– Когда вернетесь на судно, можете сказать, что она поскользнулась и свалилась с обрыва в воду…
Восхищенный любезностью собеседника, я рассказал о нашем разговоре Карлсону, потом изложил ему план убийства. В это время судно причалило к берегу.
– Капитан, – крикнул я, высадив на берег семейство, – подождите нас немного.
– К вашим услугам, господин, без вас мы не уплывем. И мы пошли в глубь острова.
– Представляешь, дружище, – говорил я Карлсону, шагая рядом с ним, – какие удовольствия мы получим от этих потаскух! Я уже предвкушаю их, это будет самое сладостное из моих убийств. Взгляни на мой член, – добавил я, останавливаясь, – взгляни, он пенится от ярости… А мне нравится этот остров, Карлсон. Какая здесь тишина! Славные дела совершим мы здесь.
Мы увидели небольшой пологий овраг, осененный со всех сторон ивами и тополями, под которыми расстилался ковер свежей мягкой зелени.
– Вот здесь и остановимся, – скомандовал я. – Погода чудесная, так что раздеваемся все донага. Будем веселиться как дикари.
Потом я похотливо расцеловал Карлсона и сказал:
– Приступай к делу, только запомни: ни одной капли спермы до тех пор, пока наши стервы не отдадут Богу душу.
С этими словами я швырнул обеих женщин на траву и начал содомию с дочерью, жадно разглядывая зад жены, моей Клотильды, который так обожал когда-то и который до сих пор был очень соблазнительным; потом оставил младшую и занялся старшей. Член Карлсона вошел в мои потроха, в тот же миг я забыл о своем обещании и сбросил семя, но во время короткого акта настолько сильно искусал груди дочери, что кровь обильно струилась по ее телу. Потом воткнул неостывший еще член во влагалище Филогоны.
– А ну-ка, – приговаривал я, целуя ягодицы ее матери, – распахни пошире свою куночку и прими семя, которое дало тебе жизнь.
Но через минуту я уже ворвался во влагалище Клотильды, и она приняла очередной мой заряд, пока я жестоко терзал нежные полушария дочери, которые в результате оказались в таком же плачевном состоянии, как и ее груди.
– Не спеши, Карлсон, – заметил я, извлекая свое копье, – тебе еще предстоит содомировать их обеих.
Мой слуга оседлал Клотильду, я, опустившись на колени, начал целовать его яички – уж очень полюбился мне этот чудесный парень! Потом, пока он сбрасывал семя в потроха моей супруги, я целовал его в рот; после короткой передышки через такую же процедуру прошла и моя дочь, только на этот раз, когда Карлсон трудился в анусе несчастной девочки, я содомировал его.
– А теперь пусть наши дамы позабавят нас, – сказал я, когда с плотскими утехами было покончено.
Я поставил Карлсона в середине лужайки и заставил обеих потаскух облизывать каждую часть его тела, включая член, задний проход, промежность и впадины под мышками. Потом попросил его испражниться в колючий куст и приказал женщинам есть его экскременты, отчего они искололи себе лицо. Затем мы схватили их за волосы и головой вперед швырнули в тот же куст, вытащили и швырнули снова; так продолжалось до тех пор, пока они не изрезали себе кожу до самых костей. И все это время наш слух услаждали возбуждающие, раздирающие душу вопли…
– Боже мой! За что такие мучения? – наконец взмолилась Филогона, падая на колени. – Вы называете себя моим отцом, и если это действительно так, докажите это – сжальтесь надо мной. А вы, моя матушка, несчастная матушка, скажите, как получилось, что одной рукой Небеса устроили нашу чудесную встречу, а другой столь жестоко карают нас? Отец! Отец мой, чем я заслужила эту участь! Пощадите меня…
Она все еще продолжала вопить и рыдать, а мы с Карлсоном связали их и что было силы выпороли колючими прутьями. Скоро оба тела являли собой сплошную рану – большего и не требовалось, чтобы мой орган затвердел заново, – и я с восторженным криком припал к телу Филогоны и принялся слизывать горячую кровь. Это моя собственная кровь, повторял я про себя; у меня сладко замирало сердце, и от этой мысли эрекция моя возрастала. Я смаковал этот сладострастный рот, который открывался только за тем, чтобы глотнуть воздуха и молить меня о пощаде; я прижимался жаркими губами к этим глазам, из которых непрестанно лились слезы, вызванные моей яростью; я то и дело набрасывался на зад моей дорогой Клотильды и истязал его снова и снова; потом привлек к себе Карлсона, осыпал его ласками и долго сосал его восхитительный член.
Через некоторое время мы развязали их и поставили на колени; поднятые руки привязали к деревьям, на лодыжки и икры положили тяжелые камни, чтобы они не могли пошевелиться. В таком положении хорошо вырисовывались их вызывающе соблазнительные груди: грудь Филогоны была выше всяческих похвал, да и грудь Клотильды увяла совсем немного и выглядела прекрасно. При этом зрелище мое бешенство достигло апогея. Какое это блаженство – перерезать узы, связывающие нас с другими! Я заставил обеих целовать мне ягодицы, потом, овладев Карлсоном, приподнял эти прекрасные груди и не спеша, одну за другой, отрезал их; потом нанизал кусочки нежной плоти на гибкий прутик и в виде ожерелья повесил женщинам на шею; их тела обливались кровью, и я сбросил на них последние брызги спермы, когда Карлсон прочищал мне задний проход.
– Вот теперь все, – удовлетворенно произнес я. – Оставим их здесь, и дикие звери и птицы за один день покончат с ними. Это лучше, чем если бы мы убили их сразу и лишили возможности мучиться дольше.
Карлсону, обладавшему невероятно жестоким сердцем, не терпелось покончить с этим делом там же, не сходя с места – чтобы насладиться, сказал он, предсмертной агонией этой парочки; но я убедил его, что в моем предложении больше смысла, он сдался, и мы начали прощаться с дамами.
– Если есть Бог на свете, – слабо простонала Клотильда, – пусть он увидит, к чему привел первородный грех. Я виновата в том, что принадлежала этому чудовищу, и признаю свою вину, но скажи, Боже, неужели так жестоко ты должен карать меня?
– Ого! Что я слышу? – повернулся я к Карлсону. – Это, кажется, настоящий бунт против Всевышнего; давай отомстим за Бога, которого мы оба с тобой глубоко уважаем. Обычно за богохульные речи вырывают язык, и справедливость должна восторжествовать немедленно. Пора лишить этих тварей возможности кощунствовать.
Мы силой разжали им зубы и отрезали язык почти по самый корень.
– Раз уж они больше не могут разговаривать, – предложил Карлсон, – какого черта нужны им глаза? Давайте вырвем эти прекрасные очи, которые когда-то бросали вас в дрожь…
Обрадовавшись такому мудрому совету, я немедленно ослепил Филогону, а Карлсон выколол глаза Клотильде.
– Вот теперь все в порядке, но… – я сделал паузу и закончил, – эти суки могут ведь и укусить диких зверей, которые придут полакомиться ими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179
Восхищенный любезностью собеседника, я рассказал о нашем разговоре Карлсону, потом изложил ему план убийства. В это время судно причалило к берегу.
– Капитан, – крикнул я, высадив на берег семейство, – подождите нас немного.
– К вашим услугам, господин, без вас мы не уплывем. И мы пошли в глубь острова.
– Представляешь, дружище, – говорил я Карлсону, шагая рядом с ним, – какие удовольствия мы получим от этих потаскух! Я уже предвкушаю их, это будет самое сладостное из моих убийств. Взгляни на мой член, – добавил я, останавливаясь, – взгляни, он пенится от ярости… А мне нравится этот остров, Карлсон. Какая здесь тишина! Славные дела совершим мы здесь.
Мы увидели небольшой пологий овраг, осененный со всех сторон ивами и тополями, под которыми расстилался ковер свежей мягкой зелени.
– Вот здесь и остановимся, – скомандовал я. – Погода чудесная, так что раздеваемся все донага. Будем веселиться как дикари.
Потом я похотливо расцеловал Карлсона и сказал:
– Приступай к делу, только запомни: ни одной капли спермы до тех пор, пока наши стервы не отдадут Богу душу.
С этими словами я швырнул обеих женщин на траву и начал содомию с дочерью, жадно разглядывая зад жены, моей Клотильды, который так обожал когда-то и который до сих пор был очень соблазнительным; потом оставил младшую и занялся старшей. Член Карлсона вошел в мои потроха, в тот же миг я забыл о своем обещании и сбросил семя, но во время короткого акта настолько сильно искусал груди дочери, что кровь обильно струилась по ее телу. Потом воткнул неостывший еще член во влагалище Филогоны.
– А ну-ка, – приговаривал я, целуя ягодицы ее матери, – распахни пошире свою куночку и прими семя, которое дало тебе жизнь.
Но через минуту я уже ворвался во влагалище Клотильды, и она приняла очередной мой заряд, пока я жестоко терзал нежные полушария дочери, которые в результате оказались в таком же плачевном состоянии, как и ее груди.
– Не спеши, Карлсон, – заметил я, извлекая свое копье, – тебе еще предстоит содомировать их обеих.
Мой слуга оседлал Клотильду, я, опустившись на колени, начал целовать его яички – уж очень полюбился мне этот чудесный парень! Потом, пока он сбрасывал семя в потроха моей супруги, я целовал его в рот; после короткой передышки через такую же процедуру прошла и моя дочь, только на этот раз, когда Карлсон трудился в анусе несчастной девочки, я содомировал его.
– А теперь пусть наши дамы позабавят нас, – сказал я, когда с плотскими утехами было покончено.
Я поставил Карлсона в середине лужайки и заставил обеих потаскух облизывать каждую часть его тела, включая член, задний проход, промежность и впадины под мышками. Потом попросил его испражниться в колючий куст и приказал женщинам есть его экскременты, отчего они искололи себе лицо. Затем мы схватили их за волосы и головой вперед швырнули в тот же куст, вытащили и швырнули снова; так продолжалось до тех пор, пока они не изрезали себе кожу до самых костей. И все это время наш слух услаждали возбуждающие, раздирающие душу вопли…
– Боже мой! За что такие мучения? – наконец взмолилась Филогона, падая на колени. – Вы называете себя моим отцом, и если это действительно так, докажите это – сжальтесь надо мной. А вы, моя матушка, несчастная матушка, скажите, как получилось, что одной рукой Небеса устроили нашу чудесную встречу, а другой столь жестоко карают нас? Отец! Отец мой, чем я заслужила эту участь! Пощадите меня…
Она все еще продолжала вопить и рыдать, а мы с Карлсоном связали их и что было силы выпороли колючими прутьями. Скоро оба тела являли собой сплошную рану – большего и не требовалось, чтобы мой орган затвердел заново, – и я с восторженным криком припал к телу Филогоны и принялся слизывать горячую кровь. Это моя собственная кровь, повторял я про себя; у меня сладко замирало сердце, и от этой мысли эрекция моя возрастала. Я смаковал этот сладострастный рот, который открывался только за тем, чтобы глотнуть воздуха и молить меня о пощаде; я прижимался жаркими губами к этим глазам, из которых непрестанно лились слезы, вызванные моей яростью; я то и дело набрасывался на зад моей дорогой Клотильды и истязал его снова и снова; потом привлек к себе Карлсона, осыпал его ласками и долго сосал его восхитительный член.
Через некоторое время мы развязали их и поставили на колени; поднятые руки привязали к деревьям, на лодыжки и икры положили тяжелые камни, чтобы они не могли пошевелиться. В таком положении хорошо вырисовывались их вызывающе соблазнительные груди: грудь Филогоны была выше всяческих похвал, да и грудь Клотильды увяла совсем немного и выглядела прекрасно. При этом зрелище мое бешенство достигло апогея. Какое это блаженство – перерезать узы, связывающие нас с другими! Я заставил обеих целовать мне ягодицы, потом, овладев Карлсоном, приподнял эти прекрасные груди и не спеша, одну за другой, отрезал их; потом нанизал кусочки нежной плоти на гибкий прутик и в виде ожерелья повесил женщинам на шею; их тела обливались кровью, и я сбросил на них последние брызги спермы, когда Карлсон прочищал мне задний проход.
– Вот теперь все, – удовлетворенно произнес я. – Оставим их здесь, и дикие звери и птицы за один день покончат с ними. Это лучше, чем если бы мы убили их сразу и лишили возможности мучиться дольше.
Карлсону, обладавшему невероятно жестоким сердцем, не терпелось покончить с этим делом там же, не сходя с места – чтобы насладиться, сказал он, предсмертной агонией этой парочки; но я убедил его, что в моем предложении больше смысла, он сдался, и мы начали прощаться с дамами.
– Если есть Бог на свете, – слабо простонала Клотильда, – пусть он увидит, к чему привел первородный грех. Я виновата в том, что принадлежала этому чудовищу, и признаю свою вину, но скажи, Боже, неужели так жестоко ты должен карать меня?
– Ого! Что я слышу? – повернулся я к Карлсону. – Это, кажется, настоящий бунт против Всевышнего; давай отомстим за Бога, которого мы оба с тобой глубоко уважаем. Обычно за богохульные речи вырывают язык, и справедливость должна восторжествовать немедленно. Пора лишить этих тварей возможности кощунствовать.
Мы силой разжали им зубы и отрезали язык почти по самый корень.
– Раз уж они больше не могут разговаривать, – предложил Карлсон, – какого черта нужны им глаза? Давайте вырвем эти прекрасные очи, которые когда-то бросали вас в дрожь…
Обрадовавшись такому мудрому совету, я немедленно ослепил Филогону, а Карлсон выколол глаза Клотильде.
– Вот теперь все в порядке, но… – я сделал паузу и закончил, – эти суки могут ведь и укусить диких зверей, которые придут полакомиться ими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179