Я его догонял по каменистой тропе, и камни срывались у меня из-под ног и катились вниз. Мне уже было слышно его дыхание — тяжелое и одышливое. Он что-то бормотал на бегу. Я видел, что волосы у него коротко острижены, а когда он на миг оглянулся, я увидел маленькие усики. Я никогда не видел его раньше. У него был отличный военный бег, но я его нагнал и обошел. Должно быть, он услышал, как колотится мое сердце. «Проклятый идиот! — наверное, подумал он. — Этот бегун попадет на живодерню прежде, чем доберется до вершины».
Он, разумеется, был прав. Но откуда ему знать, что я одолевал подъем с таким упорством вовсе не для того, чтобы попасть на вершину первым.
Я бежал и бежал. Стало светать, и начался дождик. Тропа поднималась все круче. Наверху и левее торчали сквозь вересковый покров скальные утесы. Справа крутизна спускалась к реке с высоты тысячи футов. Мышцы ног стали побаливать от напряжения. Я упрямо продвигался вверх по тропе. Теперь вокруг клубился туман: высота в две тысячи футов — это уже облака. Тропа сделала зигзаг и выровнялась. Слева открылось какое-то горное озеро. Потом тропа опять вильнула и начала снова взбираться в гору. Я прошлепал через какой-то ручей, поднимая тучу брызг. В паре сотен футов надо мной вершина утеса исчезала в густой хлопковой пряже облаков.
Это было унылое зеленое и пустынное место. Единственными звуками там были вздохи ветра да карканье какого-то ворона в тумане, а еще мое тяжелое дыхание.
Я бежал у подножия утеса. Над головой что-то легонечко щелкнуло. Я посмотрел наверх, успел заметить там какое-то движение, упал ничком и плотно прижался к каменной стене. На тропу — туда, где я был мгновение назад, — с треском и грохотом обрушился камнепад.
Я наблюдал за этим, возможно, всего секунду. А потом опять побежал, держась ближе к основанию утеса, пока он не перестал быть утесом и превратился в крутой склон, состоявший из зелени, вереска и камней. Я пробежал мили четыре вверх по холму и остановился, поглядел вокруг. Сердце мое колотилось. Но только из-за крутого подъема, а не по какой-то другой причине.
Поперек зеленого склона висела зазубренная пелена тумана. Пойманный ветром, он извивался, а потом стал расползаться на клочья. Холм очистился, и я увидел выше по склону бегущую рысцой маленькую темную фигурку. Я даже разглядел испуг на лице, когда он остановился и посмотрел вниз. Потом он снова побежал.
А я побежал за ним. Я бежал вверх по склону что есть сил. Он был достаточно крут, и мне пришлось продвигаться даже на четвереньках. Но это меня не смущало. Лишь бы вперед. Снова опустился туман. Я продолжал карабкаться вверх, пока не миновал небольшое обнажение скальной породы, которое я себе наметил как ориентир. Отсюда я взял направо и теперь бежал по пятнам щебня, направляясь к тому месту, где я в последний раз его видел снизу.
Ветер дул мне в лицо. Туман снова сместился. Я увидел его в сотне ярдов от себя, чуть ниже. Он направлялся к скале, которая выдавалась из этого склона. Он смотрел не в ту сторону. Когда он обернулся, чтобы посмотреть назад, я упал ничком в глубокий вереск. Он продолжал бежать дальше, к скале.
Туман снова скрыл его от меня. Я бежал вперед и вниз изо всех сил. Темные очертания скалы показались из серого густого тумана. Я споткнулся о корни вереска и с разлету рухнул там, где из склона выступал край скалы. Моя ладонь наткнулась на какой-то камень. Пальцы сомкнулись на нем.
Ветер шуршал в скалах. Все было тихо. Я сделал глубокий вдох и перестал дышать.
Снова тишина. Тишина, в которой слышно чье-то дыхание, резкое дыхание крепкого мужчины, который бежал от меня вверх по холму в страхе за свою жизнь. Больше, чем за свою жизнь.
Я спокойно выдохнул и сказал:
— Это конец, Проспер.
— Эх! — откликнулся голос в тумане.
Он прозвучал совсем рядом. Откуда-то из-за скалы. Слабый, бездыханный. Без той уверенной небрежности, которая звучала в этом голосе, когда его обладатель проигрывал партию в теннис там, на Мартинике, в окружении высоких белых стен сада с пурпурными вьющимися растениями и роскошным ароматом цветов. А с вершины холма большой белый дом взирал вниз множеством своих окон на банановые и ананасные деревья и наступающие со всех сторон тропические леса. Большой белый дом. Монплезир.
— Масса удовольствий, — сказал я.
Подул ветер, туман улетел. Он сидел на большом валуне в черном трико для бега, его брови забавными арками выгнулись на лбу, а зубы белели этаким полумесяцем на его лице, цвета кофе с молоком, на таком пустом сейчас лице. Мой старый приятель Проспер.
— Какого черта ты делал это? — спросил я.
— Они могли засосать тебя, — сказал он. — Эти итальяшки.
— Ты провозил контрабандой кокаин в Штаты вместе с Мансини, когда они снимали «Бегущего Чарли», — сказал я. — Он познакомил тебя с Энцо Смитом. Ты учредил какую-то компанию, продал ей пару старых кораблей из фирмы твоего отца. Они добывали отходы. А ты перекрашивал эти бочки и перевозил их морем и еще снабжал их местными сведениями. Почему ты делал все это?
Он провел своими большими смуглыми руками по волосам и пожал плечами — этакий апатичный креольский жест, которым он пользовался в школе, чтобы привести учителей в бешенство.
— У меня была небольшая проблема с одним казино, которое принадлежало нескольким ребятам, двоюродным братьям Курта, — сказал он. — Я задолжал им кое-какие деньги. Ну, они и посоветовали: учреди агентство по фрахту, купи судно. Дэвиду Лундгрену были нужны поставки для его каменоломни. Он вроде как влюблен в Курта, ему нравится, чтобы Курт был поблизости, ну, ты понимаешь. Все это выглядело замечательно. Я предоставил ему хорошие фрахтовые расценки, никаких, проблем. Ну, а остальное получилось в придачу...
— Двадцать тысяч фунтов в неделю, — сказал я. — А когда эти бочки начнут трескаться, все живое погибнет, вплоть до самого Ская.
— Они говорили, что это временно... — оправдывался он. — Временный сброс. А я потом обнаружил бы эти контейнеры. Вытащил бы их наверх драгой. Проспер — герой. Мне, а не кому-нибудь другому пришлось бы избавляться от них.
— Чушь собачья, — сказал я.
Его улыбка стала еще шире.
— Что ж, может быть, — согласился он. — Ты же знаешь, как это бывает. У тебя есть какая-то идея, а потом ее нет — ты передумал. Возможно, я бы и оставил это так.
— Ты не смог передумать насчет Джимми Салливана, — напомнил я. — И насчет Эвана.
— С Джимми получилась дурацкая ошибка, — сказал он. — Это Паувэлс.
Мой старый приятель Проспер выглядел как человек, сожалеющий о какой-нибудь служебной ошибке. А я подумал о детях Салливана. И смирил вспышку гнева. Я спокойно сказал:
— А после той регаты ты подложил бомбу под сарай Эвана.
Его улыбка слегка увяла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86