Но я не могу скрыть своего искреннего восторга.
Через полчаса тучный и округлый судебный врач Карл Михайлович прибыл к владыке.
— Ну, что здесь произошло столь чрезвычайное, что потребовался скромный лекарь? Кто у вас болен?
— Да, да, Карл Михайлович, у нас есть больной. Тяжело больной есть у нас. И вы должны его немедленно вылечить, — кричал Иовлев.
— Кто же? Что случилось? Ничего не понимаю.
— Сейчас, сейчас поймете! Хо-хо! Подождите! — заместитель губернатора глянул на владыку Серафима. — Пойдемте к столу, там мы вам расскажем обо всем.
В столовой Иовлев не то шутя, не то серьезно сказал:
— Больной у нас — авторитет, Карл Михайлович.
— Ничего не понимаю.
— Сейчас поймете, сейчас, сейчас. — И, приняв серьезный вид, он заговорил снова:-Карл Михайлович, наш монах Иннокентий болен. И настолько болен, что… произнес эту знаменитую речь, о которой и вы, вероятно, знаете. Понимаете?
— Я понимаю вас, ваше высокородие. Понимаю. Завтра же буду у вашего больного.
Заместитель губернатора налил всем по рюмке, и компания развеселилась за столом у преосвященного епископа. Здесь же обсудили и дело.
На следующий день Карл Михайлович созвал судебно-экспертную комиссию, в которую вошли врачи. Эта комиссия во главе с Иовлевым, вместе с жандармским ротмистром, городским головой и эскортом полиции и жандармов прибыла в монастырь. Иннокентий встретил их сдержанно, почти спокойно, позволил себя осмотреть и ответил на вопросы.
Нетребовательная комиссия удовлетворилась поверхностным опросом Иннокентия по религиозно-бытовым, государственным вопросам и записала его ответы. Наконец подписала акт и разошлась. В Петербург было послано письмо от правителя края с доносом на Иннокентия и с «приложением» акта судебно-экспертной врачебной комиссии. Она подтверждала следующее:
«1911 года, декабря 13 дня,
г. Каменец-Подольск…
Чрезвычайная судебно-медицинская комиссия по требованию местных властей осмотрела монаха Иннокентия, пребывающего в Спасском монастыре. В результате осмотра помянутая комиссия установила, что монах Иннокентий страдает манией величия на религиозной почве, чем и объясняется его выступление перед многочисленной толпой темных молдавских крестьян. И, будучи в таком состоянии, инок Иннокентий, вполне естественно, не может отвечать за свои действия и нуждается в пребывании в тихой обители; таковым требованиям вполне соответствует Спасский монастырь, куда определил его преосвященный Серафим под наблюдение человека, коему он доверяет.
Но все же комиссия считает, что как проповедника христианской веры его нельзя оставлять одного и при исполнении пастырских обязанностей, ибо он под влиянием своих навязчивых идей может оказать вредное действие на темные религиозные массы верующих».
Этот акт вместе с секретными письмами временно исполняющего обязанности губернатора к «влиятельным лицам» в департаменте полиции и министерстве внутренних дел был послан в Петербург. В письмах начальник края ясно намекал, что инок достоин всяческого внимания со стороны упомянутых «влиятельных лиц».
У владыки Серафима нашлись вдруг давнишние дела, потребовавшие немедленного разрешения в Синоде, и он выехал в Петербург. Слишком доверять акту он не хотел, лучше всего самому убедиться, какое он окажет влияние на адресатов.
Дело пошло по инстанциям, наполнялось «присовокуплениями», «приложениями», «добавлениями» и «пояснениями», распухло от них, но не двигалось к окончательной развязке. «Влиятельные лица» тормозили это трудное путешествие.
Чудотворец тем временем стал о нем забывать. Он свободно выезжал в Липецкое, отправлял там богослужения в новом монастыре и возвращался снова в Каменец, где его совершенно отстранили от богослужений. Он снова пытался устроить встречу с паствой, но владыка Серафим решительно отрезал:
— Как хотите, отче Иннокентий, но при первой же попытке не вернуться вовремя или собрать своих молдаван я уже не буду оберегать вас от ареста или определения в сумасшедший дом. Хватит чудотворить!
Иннокентий больше не возвращался к этому. Тихо выезжал в путешествия по Бессарабии и так же тихо возвращался домой.
На третьем году пребывания в Каменец-Подольске Иннокентий уже не слушал приказов владыки Серафима. Он махнул на дело в Синоде и решил провести богослужение в монастыре. А для этого ему нужно было сначала побывать в Липецком. Он отправил своих мироносиц в Балту, Липецкое, Сороки, Унгены — оповестить, что отец Иннокентий победил дьявола, а по этому случаю в Липецком, а потом в Каменце состоится торжественная служба. Собрал вещи и приготовился выехать в Липецкое, чтобы лично распорядиться.
Иннокентий был в пышной одежде, с роскошными чемоданами в руках. На мужественном и привлекательном лице — удовлетворение, глаза горели, когда он покидал стены монастыря. Важно ехал он до Проскурова, так же важно шагнул на ступени проскуровского вокзала, чтобы сесть в поезд. Он весь был поглощен мыслями о будущей встрече с отцом Амвросием балтским. Не заметил даже, как рядом с ним появился жандармский полковник и тихо, но отчетливо произнес:
— Ваше преподобие, отошлите свой багаж назад, а сами следуйте за мной.
Ничего не понимая, Иннокентий посмотрел на него и приветливо улыбнулся.
— Мне некогда, господин полковник, сегодня должен выехать в Балту.
— Ваше преподобие, никуда вы ни сегодня, ни завтра не поедете. Без шума отошлите вещи домой, а сами следуйте за мной.
Иннокентий только сейчас почувствовал враждебный и сухой тон жандармского полковника, голос его шелестел, как сухая канцелярская бумага.
— Что вы хотите этим сказать? — растерялся Иннокентий.
— Ваше преподобие, на перроне неудобно передавать приказ жандармского корпуса… пройдите со мной, я вам объясню.
Иннокентий пошел за ним в канцелярию вахмистра. Здесь полковник еще более сухо и жестко сказал:
— Ваше преподобие, мне приказано следить, чтобы вы никуда не выезжали. Простите, если я буду вынужден приставить к вам жандарма, прикажу ему не спускать с вас глаз, пока не получу распоряжения отменить этот надзор. Чтобы не компрометировать вас, я переодену его монахом, и он будет послушником, только, разумеется, при нем будет оружие. И вы понимаете, конечно, что не он у вас, а вы у него будете в роли послушника. Не иначе. Идемте. Прошу, — указал он рукой на дверь.
В монастыре его ждала еще одна неожиданность, более неприятная. В дверях своей кельи он встретился с отцом Серафимом, бледным и взволнованным: тот допрашивал о чем-то монаха. Увидев Иннокентия в сопровождении жандармского полковника, владыка Серафим долго не мог вымолвить ни слова. И только когда полковник поздоровался, он смущенно спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
Через полчаса тучный и округлый судебный врач Карл Михайлович прибыл к владыке.
— Ну, что здесь произошло столь чрезвычайное, что потребовался скромный лекарь? Кто у вас болен?
— Да, да, Карл Михайлович, у нас есть больной. Тяжело больной есть у нас. И вы должны его немедленно вылечить, — кричал Иовлев.
— Кто же? Что случилось? Ничего не понимаю.
— Сейчас, сейчас поймете! Хо-хо! Подождите! — заместитель губернатора глянул на владыку Серафима. — Пойдемте к столу, там мы вам расскажем обо всем.
В столовой Иовлев не то шутя, не то серьезно сказал:
— Больной у нас — авторитет, Карл Михайлович.
— Ничего не понимаю.
— Сейчас поймете, сейчас, сейчас. — И, приняв серьезный вид, он заговорил снова:-Карл Михайлович, наш монах Иннокентий болен. И настолько болен, что… произнес эту знаменитую речь, о которой и вы, вероятно, знаете. Понимаете?
— Я понимаю вас, ваше высокородие. Понимаю. Завтра же буду у вашего больного.
Заместитель губернатора налил всем по рюмке, и компания развеселилась за столом у преосвященного епископа. Здесь же обсудили и дело.
На следующий день Карл Михайлович созвал судебно-экспертную комиссию, в которую вошли врачи. Эта комиссия во главе с Иовлевым, вместе с жандармским ротмистром, городским головой и эскортом полиции и жандармов прибыла в монастырь. Иннокентий встретил их сдержанно, почти спокойно, позволил себя осмотреть и ответил на вопросы.
Нетребовательная комиссия удовлетворилась поверхностным опросом Иннокентия по религиозно-бытовым, государственным вопросам и записала его ответы. Наконец подписала акт и разошлась. В Петербург было послано письмо от правителя края с доносом на Иннокентия и с «приложением» акта судебно-экспертной врачебной комиссии. Она подтверждала следующее:
«1911 года, декабря 13 дня,
г. Каменец-Подольск…
Чрезвычайная судебно-медицинская комиссия по требованию местных властей осмотрела монаха Иннокентия, пребывающего в Спасском монастыре. В результате осмотра помянутая комиссия установила, что монах Иннокентий страдает манией величия на религиозной почве, чем и объясняется его выступление перед многочисленной толпой темных молдавских крестьян. И, будучи в таком состоянии, инок Иннокентий, вполне естественно, не может отвечать за свои действия и нуждается в пребывании в тихой обители; таковым требованиям вполне соответствует Спасский монастырь, куда определил его преосвященный Серафим под наблюдение человека, коему он доверяет.
Но все же комиссия считает, что как проповедника христианской веры его нельзя оставлять одного и при исполнении пастырских обязанностей, ибо он под влиянием своих навязчивых идей может оказать вредное действие на темные религиозные массы верующих».
Этот акт вместе с секретными письмами временно исполняющего обязанности губернатора к «влиятельным лицам» в департаменте полиции и министерстве внутренних дел был послан в Петербург. В письмах начальник края ясно намекал, что инок достоин всяческого внимания со стороны упомянутых «влиятельных лиц».
У владыки Серафима нашлись вдруг давнишние дела, потребовавшие немедленного разрешения в Синоде, и он выехал в Петербург. Слишком доверять акту он не хотел, лучше всего самому убедиться, какое он окажет влияние на адресатов.
Дело пошло по инстанциям, наполнялось «присовокуплениями», «приложениями», «добавлениями» и «пояснениями», распухло от них, но не двигалось к окончательной развязке. «Влиятельные лица» тормозили это трудное путешествие.
Чудотворец тем временем стал о нем забывать. Он свободно выезжал в Липецкое, отправлял там богослужения в новом монастыре и возвращался снова в Каменец, где его совершенно отстранили от богослужений. Он снова пытался устроить встречу с паствой, но владыка Серафим решительно отрезал:
— Как хотите, отче Иннокентий, но при первой же попытке не вернуться вовремя или собрать своих молдаван я уже не буду оберегать вас от ареста или определения в сумасшедший дом. Хватит чудотворить!
Иннокентий больше не возвращался к этому. Тихо выезжал в путешествия по Бессарабии и так же тихо возвращался домой.
На третьем году пребывания в Каменец-Подольске Иннокентий уже не слушал приказов владыки Серафима. Он махнул на дело в Синоде и решил провести богослужение в монастыре. А для этого ему нужно было сначала побывать в Липецком. Он отправил своих мироносиц в Балту, Липецкое, Сороки, Унгены — оповестить, что отец Иннокентий победил дьявола, а по этому случаю в Липецком, а потом в Каменце состоится торжественная служба. Собрал вещи и приготовился выехать в Липецкое, чтобы лично распорядиться.
Иннокентий был в пышной одежде, с роскошными чемоданами в руках. На мужественном и привлекательном лице — удовлетворение, глаза горели, когда он покидал стены монастыря. Важно ехал он до Проскурова, так же важно шагнул на ступени проскуровского вокзала, чтобы сесть в поезд. Он весь был поглощен мыслями о будущей встрече с отцом Амвросием балтским. Не заметил даже, как рядом с ним появился жандармский полковник и тихо, но отчетливо произнес:
— Ваше преподобие, отошлите свой багаж назад, а сами следуйте за мной.
Ничего не понимая, Иннокентий посмотрел на него и приветливо улыбнулся.
— Мне некогда, господин полковник, сегодня должен выехать в Балту.
— Ваше преподобие, никуда вы ни сегодня, ни завтра не поедете. Без шума отошлите вещи домой, а сами следуйте за мной.
Иннокентий только сейчас почувствовал враждебный и сухой тон жандармского полковника, голос его шелестел, как сухая канцелярская бумага.
— Что вы хотите этим сказать? — растерялся Иннокентий.
— Ваше преподобие, на перроне неудобно передавать приказ жандармского корпуса… пройдите со мной, я вам объясню.
Иннокентий пошел за ним в канцелярию вахмистра. Здесь полковник еще более сухо и жестко сказал:
— Ваше преподобие, мне приказано следить, чтобы вы никуда не выезжали. Простите, если я буду вынужден приставить к вам жандарма, прикажу ему не спускать с вас глаз, пока не получу распоряжения отменить этот надзор. Чтобы не компрометировать вас, я переодену его монахом, и он будет послушником, только, разумеется, при нем будет оружие. И вы понимаете, конечно, что не он у вас, а вы у него будете в роли послушника. Не иначе. Идемте. Прошу, — указал он рукой на дверь.
В монастыре его ждала еще одна неожиданность, более неприятная. В дверях своей кельи он встретился с отцом Серафимом, бледным и взволнованным: тот допрашивал о чем-то монаха. Увидев Иннокентия в сопровождении жандармского полковника, владыка Серафим долго не мог вымолвить ни слова. И только когда полковник поздоровался, он смущенно спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105