часов.
Мистер Перкинс по очереди представлял участников. Каждый из них назвался по имени какого-нибудь рыцаря из легенды о короле Артуре, так что не было ничего удивительного в том, что она не узнавала их по имени. Хуже было то, что среди них было так мало знакомых лиц. На каждом был плащ, украшенный гербом, но никто не потрудился приготовить костюм как следует. Глядя на плохоньких лошадей и сшитые из простынь плащи, Гинни не узнавала красочных, романтичных праздников своего детства – вся затея казалась дешевой и безвкусной.
Сидевший рядом с ней отец поднес ко рту фляжку, но его глаза были прикованы к полю. Он молча оглядывал каждого участника, кивая головой, словно подсчитывая их количество. Когда объявили последнего, Ланса, он нахмурился. Наконец-то появился Ланс, с облегчением подумала Гинни. Какое ей дело до остальных? Ее Ланцелот опять ее спасет.
Трибуны восторженно завопили, когда Ланс галопом вылетел на поле в бело-серебристом костюме и с серебристым вымпелом на копье. Он весь как бы светился, даже его конь был серебристо-серой масти. Он поднял его на дыбы, приветствуя ревущую толпу.
– Самовлюбленный дурак, – проворчал Джон. – Тех денег, что он выбросил на этот наряд, хватило бы заплатить половину его долгов. И где он их взял?
Его дочь не стала задумываться над этим вопросом, потому что в это время Ланс подъехал к главной трибуне и устремил вопросительный взгляд на Гинни. «Ой, – с ужасом вспомнила она, – я же обещала ему носовой платок, знак своей благосклонности, и опять забыла».
Что же ему дать? Лента, что у нее в волосах, не годится – она синяя, а Лансу нужно что-нибудь белое. Гинни судорожно рылась в ридикюле, но там она нашла лишь старый батистовый платок, на котором не было ни кружев, ни вышивки. Невелик дар, но придется Лансу им удовольствоваться.
При виде немудрящего кусочка батиста Ланс нахмурился. Гинни даже показалось, что он от него откажется, и у нее упало сердце. Однако после минутной заминки он взял платок и привязал его к своему копью. Потом изящно поклонился и, пришпорив коня, поскакал туда, где ждали участники турнира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107