Мина слушала молча. Она больше не плакала. Я же не отрывал глаз от флакона. Не думает ли она, что заставит меня это выпить?
Когда запись кончилась, Мина сняла резиновую пробку, поднесла флакон к губам и, прежде чем я успел что-либо сделать, проглотила содержимое.
Я заорал:
— Ах ты, дрянь! В Шекспира поиграть захотела? Выхватив коричневый флакончик, я запустил им в другой конец чердака. Нужно было вызвать врача, но я же разбил телефон… Что делать? Силой тащить ее в деревню?
— Мина, — повторял я, — Мина, нужно что-то делать… Жестом она приказала мне замолчать.
— Тише, Поль… Дай хоть умереть спокойно.
Я бегал вокруг нее, в отчаянии ломая себе руки.
— Это невозможно, Мина! Ты не сделаешь этого! Ты не оставишь меня одного! Снова одного… Она слегка улыбнулась.
— Ты не останешься один, Поль… Не забудь, что я оформила страховку в твою пользу. Теперь многие заинтересуются тобой.
Никогда не думал, что можно оскорбить умирающего. И, однако же, я это сделал. Ее месть была дьявольской.
— Мина, ты — стерва. Я проклинаю тебя! Она прошептала:
— Спасибо, Поль. Твое проклятие — это благословение.
Она побледнела еще сильней, и лицо ее исказилось. Она дотронулась рукой до груди.
— Не везет женщинам в этом доме, — прошептала она.
Я перестал бесноваться. Смотрел на нее. Магнитофон все еще был включен и слабо потрескивал. Ее лицо снова стало красивым. Как у изваяния. По мере того как жизнь покидала ее, оно приобретало холодное величие мрамора. Я встал на колени.
— Прости, Мина… Я слишком любил тебя… Я вас никогда не забуду, тебя и его.
Мне показалось, что последние слова тронули ее. Она очнулась, немного приподняла ресницы.
— Поль…
Я еще слышал ее.
— Говори, родная, говори… Я слышу…
— Все одиноки, — прошептала она. — А мертвые тоже?
Я встал, взял ее на руки и, шатаясь, спустился по лестнице. Внизу я положил ее на диван и заметил, что она больше не дышит. И только тогда ответил на ее вопрос.
— Не знаю, одиноки ли мертвые, Мина, но вряд ли они более одиноки, чем живые!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Когда запись кончилась, Мина сняла резиновую пробку, поднесла флакон к губам и, прежде чем я успел что-либо сделать, проглотила содержимое.
Я заорал:
— Ах ты, дрянь! В Шекспира поиграть захотела? Выхватив коричневый флакончик, я запустил им в другой конец чердака. Нужно было вызвать врача, но я же разбил телефон… Что делать? Силой тащить ее в деревню?
— Мина, — повторял я, — Мина, нужно что-то делать… Жестом она приказала мне замолчать.
— Тише, Поль… Дай хоть умереть спокойно.
Я бегал вокруг нее, в отчаянии ломая себе руки.
— Это невозможно, Мина! Ты не сделаешь этого! Ты не оставишь меня одного! Снова одного… Она слегка улыбнулась.
— Ты не останешься один, Поль… Не забудь, что я оформила страховку в твою пользу. Теперь многие заинтересуются тобой.
Никогда не думал, что можно оскорбить умирающего. И, однако же, я это сделал. Ее месть была дьявольской.
— Мина, ты — стерва. Я проклинаю тебя! Она прошептала:
— Спасибо, Поль. Твое проклятие — это благословение.
Она побледнела еще сильней, и лицо ее исказилось. Она дотронулась рукой до груди.
— Не везет женщинам в этом доме, — прошептала она.
Я перестал бесноваться. Смотрел на нее. Магнитофон все еще был включен и слабо потрескивал. Ее лицо снова стало красивым. Как у изваяния. По мере того как жизнь покидала ее, оно приобретало холодное величие мрамора. Я встал на колени.
— Прости, Мина… Я слишком любил тебя… Я вас никогда не забуду, тебя и его.
Мне показалось, что последние слова тронули ее. Она очнулась, немного приподняла ресницы.
— Поль…
Я еще слышал ее.
— Говори, родная, говори… Я слышу…
— Все одиноки, — прошептала она. — А мертвые тоже?
Я встал, взял ее на руки и, шатаясь, спустился по лестнице. Внизу я положил ее на диван и заметил, что она больше не дышит. И только тогда ответил на ее вопрос.
— Не знаю, одиноки ли мертвые, Мина, но вряд ли они более одиноки, чем живые!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28