— Откуда это вы вместе с отцом Иннокентием?
Полковник неопределенно развел руками, и пожал плечами. Отец Серафим понял, очевидно, ибо прошептал побледневшими губами:
— Значит, двумя путями?
— Очевидно, двумя, — в тон ему ответил полковник. — Очевидно, двумя, ваше преосвященство.
Отец Серафим обрел дар речи и, достав из кармана рясы бумажку, поднял голову, чтобы либо сказать, либо прочитать какой-то абзац. Но его прервал заместитель губернатора, вскочивший в келью тяжело дыша.
— Отец Иннокентий, черт побери, здесь?
И умолк. Перед ним были все власти — и духовные и светские.
— Господа! — нервно выкрикнул Иовлев. — У меня приказ немедленно выслать отца Иннокентия в Муромский монастырь.
— У меня такой же, — грустно известил владыка.
— Господа, мои функции здесь — самые скромные, — сказал жандармский полковник. — Мне поручено сопровождать его и проследить за выполнением предписаний и Синода, и департамента полиции. До свидания.
Бледный Иннокентий сидел и не двигался с места. Энергия вдруг покинула его, и что-то мгновенно в нем словно надломилось. Глаза беспомощно блуждали по полу, он стал жалким. Владыка Серафим с сочувствием смотрел на него. Иннокентий поднял голову и растерянно спросил:
— Что же делать, отче? В Муромский монастырь — это же…
Не кончил. Свесил голову и тихо, непроизвольно перебирая четки, заплакал. Страх отнял у него речь, сознание, волю. Иннокентий боялся показать это и еще ниже склонил голову.
Владыка Серафим отвернулся и вышел.
Растерянный, разбитый сидел Иннокентий в пустой келье. Рядом смущенно стоял переодетый жандарм.
3
Преосвященный Амвросий, получив от отца Серафима письмо, в тот же день выехал в Каменец. Проклиная российский способ передвижения, преосвященный пастырь одолел дорогу от Проскурова до Каменца на лошадях, и у него еще хватило сил почти вбежать в кабинет отца Серафима.
— Ну что? — сразу спросил он владыку Серафима. Понимал, что вопрос глупый, но другого придумать не мог.
— Неважно. В Муромский монастырь отправляют.
— Что же это значит, отче Серафим?
— Что? Это дело давнего происхождения. Обвинения те же: пять мироносиц в келье, молдавский язык, проповеди. Особенно проповеди, отче Амвросий. Подумать только, в цари захотелось! «Не будет, говорит, императа, будет молдавский господарь, и я буду царем царей». Царь царей! Он — царь царей! Черт возьми этого вашего идиота! Поднять такую кутерьму в целой провинции, быть таким идиотом… А теперь он едет на царствование в Муромский, мне — строжайший выговор, вице-губернатору — нагоняй и т. д. и т. п.
— Круто, круто, — встревоженно сказал преосвященный Амвросий. — Теперь ничто уже не поможет. Мне это ясно. Но положение ухудшается тем, что бросить его тоже нельзя. Он сам запутается, церковь, епархию запутает.
— Да, это правда… — ответил Серафим. — Но что же делать?
Амвросий решительно кивнул головой.
— Бороться! В первую очередь не лишать его совета. Без нас он пропадет, и церковь понесет урон. Не порывать с ним отношений — это главное. Главное потому, что в Липецком он основал новую обитель. Она привлекла к себе всю Бессарабию. Ломать ее нельзя и… не нужно. Надо ее поддерживать и руководить ею, чтобы от нее не отшатнулся народ. Если отойдут от обители — отойдут от веры православной. Мы это твердо должны помнить, отче, и спасать дело для церкви. Синод видит Иннокентия, а мы должны видеть его работу и удержать Синод от неверного шага по отношению к вере. Понятно?
— Не совсем.
— Ну, если так, то я должен добавить, — осторожно, обдумывая слова, говорил Амвросий балтский. — Я считаю, что отец Серафим кишиневский допускает серьезную
ошибку. Это потому, что человек он ограниченный и дальше своего носа не видит, а руководствуется только завистью, но не ясным умом. Уничтожить Иннокентия как личность — это частное дело каждого, дело его симпатии или антипатии, это чисто личное… Но ведь Иннокентий не один, а со всей Бессарабией, которая верит в него. И получается, что уничтожить его — это уничтожить веру в сердцах многочисленного населения, сотен тысяч православных мирян. В этом ли интерес церкви? Интерес престола и державы? Разве без церкви удержится какой-нибудь престол? Нет. Это во вред церкви и государству, во вред престолу. Я не удивляюсь, что Серафима кишиневского поддерживают Пуришкевич и Крушеван. Рука руку
моет. Пуришкевич — человек светский, политик, а не пастырь церкви. Мы же, спасая Иннокентия, несем знамя веры. Правда, — выдержав секундную паузу, продолжил Амвросий, — если мы проиграем, то можем и сами попасть в Муромский, а это еще больше заставляет нас бороться, чтобы не стать жертвами.
— Но как это сделать? — развел руками Серафим.
— Как? Путь один — поднять против Серафима кишиневского и Пуришкевича сам народ. Осаждать святейший Синод жалобами духовенства на самоуправство архипастыря кишиневского, требованиями народа возвратить Иннокентия, свидетельствами священников о праведных делах изгнанного инока. Нужно поднять всё против Кишинева. Мой план: сейчас же, вы от себя, я от себя, а защитники Иннокентия в кишиневской епархии от себя, поднимем духовенство на протест, на требование пересмотреть дело Иннокентия. И все это направим в Синод. Открыто нам с вами выступать нельзя, да и опасно. Поэтому пусть народ сам это делает. И под нашим руководством он спасет дело. Я уверен, что история церкви нас оправдает, ибо мы привлекаем к церкви народ целого края, мы спасаем государство от губительных последствий безбожия. Не Иннокентия спасаем мы, а бога в нем. Сам же Иннокентий — верный сын церкви и отчизны.
Князья церкви еще долго совещались и согласились с этим планом. Разработанный в маленьком городе Каменец-Подольске, он еще долго будет привлекать историков грандиозными последствиями неприкрытого мошенничества и жестокости церкви, которая за митру бросила на гибель, на смерть, на одичание десятки тысяч молдавских крестьян, на разорение — тысячи хозяйств и семей. И все это в борьбе за княжение в церкви, за курорты в Крыму, за роскошь.
Владыка Серафим удовлетворенно пожал руку Амвросию и с уважением сказал:
— В нашем лице, отче, церковь имеет искреннего защитника. Я уверен, отче, что мы победим несчастье, а Иннокентия и себя, и бога возвеличим. И я советую не откладывать этого надолго.
И он сел к столу писать письма своей пастве. Долго обдумывал, как и что писать. Наконец нашел нужные слова и долго, старательно сочинял своеобразное историческое воззвание, поднявшее на борьбу за Иннокентия всю Каменец-Подольскую губернию.
Амвросий прочитал письмо и целиком одобрил его. Даже не увидевшись с Иннокентием, он выехал в Балту. Не встретился он с ним по многим причинам, которые скрывал от всех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105