Известное число улиц, широких или узких, в которых суетятся маленькие существа; одни бегут, спешат, другие полны важности, третьи – хитрости; одни согнуты непосильной ношей, другие нежатся на солнце; здесь огромные склады провизии, там тесные каморки, в которых маленькие существа спят, едят и любят; а там – уголки, где складываются мелкие белые кости. Один муравейник больше, другой меньше, вот и все.
Не найдет читатель в этой книге и романтических коллизий. В любом месте, под каждой крышей происходило то, что вы сами можете воспеть в стихах, а я лишь напомню вам суть: жила девушка и жил мужчина; он полюбил ее и уехал.
Эта монотонная песнь звучит на всех языках; очевидно, сей молодой человек обошел весь свет… Его помнят в сентиментальной Германии, в голубых горах Эльзаса, по берегам морей. Он странствует, как Вечный Жид, и девушки продолжают прислушиваться к удаляющемуся топоту его коня.
В опустевших развалинах, где звучали когда-то живые голоса, ютится теперь только эхо минувшего. Прислушайтесь – здесь все то же, знакомое… Напишите песню сами: человеческое сердце – или два, несколько страстей (их ведь немного, не больше чем полдюжины), немножко зла, немного добра; смешайте все это и прибавьте в конце дыханье смерти – и выберите любое из названий: «Пещера невинности», «Колдовская башня», «Могила в темнице», «Гибель любовника» – все годится, потому что содержание одно и то же…
Наконец, в моей книжке не будет описаний природы. Это не от лености с моей стороны, а от воздержания. Нет ничего легче для описания, чем картины природы, и нет ничего труднее и скучнее для чтения. Когда Гиббон принужден был судить о Геллеспонте по описаниям путешественников, и английские студенты имели представление о Рейне главным образом из «Комментариев» Юлия Цезаря, – тогда каждому бродяге действительно надлежало описывать по мере сил всякий виденный клочок земли. Но железные дороги и фотография переменили все. Для того, кто видел дюжину картин, сотню фотографий и тысячу печатных рисунков Ниагары, поэтическое описание водопада крайне утомительно. Один американец – большой любитель поэзии – говорил мне, что альбом шотландских озер, купленный за восемнадцать пенсов, дал ему более ясное представление, чем все тома наших поэтов, вместе взятые; он прибавил еще, что описание съеденного обеда имеет в его глазах столько же достоинств, как описание природы, потому что кушанье можно оценить только языком, как природу – только глазами.
Я с ним согласен, и каждое описание природы в книжках напоминает мне урок в жаркий летний день, когда я сидел в классе вместе с другими мальчуганами.
Это был урок английской литературы. Мы только что закончили чтение длинной поэмы, название и автора которой я, к стыду моему, позабыл. Помню, что поэма не понравилась нам тем, что она была длинна, хотя других недостатков мы в ней не заметили. Когда последние строфы были прочтены и книги закрыты, учитель – ласковый седой джентльмен – пожелал, чтобы мы рассказали поэму своими словами.
– Ну, скажите мне, – обратился он к первому ученику, – о чем тут говорится.
Мальчик опустил голову и отвечал сконфуженным тоном, как о предмете, о котором он никогда не заговорил бы сам:
– О девице, сэр.
– Да, – отвечал учитель, – но я хочу, чтобы ты рассказывал своими словами: ведь мы говорим не «девица», а «девушка». Продолжай.
– О девушке, – повторил первый ученик, еще более смущенный объяснением, – которая жила в лесу.
– В каком лесу?
Мальчик внимательно исследовал свою чернильницу и посмотрел на потолок.
– Ну! – сказал учитель нетерпеливо. – Ведь ты читал описание этого леса целых десять минут и теперь не можешь ничего вспомнить?
– «Сучки дерев, изогнутые ветви» – начал мальчик.
– Нет, нет! Я не хочу, чтобы ты повторял слово в слово! Ну, расскажи по-своему, какой это был лес.
– Обыкновенный лес, сэр.
– Скажи ему, какой это был лес, – обратился учитель к следующему мальчугану.
– Зеленый лес, сэр!
Учителю стало досадно; он назвал второго мальчугана тупицей и вызвал третьего. Этот уже сидел как на горячих угольях, весь красный от нетерпения, и размахивал правой рукой, как семафор; он вскочил и ответил бы в следующую секунду, даже если бы его не вызвали.
– Темный и мрачный лес, сэр! – воскликнул он с облегчением.
– Темный и мрачный лес, – повторил учитель с видимым одобрением. – А почему он был темный и мрачный?
Третий мальчик не оплошал:
– Потому что солнце не могло туда проникнуть!
Учитель почувствовал, что попал на поэта.
– Да. Потому что солнце или, вернее, лучи света не могли туда проникнуть. А почему они не могли проникнуть?
– Потому что листья были очень густы, сэр.
– Очень хорошо. Итак, девушка жила в темном и мрачном лесу, сквозь густую листву которого не проникали лучи света. Теперь – дальше! Что росло в этом лесу? – обратился учитель к четвертому мальчику.
– Деревья, сэр.
– А что еще?
– Мухоморы, сэр.
Учитель не был уверен относительно мухоморов, но, справившись с книгой, нашел, что мальчик прав.
– Совершенно верно. Мухоморы росли в этом лесу. Ну а что еще? Что бывает в лесу под деревьями?
– Земля, сэр.
– Нет, нет! Что растет еще, кроме деревьев?
– Кусты, сэр.
– Кусты. Очень хорошо. Теперь мы подвигаемся. Ну а что еще? – И учитель указал на мальчугана в конце класса, который думал, что лес от него еще очень далеко, и занимался поэтому игрой в крестики и нолики сам с собой.
Потревоженный и раздосадованный, но чувствуя, что обязан прибавить что-нибудь к лесу со своей стороны, он встал и отвечал наугад:
– Черника, сэр.
Это была ошибка. В поэме не упоминалось о чернике.
– Ну конечно: надо же было что-нибудь человеку есть! – сострил учитель. Раздался смех. Довольный своим остроумием, учитель вызвал мальчика со средней скамейки:
– Что было еще в этом лесу?
– Поток, сэр.
– Совершенно верно. И что он делал?
– Журчал, сэр.
– Нет, нет, это ручей журчит, а поток?
– Ревел, сэр!
– Верно. Поток ревел. А что заставляло его реветь?
Мальчик стал в тупик. Другой – который, правда, не считался у нас блестящим учеником – высказал свое предположение:
– Девушка, сэр!
Тогда учитель изменил форму вопроса:
– Когда поток ревел?
Тут пришел опять на помощь третий мальчик:
– Позвольте ответить! Поток ревел, когда падал со скалы.
Многих это удивило… Промелькнуло представление о том, какой жалкий был этот поток: не стоило реветь всякий раз, когда падаешь со скалы. Но учитель остался доволен ответом.
– Ну а кто жил еще в лесу, кроме девушки?
– Птицы, сэр.
– Да, птицы жили в лесу, а кроме птиц?
Но наше воображение истощилось. Кроме птиц мы ничего не могли придумать.
– Ну же! – старался помочь учитель. – Как называются животные с хвостами, которые бегают по деревьям?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Не найдет читатель в этой книге и романтических коллизий. В любом месте, под каждой крышей происходило то, что вы сами можете воспеть в стихах, а я лишь напомню вам суть: жила девушка и жил мужчина; он полюбил ее и уехал.
Эта монотонная песнь звучит на всех языках; очевидно, сей молодой человек обошел весь свет… Его помнят в сентиментальной Германии, в голубых горах Эльзаса, по берегам морей. Он странствует, как Вечный Жид, и девушки продолжают прислушиваться к удаляющемуся топоту его коня.
В опустевших развалинах, где звучали когда-то живые голоса, ютится теперь только эхо минувшего. Прислушайтесь – здесь все то же, знакомое… Напишите песню сами: человеческое сердце – или два, несколько страстей (их ведь немного, не больше чем полдюжины), немножко зла, немного добра; смешайте все это и прибавьте в конце дыханье смерти – и выберите любое из названий: «Пещера невинности», «Колдовская башня», «Могила в темнице», «Гибель любовника» – все годится, потому что содержание одно и то же…
Наконец, в моей книжке не будет описаний природы. Это не от лености с моей стороны, а от воздержания. Нет ничего легче для описания, чем картины природы, и нет ничего труднее и скучнее для чтения. Когда Гиббон принужден был судить о Геллеспонте по описаниям путешественников, и английские студенты имели представление о Рейне главным образом из «Комментариев» Юлия Цезаря, – тогда каждому бродяге действительно надлежало описывать по мере сил всякий виденный клочок земли. Но железные дороги и фотография переменили все. Для того, кто видел дюжину картин, сотню фотографий и тысячу печатных рисунков Ниагары, поэтическое описание водопада крайне утомительно. Один американец – большой любитель поэзии – говорил мне, что альбом шотландских озер, купленный за восемнадцать пенсов, дал ему более ясное представление, чем все тома наших поэтов, вместе взятые; он прибавил еще, что описание съеденного обеда имеет в его глазах столько же достоинств, как описание природы, потому что кушанье можно оценить только языком, как природу – только глазами.
Я с ним согласен, и каждое описание природы в книжках напоминает мне урок в жаркий летний день, когда я сидел в классе вместе с другими мальчуганами.
Это был урок английской литературы. Мы только что закончили чтение длинной поэмы, название и автора которой я, к стыду моему, позабыл. Помню, что поэма не понравилась нам тем, что она была длинна, хотя других недостатков мы в ней не заметили. Когда последние строфы были прочтены и книги закрыты, учитель – ласковый седой джентльмен – пожелал, чтобы мы рассказали поэму своими словами.
– Ну, скажите мне, – обратился он к первому ученику, – о чем тут говорится.
Мальчик опустил голову и отвечал сконфуженным тоном, как о предмете, о котором он никогда не заговорил бы сам:
– О девице, сэр.
– Да, – отвечал учитель, – но я хочу, чтобы ты рассказывал своими словами: ведь мы говорим не «девица», а «девушка». Продолжай.
– О девушке, – повторил первый ученик, еще более смущенный объяснением, – которая жила в лесу.
– В каком лесу?
Мальчик внимательно исследовал свою чернильницу и посмотрел на потолок.
– Ну! – сказал учитель нетерпеливо. – Ведь ты читал описание этого леса целых десять минут и теперь не можешь ничего вспомнить?
– «Сучки дерев, изогнутые ветви» – начал мальчик.
– Нет, нет! Я не хочу, чтобы ты повторял слово в слово! Ну, расскажи по-своему, какой это был лес.
– Обыкновенный лес, сэр.
– Скажи ему, какой это был лес, – обратился учитель к следующему мальчугану.
– Зеленый лес, сэр!
Учителю стало досадно; он назвал второго мальчугана тупицей и вызвал третьего. Этот уже сидел как на горячих угольях, весь красный от нетерпения, и размахивал правой рукой, как семафор; он вскочил и ответил бы в следующую секунду, даже если бы его не вызвали.
– Темный и мрачный лес, сэр! – воскликнул он с облегчением.
– Темный и мрачный лес, – повторил учитель с видимым одобрением. – А почему он был темный и мрачный?
Третий мальчик не оплошал:
– Потому что солнце не могло туда проникнуть!
Учитель почувствовал, что попал на поэта.
– Да. Потому что солнце или, вернее, лучи света не могли туда проникнуть. А почему они не могли проникнуть?
– Потому что листья были очень густы, сэр.
– Очень хорошо. Итак, девушка жила в темном и мрачном лесу, сквозь густую листву которого не проникали лучи света. Теперь – дальше! Что росло в этом лесу? – обратился учитель к четвертому мальчику.
– Деревья, сэр.
– А что еще?
– Мухоморы, сэр.
Учитель не был уверен относительно мухоморов, но, справившись с книгой, нашел, что мальчик прав.
– Совершенно верно. Мухоморы росли в этом лесу. Ну а что еще? Что бывает в лесу под деревьями?
– Земля, сэр.
– Нет, нет! Что растет еще, кроме деревьев?
– Кусты, сэр.
– Кусты. Очень хорошо. Теперь мы подвигаемся. Ну а что еще? – И учитель указал на мальчугана в конце класса, который думал, что лес от него еще очень далеко, и занимался поэтому игрой в крестики и нолики сам с собой.
Потревоженный и раздосадованный, но чувствуя, что обязан прибавить что-нибудь к лесу со своей стороны, он встал и отвечал наугад:
– Черника, сэр.
Это была ошибка. В поэме не упоминалось о чернике.
– Ну конечно: надо же было что-нибудь человеку есть! – сострил учитель. Раздался смех. Довольный своим остроумием, учитель вызвал мальчика со средней скамейки:
– Что было еще в этом лесу?
– Поток, сэр.
– Совершенно верно. И что он делал?
– Журчал, сэр.
– Нет, нет, это ручей журчит, а поток?
– Ревел, сэр!
– Верно. Поток ревел. А что заставляло его реветь?
Мальчик стал в тупик. Другой – который, правда, не считался у нас блестящим учеником – высказал свое предположение:
– Девушка, сэр!
Тогда учитель изменил форму вопроса:
– Когда поток ревел?
Тут пришел опять на помощь третий мальчик:
– Позвольте ответить! Поток ревел, когда падал со скалы.
Многих это удивило… Промелькнуло представление о том, какой жалкий был этот поток: не стоило реветь всякий раз, когда падаешь со скалы. Но учитель остался доволен ответом.
– Ну а кто жил еще в лесу, кроме девушки?
– Птицы, сэр.
– Да, птицы жили в лесу, а кроме птиц?
Но наше воображение истощилось. Кроме птиц мы ничего не могли придумать.
– Ну же! – старался помочь учитель. – Как называются животные с хвостами, которые бегают по деревьям?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47