А теперь, дорогая, если тебе не трудно, выйди со мной в коридор, я должен обсудить с тобой некоторые хозяйственные мелочи.
Хозяин и хозяйка протиснулись мимо гостьи и закрыли за собой дверь. Гостья продолжала завтракать.
– Как я этого хочу! – в третий раз повторила миссис Корнер, вновь усаживаясь за стол через несколько минут. – Я бы отдала всё на свете, всё, – повторила она с горячностью, – чтобы Кристофер хоть немного походил на обыкновенного настоящего мужчину.
– Но ведь он всегда был таким, как сейчас, – напомнила ей подруга.
– Во время помолвки, конечно, естественно, что мужчина ведет себя безупречно. Но я не думала, что он всегда будет таким.
– Мне кажется, что он – на редкость славный малый. А ты – одна из тех, кто не умеет ценить своего счастья.
– Я знаю, что он славный, – согласилась миссис Корнер, – и я очень его люблю. Но именно потому, что я его люблю, я не хочу краснеть за него. Я хочу, чтобы он был настоящим мужчиной и делал всё то, что делают остальные мужчины.
– А разве решительно все остальные мужчины ругаются и при удобном случае напиваются?
– Конечно, как же иначе? – авторитетным тоном промолвила миссис Корнер. – Мужчина должен быть мужчиной, а не мокрой курицей.
– А ты когда-нибудь видела пьяного мужчину? – спросила ее подруга, грызя кусочек сахара.
– Сколько угодно, – ответила миссис Корнер, облизывая свои пальцы, запачканные вареньем.
Этим миссис Корнер хотела сказать, что она пять или шесть раз в своей жизни побывала в театре, выбирая из репертуара британского театра пьесы преимущественно развлекательного характера. А в реальной действительности она в первый раз столкнулась с этим явлением только через месяц после вышеописанного разговора, давно забытого наиболее заинтересованными в нем лицами, – и никто не мог быть более удивлен всем происходящим, чем миссис Корнер.
Как это с ним случилось, мистер Корнер никогда не мог во всех подробностях вспомнить. Он не принадлежал к людям, для которых существуют проповедники трезвости. Свой «первый бокал» он выпил так давно, что даже не помнил, когда это было, и с той поры перепробовал содержимое многих других бокалов. Но еще никогда мистер Корнер не переходил и не испытывал искушения перейти границы своей любимой добродетели – умеренности.
«У нас была на двоих одна бутылка кларета, – не раз припоминал впоследствии мистер Корнер, – добрую половину которой выпил он. А затем он вытащил маленькую Зеленую фляжку. Он сказал, что этот напиток приготовлен из груш и что в Перу его берегут специально для детских праздников. Конечно, он мог сказать это в шутку, но, так или иначе, мне совершенно непонятно, как одна-единственная рюмка… не мог же я выпить больше одной рюмки, пока он рассказывал свои истории…»
Тут была неясность, которая мучила мистера Корнера.
Этот «он», который рассказывал свои истории, приведшие к столь плачевным результатам, был некий Билль Дамон, дальний родственник мистера Корнера, старший помощник капитана парохода «Фортуна». Они не видели друг друга с детства и вдруг случайно встретились на Лиденголстрит.
«Фортуна» должна была, на рассвете отчалить от пристани св. Екатерины и отплыть в Южную Америку, так что опять могли пройти годы, прежде чем они встретятся вновь. Как указал мистер Дамон, сама судьба свела их, чтобы они могли уютно пообедать вечерком в капитанской каюте «Фортуны». Мистер Корнер, вернувшись к себе в контору, отправил в Равенскорт-парк нарочного, сообщая письмом необыкновенное известие о том, что он, вероятно, вернется домой не раньше десяти часов вечера; закончив работу, он в первый раз после женитьбы направил свои шаги в сторону, противоположную той, где находились его дом и супруга.
Друзья беседовали на самые разные темы, а в заключение заговорили о возлюбленных и женах. Штурман Дамон обладал, по-видимому, большим и разносторонним опытом по этой части. Они говорили, – впрочем, нет, говорил штурман, а мистер Корнер слушал, – об оливковых красотках Латинской Америки, о страстных черноглазых креолках и о белокурых юношах калифорнийских долин. Штурман развивал ряд теорий о том, как надо завоевывать женщин и как с ними обращаться, и, если верить его словам, эти теории всегда успешно применялись им на практике. Новый мир открылся перед мистером Корнером, мир, где прелестные женщины с собачьей преданностью боготворили мужчин, которые хотя отвечали им взаимностью, но умели ими повелевать. Мистер Корнер, сначала внимавший с холодным порицанием, постепенно разгорелся до состояния кипучего восторга и слушал, как зачарованный. Только время положило конец рассказам о похождениях штурмана. В одиннадцать часов кок напомнил им, что капитан и лоцман могут в любую минуту подняться на борт.
Мистер Корнер, удивившись, что уже так поздно, долго и нежно прощался со своим родственником, а потом обнаружил, что пристань св. Екатерины – самый запутанный лабиринт, из какого ему когда-либо приходилось выбираться. Под фонарем на Майнориз-стрит мистеру Корнеру вдруг пришло в голову, что он – никем не понятый человек. Миссис Корнер никогда не говорила и не делала тех вещей, какими латиноамериканские красотки хоть в слабой степени старались выразить свою всепожирающую страсть к мужчинам, которые, насколько мистер Корнер мог судить, были ничем не лучше его самого. Вспоминая, как с ним говорила и как с ним обращалась миссис Корнер, мистер Корнер заплакал. Заметив, однако, что какой-то полицейский с любопытством поглядывает на него, он вытер слезы и поспешил дальше. Расхаживая по платформе станции Мэншенз-хаус, где всегда очень дует, он снова, с удвоенной силой, ощутил перенесенные им обиды. «Почему в поведении миссис Корнер нет и следа собачьей преданности? В этом виноват только я, – с горечью упрекал он самого себя. – Женщина любит своего властелина, таков ее инстинкт, – задумчиво рассуждал мистер Корнер. – Черт меня побери, – признавался он самому себе, – если она хоть когда-нибудь смотрит на меня, как на властелина».
– Убирайся прочь, – отстранил мистер Корнер какого-то тщедушного мальчугана, который с широко разинутым ртом остановился прямо перед ним.
– Я очень люблю послушать, – объяснил тщедушный юнец.
– Разве тут кто-нибудь разговаривает? – спросил мистер Корнер.
– Да вы сами, – ответил мальчик.
От города до Равенскорт-парка – порядочный путь по железной дороге, но мистер Корнер был увлечен составлением плана своей будущей жизни с миссис Корнер, и ему совсем не хотелось спать. Сойдя с поезда, он сильно огорчился, что еще целых три четверти мили, которые ему придется пройти пешком по топкой дороге, отделяют его от момента, когда он по пунктам разъяснит миссис Корнер свою точку зрения на многие вещи.
1 2 3 4 5
Хозяин и хозяйка протиснулись мимо гостьи и закрыли за собой дверь. Гостья продолжала завтракать.
– Как я этого хочу! – в третий раз повторила миссис Корнер, вновь усаживаясь за стол через несколько минут. – Я бы отдала всё на свете, всё, – повторила она с горячностью, – чтобы Кристофер хоть немного походил на обыкновенного настоящего мужчину.
– Но ведь он всегда был таким, как сейчас, – напомнила ей подруга.
– Во время помолвки, конечно, естественно, что мужчина ведет себя безупречно. Но я не думала, что он всегда будет таким.
– Мне кажется, что он – на редкость славный малый. А ты – одна из тех, кто не умеет ценить своего счастья.
– Я знаю, что он славный, – согласилась миссис Корнер, – и я очень его люблю. Но именно потому, что я его люблю, я не хочу краснеть за него. Я хочу, чтобы он был настоящим мужчиной и делал всё то, что делают остальные мужчины.
– А разве решительно все остальные мужчины ругаются и при удобном случае напиваются?
– Конечно, как же иначе? – авторитетным тоном промолвила миссис Корнер. – Мужчина должен быть мужчиной, а не мокрой курицей.
– А ты когда-нибудь видела пьяного мужчину? – спросила ее подруга, грызя кусочек сахара.
– Сколько угодно, – ответила миссис Корнер, облизывая свои пальцы, запачканные вареньем.
Этим миссис Корнер хотела сказать, что она пять или шесть раз в своей жизни побывала в театре, выбирая из репертуара британского театра пьесы преимущественно развлекательного характера. А в реальной действительности она в первый раз столкнулась с этим явлением только через месяц после вышеописанного разговора, давно забытого наиболее заинтересованными в нем лицами, – и никто не мог быть более удивлен всем происходящим, чем миссис Корнер.
Как это с ним случилось, мистер Корнер никогда не мог во всех подробностях вспомнить. Он не принадлежал к людям, для которых существуют проповедники трезвости. Свой «первый бокал» он выпил так давно, что даже не помнил, когда это было, и с той поры перепробовал содержимое многих других бокалов. Но еще никогда мистер Корнер не переходил и не испытывал искушения перейти границы своей любимой добродетели – умеренности.
«У нас была на двоих одна бутылка кларета, – не раз припоминал впоследствии мистер Корнер, – добрую половину которой выпил он. А затем он вытащил маленькую Зеленую фляжку. Он сказал, что этот напиток приготовлен из груш и что в Перу его берегут специально для детских праздников. Конечно, он мог сказать это в шутку, но, так или иначе, мне совершенно непонятно, как одна-единственная рюмка… не мог же я выпить больше одной рюмки, пока он рассказывал свои истории…»
Тут была неясность, которая мучила мистера Корнера.
Этот «он», который рассказывал свои истории, приведшие к столь плачевным результатам, был некий Билль Дамон, дальний родственник мистера Корнера, старший помощник капитана парохода «Фортуна». Они не видели друг друга с детства и вдруг случайно встретились на Лиденголстрит.
«Фортуна» должна была, на рассвете отчалить от пристани св. Екатерины и отплыть в Южную Америку, так что опять могли пройти годы, прежде чем они встретятся вновь. Как указал мистер Дамон, сама судьба свела их, чтобы они могли уютно пообедать вечерком в капитанской каюте «Фортуны». Мистер Корнер, вернувшись к себе в контору, отправил в Равенскорт-парк нарочного, сообщая письмом необыкновенное известие о том, что он, вероятно, вернется домой не раньше десяти часов вечера; закончив работу, он в первый раз после женитьбы направил свои шаги в сторону, противоположную той, где находились его дом и супруга.
Друзья беседовали на самые разные темы, а в заключение заговорили о возлюбленных и женах. Штурман Дамон обладал, по-видимому, большим и разносторонним опытом по этой части. Они говорили, – впрочем, нет, говорил штурман, а мистер Корнер слушал, – об оливковых красотках Латинской Америки, о страстных черноглазых креолках и о белокурых юношах калифорнийских долин. Штурман развивал ряд теорий о том, как надо завоевывать женщин и как с ними обращаться, и, если верить его словам, эти теории всегда успешно применялись им на практике. Новый мир открылся перед мистером Корнером, мир, где прелестные женщины с собачьей преданностью боготворили мужчин, которые хотя отвечали им взаимностью, но умели ими повелевать. Мистер Корнер, сначала внимавший с холодным порицанием, постепенно разгорелся до состояния кипучего восторга и слушал, как зачарованный. Только время положило конец рассказам о похождениях штурмана. В одиннадцать часов кок напомнил им, что капитан и лоцман могут в любую минуту подняться на борт.
Мистер Корнер, удивившись, что уже так поздно, долго и нежно прощался со своим родственником, а потом обнаружил, что пристань св. Екатерины – самый запутанный лабиринт, из какого ему когда-либо приходилось выбираться. Под фонарем на Майнориз-стрит мистеру Корнеру вдруг пришло в голову, что он – никем не понятый человек. Миссис Корнер никогда не говорила и не делала тех вещей, какими латиноамериканские красотки хоть в слабой степени старались выразить свою всепожирающую страсть к мужчинам, которые, насколько мистер Корнер мог судить, были ничем не лучше его самого. Вспоминая, как с ним говорила и как с ним обращалась миссис Корнер, мистер Корнер заплакал. Заметив, однако, что какой-то полицейский с любопытством поглядывает на него, он вытер слезы и поспешил дальше. Расхаживая по платформе станции Мэншенз-хаус, где всегда очень дует, он снова, с удвоенной силой, ощутил перенесенные им обиды. «Почему в поведении миссис Корнер нет и следа собачьей преданности? В этом виноват только я, – с горечью упрекал он самого себя. – Женщина любит своего властелина, таков ее инстинкт, – задумчиво рассуждал мистер Корнер. – Черт меня побери, – признавался он самому себе, – если она хоть когда-нибудь смотрит на меня, как на властелина».
– Убирайся прочь, – отстранил мистер Корнер какого-то тщедушного мальчугана, который с широко разинутым ртом остановился прямо перед ним.
– Я очень люблю послушать, – объяснил тщедушный юнец.
– Разве тут кто-нибудь разговаривает? – спросил мистер Корнер.
– Да вы сами, – ответил мальчик.
От города до Равенскорт-парка – порядочный путь по железной дороге, но мистер Корнер был увлечен составлением плана своей будущей жизни с миссис Корнер, и ему совсем не хотелось спать. Сойдя с поезда, он сильно огорчился, что еще целых три четверти мили, которые ему придется пройти пешком по топкой дороге, отделяют его от момента, когда он по пунктам разъяснит миссис Корнер свою точку зрения на многие вещи.
1 2 3 4 5