— Ты что, меня не узнаешь?
— Черт, конечно, нет! — С ним никто никогда не разговаривал подобным тоном, по крайней мере, уже давным-давно.
— Ты же присутствовал на моем рождении. Неужели не помнишь? В бездонной темноте, в полнейшей тишине.
— Слушай, ты придурок, что ли? — Его голос дрожал.
— Да, представляю, как тебе хотелось бы низвести меня до уровня обычного придурка! Я представляю себе ход твоих мыслей. Я знаю, что ты думаешь, Гас, как ты делишь людей на хороших и плохих, спасенных и обреченных. И, само собой, ты представляешь себя одним из спасенных.
— Я — добрый христианин, — наконец овладев собой, пробормотал Гас.
— Ты считаешь, — невозмутимо продолжал голос, — что плоть грешна, и что ты не в состоянии избежать греха плоти. Ты не в состоянии прекратить постоянные, непрекращающиеся функции своего тела, функции, которые ты считаешь грязными и греховными, неприличными, и поэтому ты живешь в постоянном грехе. Ты просто отвратителен, Гас, как мне, так и всем остальным. В основном, самому себе. Ты никогда не станешь королем, Гас, поскольку у тебя есть могущественный враг, который будет мешать тебе во всех начинаниях, во всех попытках. По мере того, как ты будешь предпринимать что-либо, он будет срывать твои попытки.
— Но кто он? — воскликнул Гас, приходя в ужас. — Кто же будет так упорно бороться со мной?
— Я! — ответил голос. И видофон отключился.
Гас, отходя от умолкшего аппарата, услышал доносящиеся из коридора взрывы хохота. На мгновение ему показалось, что смеются над ним. Но, естественно, это было невозможно.
«Должно быть, какой-то придурок, — с дрожью подумал он. — Не стоит обращать внимания».
Но услышанное по видофону все еще тревожило его, жгло подобно раскаленному ножу, не давало ему покоя. При всем желании он не мог выкинуть чужие слова из головы.
«У меня куча дел», — сказал он себе. И опрометью бросился в комнату, чтобы набросать свою будущую речь, которую предстояло озвучить по телевидению… А заодно и прикончить бутылку «Катти Сарк».
Когда Пол Риверз с перевязанными руками и шинами на всех пальцах вышел из кабинета врача, Джоан по-прежнему сидела в приемной.
— Тебе незачем было дожидаться меня, — сказал он. — Я бы и сам справился. «Однако, — подумал он, — я рад, что ты дождалась меня». Сам бы он не справился. Да и не было ни малейшего желания решить проблемы самому. И они оба знали это.
Джоан открыла дверь и проводила его в вестибюль. Он понял, что она заметила его хромоту, и попытался идти нормально. «Не хочу, — осознал он, — чтобы она испытывала ко мне жалость… Хотя это и глупо. Она наверняка не испытывает ко мне никаких чувств — ни тех, ни иных. Это одна из составляющих ее состояния, она просто не может не быть равнодушной к подобным вещам».
Она втащила его бесчувственное тело в ионокрафт, оказала первую помощь и доставила сюда, к врачу. Она не оставила его умирать в пещере, хотя и вполне могла бы.
Когда они вошли в лифт, Джоан неуверенно заметила:
— Пол, я… — и запнулась. Дверь лифта закрылась, и дальше они спускались в молчании. Наконец она продолжила: — Мне все казалось таким странным — там, в горах, когда я вдруг ощутила себя тобой. Хотя, с другой стороны, быть тобой оказалось не так уж и странно. Как будто какая-то часть меня — так я чувствовала — какая-то часть меня всегда была тобой.
Дверь лифта скользнула в сторону, и они вышли в вестибюль больницы. Пол сказал:
— Оказавшись твоей частью, я чувствовал то же самое по отношению к тебе. — Они вышли из лифта и пробрались через толпу беснующихся, кричащих, и с виду совершенно счастливых людей, которые то и дело хватали их за руки и обнимали. Пол не имел ничего против, даже несмотря на свои переломы и ссадины., хотя и испытывал болезненные ощущения. У выхода толпа поредела, и они с Джоан снова смогли услышать друг друга.
— В каком-то смысле, — сказала Джоан, — ощущать себя тобой было довольно-таки неплохо. Настоящим, живым, беспокоящимся о других людях человеком. Но теперь, конечно, уже слишком поздно.
Пол остановился и пристально взглянул на нее. Ее глаза увлажнились, и теперь в них отражались лишь вечерние огни. «Должно быть, это всего лишь галлюцинация, — с удивлением подумал он. — Это не может быть ничем иным, кроме как галлюцинацией, — подумал он. — Не может быть, чтобы Джоан Хайаси плакала! Это просто невероятно».
— У меня есть проблема, — задумчиво сказала Джоан, отвернувшись от него. — У меня ничего нет, и я ничего не хочу. Я достигла той степени отрешения от действительности, к которой на протяжении многих столетий стремилось столько святых людей, и вот… Теперь мне все равно.
— Джоан, — сказал он, не сумев скрыть волнения. — Неужели ты сама не замечаешь противоречия в том, что говоришь? Наверняка, ты чего-то хочешь!
— Да, хочу. Но только мне никогда этого не получить! — В ее голосе звучала безнадежность.
— Ничего подобного. — Он ласково коснулся ее плеча перевязанной правой рукой. — Уже то, что ты захотела вернуться в мир реальности, разделенной с другими людьми, говорит, что битва наполовину выиграна. И теперь, поскольку ты хоть чего-то захотела, я могу помочь тебе. Естественно, если ты мне поможешь.
— Так ты научишь меня? — В ее вопросе слышалось уже гораздо меньше серых тусклых ноток безнадежности.
— Я научу тебя, как быть вместе с людьми. А ты можешь научить меня одиночеству.
— Мы с тобой, — с удивлением заметила Джоан, — располагаем всем, чем нужно. Разве нет? — Она вдруг привстала на цыпочки и чмокнула его в щеку.
Беззаботно рассмеявшись Пол, подскочил к краю тротуара с криками:
— Такси! Такси!
Все такси были заняты, поэтому им пришлось простоять довольно долго. Но это совершенно не беспокоило их: и Полу, и Джоан это казалось совершенно естественным.
Большинство запахов практически не беспокоили ко всему привычного Гаса Свенесгарда, но вот по какой-то непонятной причине едва уловимый запах озона, электричества в телестудии страшно раздражал. «Вообще-то могли бы, — распаляясь, подумал он, — время от времени здесь и проветривать». Но, возможно, раздражение было вызвано тем, что ему предстояло.
К передаче он как будто готов. Гас лично проследил за размещением шпаргалок, по которым ему предстояло читать заранее подготовленную речь. Он же лично выбрал трогательную, патриотичную музыку, которая должна была негромко звучать во время его выступления.
Он лично написал тексты информационных сообщений, чтобы передавать в эфир на протяжении всего дня, готовя мир к великому моменту.
Бросив взгляд в сторону входа в студию, Гас увидел только что появившегося доктора Пола Риверза с держащей его под руку Джоан Хайаси. По перевязанным рукам доктора Риверза и его легкой хромоте Гас догадался, что с тем произошел какой-то несчастный случай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48