уж он-то не преминет в самый разгар дела, когда победа Флоренции будет казаться уже обеспеченной, оказать помощь Лукке, либо тайно послав ей денег, либо распустив часть своего войска, чтобы эти солдаты под видом свободных наемников воевали на ее стороне. Наконец Никколо прямо призвал флорентийцев отказаться от этого предприятия, а с тираном установить такие отношения, чтобы в Лукке увеличивалось число его врагов, ибо самый верный способ покорить этот город — предоставить его власти угнетающего и ослабляющего народ тирана. Если разумно действовать таким именно образом, наступит момент, когда тиран не сможет удерживать власти, а граждане окажутся неспособными к самоуправлению, и Лукка сама бросится в объятия Флоренции. «Впрочем, — закончил свою речь Никколо, — я вижу, что страсти слишком распалены, чтобы голосу моему вняли, однако хочу предсказать согражданам, что затевают они войну, в которой понесут величайшие затраты и подвергнутся величайшей опасности; вместо того чтобы занять Лукку, они избавят ее от тирана и из города дружественного, но угнетенного и слабого, превратят в город свободный, но враждебный им, который со временем станет препятствием к возвеличиванию их собственного государства».
XX
После того как еще другие выступили за войну с Лук-кой и против нее, проведено было тайное голосование и оказалось, что лишь девяносто восемь голосов подано было против войны. Итак, приняли решение воевать, назначили военный совет Десяти и вооружили кавалерию и пехоту. Комиссарами назначили Асторре Джанни и мессера Ринальдо Альбицци, а с Никколо Фортебраччо договорились, что он передает захваченные им земли Флоренции и продолжает войну уже в качестве нашего наемника. Комиссары, прибыв с войском в прилегающую к Лукке местность, разделили его на две половины, из которых одна под водительством Асторре двинулась по равнине к Камайоре и Пьетрасанте, а другая, с мессером Ринальдо во главе, — к горам, ибо мессер Ринальдо счел, что городом, лишенным помощи от своей округи, легче будет овладеть. Действия их обернулись плачевно не потому, что они завоевали недостаточно большую территорию, но из-за укоров, которые и тот, и другой навлекли на себя своим способом ведения войны, и надо сказать, что Аеторре поступками своими эти укоры вполне заслужил. Поблизости от Пьетрасанты есть долина, называемая Серавецца, густо населенная и богатая. Жители ее при появлении комиссара вышли к нему навстречу, прося его отнестись к ним как к верным слугам народа Флоренции. Аеторре сделал вид, что принимает изъявление их покорности, затем занял своими войсками все проходы и укрепления долины, велел созвать всех мужчин в их самую большую церковь и объявил их пленниками, а людям своим предоставил всю местность на поток и разграбление, поощряя их к беспримерной жестокости и алчности, так что они не щадили ни святых мест, ни женщин, — как девиц, так и замужних. Когда об этом стало известно во Флоренции, негодование охватило не только должностных лиц, но и весь город.
XXI
Кое-кто из жителей Серавеццы, ускользнувших из лап комиссара, бежали во Флоренцию и каждому прохожему на улицах рассказывали о своей беде. При содействии тех, кто хотел, чтобы комиссара постигла кара либо просто как злодея, либо как человека враждебной партии, они явились в совет Десяти и попросили, чтобы их приняли. Когда они предстали перед Советом, один из них взял слово и сказал:
«Мы убеждены, великолепные синьоры, что к речам нашим милость ваша отнесется с доверием и сочувствием, огда вы узнаете, каким образом занял нашу местность посланный вами комиссар и как он затем обошелся с нами. Наша долина, как об этом хорошо помнят старинные семейства, всегда была гвельфской и неизменно служила верным убежищем вашим гражданам, укрывавшимся в ней от гибеллинских преследований. Мы и предки наши чтили само имя славной республики, стоявшей во главе партии гвельфов. Пока Лукка была гвельфской, мы охотно жили под ее властью, с тех пор как этот ее тиран оставил своих прежних друзей и стакнулся с гибеллинами, мы подчинились ему лишь по принуждению; и Господь Бог знает, сколько раз мы молили его даровать нам возможность показать нашу верность партии, к которой мы издавна принадлежали. Но как слепы люди в своих устремлениях! То, чего жаждали мы, как спасения, стало нашей погибелью. Ибо, едва узнав, что знамена ваши приближаются к нам, поспешили мы выйти навстречу вашему комиссару не как к посланцу врагов, а как к представителю наших давних синьоров, и в руки его передали нашу долину, наше имущество и самих себя, полностью доверившись ему и полагая, что сердце у него если и не истинного флорентийца, то во всяком случае — человека. Да простятся нам эти слова, милостивые синьоры, не мужество говорить придает нам уверенность, что хуже, чем сейчас, нам уже не будет. Комиссар ваш — человек лишь по обличию, а флорентиец лишь по имени. Он чума смертная, зверь рыкающий, чудовище, хуже всех, о коих когда-либо писалось. Ибо, собрав нас всех в церковь под предлогом, что намеревается обратиться к нам с речью, он заковал нас в цепи, предал огню и мечу всю нашу долину, разграбил имущество жителей, все расхитил, разгромил, изрубил, уничтожил, учинил насилие женщинам и бесчестие — девицам, вырывая их из объятий матерей и отдавая на потеху своим солдатам. Если бы сопротивлением народу Флоренции или ему лично заслужили мы подобной доли, если бы он захватил нас, когда с оружием в руках мы оборонялись от него, мы жаловались бы не столь горько, или даже сами обвиняли бы себя в том, что заслужили постигшие нас беды своими мятежными действиями и гордыней. Но жаловаться заставляет нас то, что он разгромил и обобрал нас так гнусно и бесчеловечно после того, как мы вышли к нему безоружные и добровольно предались в его руки. Мы, конечно, могли бы всю Ломбардию наполнить своими жалобами и, ко стыду вашего города, по всей Италии разнести весть о причиненных нам обидах, но мы не стали этого делать, чтобы столь благородную и великодушную республику не замарать гнусностью и жестокостью одного из ее граждан. Знай мы раньше о его алчности, так уж постарались бы насытить ее, хоть она бездонна и беспредельна, и, может быть, отдав одну половину своего добра, сохранили бы другую. Но так как время уже потеряно, мы решили обратиться к вам с мольбою сжалиться над бедственным положением подданных ваших, дабы в будущем пример наш не отвратил других от стремления покориться вам. Если же зрелища бедствий наших недостаточно, чтобы тронуть вас, пусть устрашит вас гнев Божий, ибо, Господь видел храмы свои, отданные грабежу и пламени, а нас самих предательски захваченных в плен в лоне своей родины».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186
XX
После того как еще другие выступили за войну с Лук-кой и против нее, проведено было тайное голосование и оказалось, что лишь девяносто восемь голосов подано было против войны. Итак, приняли решение воевать, назначили военный совет Десяти и вооружили кавалерию и пехоту. Комиссарами назначили Асторре Джанни и мессера Ринальдо Альбицци, а с Никколо Фортебраччо договорились, что он передает захваченные им земли Флоренции и продолжает войну уже в качестве нашего наемника. Комиссары, прибыв с войском в прилегающую к Лукке местность, разделили его на две половины, из которых одна под водительством Асторре двинулась по равнине к Камайоре и Пьетрасанте, а другая, с мессером Ринальдо во главе, — к горам, ибо мессер Ринальдо счел, что городом, лишенным помощи от своей округи, легче будет овладеть. Действия их обернулись плачевно не потому, что они завоевали недостаточно большую территорию, но из-за укоров, которые и тот, и другой навлекли на себя своим способом ведения войны, и надо сказать, что Аеторре поступками своими эти укоры вполне заслужил. Поблизости от Пьетрасанты есть долина, называемая Серавецца, густо населенная и богатая. Жители ее при появлении комиссара вышли к нему навстречу, прося его отнестись к ним как к верным слугам народа Флоренции. Аеторре сделал вид, что принимает изъявление их покорности, затем занял своими войсками все проходы и укрепления долины, велел созвать всех мужчин в их самую большую церковь и объявил их пленниками, а людям своим предоставил всю местность на поток и разграбление, поощряя их к беспримерной жестокости и алчности, так что они не щадили ни святых мест, ни женщин, — как девиц, так и замужних. Когда об этом стало известно во Флоренции, негодование охватило не только должностных лиц, но и весь город.
XXI
Кое-кто из жителей Серавеццы, ускользнувших из лап комиссара, бежали во Флоренцию и каждому прохожему на улицах рассказывали о своей беде. При содействии тех, кто хотел, чтобы комиссара постигла кара либо просто как злодея, либо как человека враждебной партии, они явились в совет Десяти и попросили, чтобы их приняли. Когда они предстали перед Советом, один из них взял слово и сказал:
«Мы убеждены, великолепные синьоры, что к речам нашим милость ваша отнесется с доверием и сочувствием, огда вы узнаете, каким образом занял нашу местность посланный вами комиссар и как он затем обошелся с нами. Наша долина, как об этом хорошо помнят старинные семейства, всегда была гвельфской и неизменно служила верным убежищем вашим гражданам, укрывавшимся в ней от гибеллинских преследований. Мы и предки наши чтили само имя славной республики, стоявшей во главе партии гвельфов. Пока Лукка была гвельфской, мы охотно жили под ее властью, с тех пор как этот ее тиран оставил своих прежних друзей и стакнулся с гибеллинами, мы подчинились ему лишь по принуждению; и Господь Бог знает, сколько раз мы молили его даровать нам возможность показать нашу верность партии, к которой мы издавна принадлежали. Но как слепы люди в своих устремлениях! То, чего жаждали мы, как спасения, стало нашей погибелью. Ибо, едва узнав, что знамена ваши приближаются к нам, поспешили мы выйти навстречу вашему комиссару не как к посланцу врагов, а как к представителю наших давних синьоров, и в руки его передали нашу долину, наше имущество и самих себя, полностью доверившись ему и полагая, что сердце у него если и не истинного флорентийца, то во всяком случае — человека. Да простятся нам эти слова, милостивые синьоры, не мужество говорить придает нам уверенность, что хуже, чем сейчас, нам уже не будет. Комиссар ваш — человек лишь по обличию, а флорентиец лишь по имени. Он чума смертная, зверь рыкающий, чудовище, хуже всех, о коих когда-либо писалось. Ибо, собрав нас всех в церковь под предлогом, что намеревается обратиться к нам с речью, он заковал нас в цепи, предал огню и мечу всю нашу долину, разграбил имущество жителей, все расхитил, разгромил, изрубил, уничтожил, учинил насилие женщинам и бесчестие — девицам, вырывая их из объятий матерей и отдавая на потеху своим солдатам. Если бы сопротивлением народу Флоренции или ему лично заслужили мы подобной доли, если бы он захватил нас, когда с оружием в руках мы оборонялись от него, мы жаловались бы не столь горько, или даже сами обвиняли бы себя в том, что заслужили постигшие нас беды своими мятежными действиями и гордыней. Но жаловаться заставляет нас то, что он разгромил и обобрал нас так гнусно и бесчеловечно после того, как мы вышли к нему безоружные и добровольно предались в его руки. Мы, конечно, могли бы всю Ломбардию наполнить своими жалобами и, ко стыду вашего города, по всей Италии разнести весть о причиненных нам обидах, но мы не стали этого делать, чтобы столь благородную и великодушную республику не замарать гнусностью и жестокостью одного из ее граждан. Знай мы раньше о его алчности, так уж постарались бы насытить ее, хоть она бездонна и беспредельна, и, может быть, отдав одну половину своего добра, сохранили бы другую. Но так как время уже потеряно, мы решили обратиться к вам с мольбою сжалиться над бедственным положением подданных ваших, дабы в будущем пример наш не отвратил других от стремления покориться вам. Если же зрелища бедствий наших недостаточно, чтобы тронуть вас, пусть устрашит вас гнев Божий, ибо, Господь видел храмы свои, отданные грабежу и пламени, а нас самих предательски захваченных в плен в лоне своей родины».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186