Все прочие данные о Рое, за исключением его пола и преданности молодежному движению, здесь были чистым вымыслом. Меня пронзило, что я совершенно позабыл про это его произведение, но острота осознания смягчалась надеждой, что, возможно, Рой собственноручно вычеркнул мое имя из списка обладателей данного документа.
– Ну и что эти «Свиньи»? – спросил я, возвращая листок. – С точки зрения музыкального рынка?
– Да ну, совершеннейшая лабуда! Гитарист, правда, неплохой. Хотя довольно популярны. Полный порядок с менеджментом и свой человек в прессе.
– Ясно. И что я…
– Не согласились бы вы, скажем, спросить у него, могу я перекинуться с ним словом в эти дни до вторника. Насчет того, как к нему пришла идея сочинения, что именно поп-музыка может почерпнуть из классики, каковы перспективы развития музыки, всякое такое. Словом, чтоб я не с улицы ему звонил?
– Стоит вам поделиться с ним своими намерениями, и он будет ваш столько, сколько захотите. Но я его предупрежу.
– Спасибо, Дуг! Я вам, честно, очень признателен.
Болсовер ушел. Коутс разговаривал по телефону. Когда он повесил трубку, я спросил:
– Альберт, вы позволите короткий звонок?
– Да звоните сколько угодно!
– Это старику Вандервейну. Не знаю, известно ли это вам, но Гарольд затаил на него зуб. Причем без особых оснований.
– Мне это неизвестно, однако об основаниях можно догадываться. Так что?
– Я… не знаю, как лучше выразиться, – я и в самом деле не знал, что сказать, – но, подозреваю, Гарольд что-то задумал против Вандервейна. Какую-то пакость замышляет, фальшивую монетку подсунуть, подножку перед финишем подставить, что-то вроде того. Если что такое заметите или как-то услышите, не могли бы дать мне знать?
– Конечно, только, сами понимаете, Дуг, помешать я ничем не смогу!
– Ну да, понимаю, хоть чтоб я смог его предупредить… Хоть так.
– Идет! Что-то вы какой-то не такой. Если бы вас не знал, подумал бы, что с похмелья.
– Да один только вид мисс Мирз! – воскликнул я, предлагая лишь частичную версию истины. – А на кого это я налетел при входе?
– Это наш новый корреспондент по вопросам просвещения.
Теперь у меня появилось два особых или особо неотложных повода, чтобы позвонить Рою, чего мне не удалось сделать с того вечера оказания услуги. В течение прошедших четырех с половиной суток я, надо сказать, стремился к этому без чрезмерной активности. Раза три звонил ему домой, всякий раз попадая на Китти и выслушивая в течение двадцати, сорока и двадцати пяти минут (согласно последовательности звонков) ее бесконечные жалобы, приправленные парочкой упреков в мой адрес, – почему я допустил, что все зашло так далеко, почему не предупредил до того, как все зашло так далеко. В своем щекотливом положении я объяснял, что пытался оказать нужное воздействие на Роя и намеревался все ей потом рассказать, но не получилось. Что во многом соответствовало действительности; при этом говорить, что Сильвия – это чудовище, скорее всего мне не стоило, как и Китти не стоило этого слышать, и я почувствовал облегчение, когда Китти возобновила свои бесконечные жалобы, не спросив, каково, на мой взгляд, нынешнее положение вещей, что вынудило бы меня солгать: мои признания ничего бы, кроме плохого, не принесли. Что же касается Киттиного представления о ситуации, то даже и по истечении восьмидесятипятиминутной в сумме беседы с ней я не мог сказать точно, находится ли Рой в стадии банкета в связи с уходом из семьи, или уже готов прекратить постоянно жаловаться насчет домашних неприятностей, или же где-то в промежуточной стадии. Да, кстати, сам-то он где? Китти весьма горячо обещала, что найдет его и скажет, чтоб он мне позвонил; я сел на телефон и передал подобные же просьбы в клуб «Крэгг», его агентам, в зал, где Рой репетировал Густава Малера, повсюду, где только можно, но безрезультатно. Он явно залег на дно, вне всякого сомнения полагая, что очередная встреча со мной грозит ему тем, что я выскажу свое мнение о Сильвии и о его с ней от-на-а-шениях.
Покинув редакцию, я просидел некоторое время с одним коллегой в «Эль вино», наслаждаясь рейнвейнским и копченой семгой, потом вернулся к себе домой и часть дня провел, погрузившись в свои заметки о Вебере, в машинописный текст, а также мысли по поводу Роя. Мало-помалу я пришел к убеждению, что Пенни, должно быть, все преувеличивает, или, возможно, это я все так воспринимаю. Обычные разговоры о том, чтобы сорваться с этой змеегубой грубиянкой, вполне могут оказаться только разговорами, даже при том, что у Роя всякая мысль, прозвучавшая просто так, может всерьез воплотиться в жизнь, как, например, случилось года два назад с упомянутым, казалось бы, просто так намерением написать марш для демонстрантов против войны во Вьетнаме; слава богу, это произведение не нашло отклика в массах. Кроме того, я решил, что гораздо важней удержать Роя от исполнения «Элеваций № 9», чем от его ухода к Сильвии. Да и осуществить этот замысел было бы гораздо проще: достаточно ему повредить руку по дороге на концерт, как все задуманное им пойдет насмарку.
В половине шестого я связался с Коутсом по телефону и, к огромному изумлению, обнаружил, что мой материал идет в печать без изъятий. Не только к изумлению, но и к умозаключению: редакторская терпимость к моей персоне косвенно означала, что либо Сильвия еще не уведомила отца о своих взаимоотношениях с моим другом Вандервейном, либо это известие было принято благосклонно и уже ни для кого не составляло тайны, либо на землю высадились марсиане. Я решил до завтра отвлечься от этих размышлений. Должна была явиться Вивьен в шесть или около того, как только ее отпустят с работы и как только позволит транспорт. Сейчас у меня было больше резонов, чем один-два привычных, с нетерпением ждать ее появления.
В десять минут шестого раздался звонок в дверь. Через стеклянную панель внизу не просвечивал ничей силуэт, но Вивьен частенько в подобной ситуации отходила от двери полюбоваться на цветы и кустики и тому подобное, высаженные каким-то неведомым тружеником в крохотном палисадничке, и, отпирая дверь, я чуть было не кинулся обнимать оказавшегося на верхней ступеньке Гилберта.
– Вы позволите на две минуты? Мне нужно с вами переговорить.
– Только если на две. Ко мне вот-вот должны прийти.
– Тогда я зайду в любое удобное для вас время.
– Ладно, ничего! Проходите.
Войдя в гостиную, Гилберт выпить отказался, однако согласился присесть, положив на рояль пару книжек в мягкой обложке, которые держал в руках; я подглядел название верхней: «Несущие черный рассвет». Гилберт был хмур и чем-то озабочен, а одежда на нем, довольно приличного вида во время наших двух первых встреч, казалась какой-то поношенной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
– Ну и что эти «Свиньи»? – спросил я, возвращая листок. – С точки зрения музыкального рынка?
– Да ну, совершеннейшая лабуда! Гитарист, правда, неплохой. Хотя довольно популярны. Полный порядок с менеджментом и свой человек в прессе.
– Ясно. И что я…
– Не согласились бы вы, скажем, спросить у него, могу я перекинуться с ним словом в эти дни до вторника. Насчет того, как к нему пришла идея сочинения, что именно поп-музыка может почерпнуть из классики, каковы перспективы развития музыки, всякое такое. Словом, чтоб я не с улицы ему звонил?
– Стоит вам поделиться с ним своими намерениями, и он будет ваш столько, сколько захотите. Но я его предупрежу.
– Спасибо, Дуг! Я вам, честно, очень признателен.
Болсовер ушел. Коутс разговаривал по телефону. Когда он повесил трубку, я спросил:
– Альберт, вы позволите короткий звонок?
– Да звоните сколько угодно!
– Это старику Вандервейну. Не знаю, известно ли это вам, но Гарольд затаил на него зуб. Причем без особых оснований.
– Мне это неизвестно, однако об основаниях можно догадываться. Так что?
– Я… не знаю, как лучше выразиться, – я и в самом деле не знал, что сказать, – но, подозреваю, Гарольд что-то задумал против Вандервейна. Какую-то пакость замышляет, фальшивую монетку подсунуть, подножку перед финишем подставить, что-то вроде того. Если что такое заметите или как-то услышите, не могли бы дать мне знать?
– Конечно, только, сами понимаете, Дуг, помешать я ничем не смогу!
– Ну да, понимаю, хоть чтоб я смог его предупредить… Хоть так.
– Идет! Что-то вы какой-то не такой. Если бы вас не знал, подумал бы, что с похмелья.
– Да один только вид мисс Мирз! – воскликнул я, предлагая лишь частичную версию истины. – А на кого это я налетел при входе?
– Это наш новый корреспондент по вопросам просвещения.
Теперь у меня появилось два особых или особо неотложных повода, чтобы позвонить Рою, чего мне не удалось сделать с того вечера оказания услуги. В течение прошедших четырех с половиной суток я, надо сказать, стремился к этому без чрезмерной активности. Раза три звонил ему домой, всякий раз попадая на Китти и выслушивая в течение двадцати, сорока и двадцати пяти минут (согласно последовательности звонков) ее бесконечные жалобы, приправленные парочкой упреков в мой адрес, – почему я допустил, что все зашло так далеко, почему не предупредил до того, как все зашло так далеко. В своем щекотливом положении я объяснял, что пытался оказать нужное воздействие на Роя и намеревался все ей потом рассказать, но не получилось. Что во многом соответствовало действительности; при этом говорить, что Сильвия – это чудовище, скорее всего мне не стоило, как и Китти не стоило этого слышать, и я почувствовал облегчение, когда Китти возобновила свои бесконечные жалобы, не спросив, каково, на мой взгляд, нынешнее положение вещей, что вынудило бы меня солгать: мои признания ничего бы, кроме плохого, не принесли. Что же касается Киттиного представления о ситуации, то даже и по истечении восьмидесятипятиминутной в сумме беседы с ней я не мог сказать точно, находится ли Рой в стадии банкета в связи с уходом из семьи, или уже готов прекратить постоянно жаловаться насчет домашних неприятностей, или же где-то в промежуточной стадии. Да, кстати, сам-то он где? Китти весьма горячо обещала, что найдет его и скажет, чтоб он мне позвонил; я сел на телефон и передал подобные же просьбы в клуб «Крэгг», его агентам, в зал, где Рой репетировал Густава Малера, повсюду, где только можно, но безрезультатно. Он явно залег на дно, вне всякого сомнения полагая, что очередная встреча со мной грозит ему тем, что я выскажу свое мнение о Сильвии и о его с ней от-на-а-шениях.
Покинув редакцию, я просидел некоторое время с одним коллегой в «Эль вино», наслаждаясь рейнвейнским и копченой семгой, потом вернулся к себе домой и часть дня провел, погрузившись в свои заметки о Вебере, в машинописный текст, а также мысли по поводу Роя. Мало-помалу я пришел к убеждению, что Пенни, должно быть, все преувеличивает, или, возможно, это я все так воспринимаю. Обычные разговоры о том, чтобы сорваться с этой змеегубой грубиянкой, вполне могут оказаться только разговорами, даже при том, что у Роя всякая мысль, прозвучавшая просто так, может всерьез воплотиться в жизнь, как, например, случилось года два назад с упомянутым, казалось бы, просто так намерением написать марш для демонстрантов против войны во Вьетнаме; слава богу, это произведение не нашло отклика в массах. Кроме того, я решил, что гораздо важней удержать Роя от исполнения «Элеваций № 9», чем от его ухода к Сильвии. Да и осуществить этот замысел было бы гораздо проще: достаточно ему повредить руку по дороге на концерт, как все задуманное им пойдет насмарку.
В половине шестого я связался с Коутсом по телефону и, к огромному изумлению, обнаружил, что мой материал идет в печать без изъятий. Не только к изумлению, но и к умозаключению: редакторская терпимость к моей персоне косвенно означала, что либо Сильвия еще не уведомила отца о своих взаимоотношениях с моим другом Вандервейном, либо это известие было принято благосклонно и уже ни для кого не составляло тайны, либо на землю высадились марсиане. Я решил до завтра отвлечься от этих размышлений. Должна была явиться Вивьен в шесть или около того, как только ее отпустят с работы и как только позволит транспорт. Сейчас у меня было больше резонов, чем один-два привычных, с нетерпением ждать ее появления.
В десять минут шестого раздался звонок в дверь. Через стеклянную панель внизу не просвечивал ничей силуэт, но Вивьен частенько в подобной ситуации отходила от двери полюбоваться на цветы и кустики и тому подобное, высаженные каким-то неведомым тружеником в крохотном палисадничке, и, отпирая дверь, я чуть было не кинулся обнимать оказавшегося на верхней ступеньке Гилберта.
– Вы позволите на две минуты? Мне нужно с вами переговорить.
– Только если на две. Ко мне вот-вот должны прийти.
– Тогда я зайду в любое удобное для вас время.
– Ладно, ничего! Проходите.
Войдя в гостиную, Гилберт выпить отказался, однако согласился присесть, положив на рояль пару книжек в мягкой обложке, которые держал в руках; я подглядел название верхней: «Несущие черный рассвет». Гилберт был хмур и чем-то озабочен, а одежда на нем, довольно приличного вида во время наших двух первых встреч, казалась какой-то поношенной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69