Мы расстались, сев каждый в свой автобус, условившись, как обычно, созвониться в среду; вечером в понедельник Вивьен навещала своего отца в Хайгейте, а вторник принадлежал тому другому малому. При прощании я уловил в ее взгляде непривычно скудную для этого дня недели долю угрюмой озабоченности. Но легкомысленно не придал этому особого значения.
Экзотические кухонные запахи исходили от моего дома по Мейда-Вейл, во всяком случае, неслись с первого этажа, где обитал один пакистанец (по его словам, работавший где-то на Би-би-си) с женой, толстухой валлийкой. Поднявшись по лестнице, я столкнулся с Роем, который оказался небрит, а следы запекшейся крови на его щеках и подбородке свидетельствовали, что с моей бритвой ему совладать не удалось.
– Вы какой-то взъерошенный, – сказал он.
– Еще бы, если проснуться в такую рань! Между прочим, и вы выглядите не лучше.
– Верно. По всем статьям, ночь выдалась тяжелая.
– Могу себе представить.
– Сомневаюсь, дружище!
Мой взгляд упал на голый пол перед диваном в гостиной.
– Что такое, где мой ковер?
– Прошу прощения, Даггерс. С ним вышла неувязка.
– И он испарился начисто?
– Просто я велел Сильвии, чтоб она его унесла. Уверяю вас, это случайность, никакого умысла.
– Не сомневаюсь. Но все же, что с ним стряслось?
– Пожалуй, теперь им пользоваться уже нельзя. Я подыщу вам другой и сегодня же организую, чтоб вам привезли.
В подобных случаях, насколько я знал, Рой был не только готов и впрямь возместить ущерб, но предложить взамен нечто получше, хотя и в разумных пределах. Больше никаких перемен в гостиной я не заметил. Интересно, что в других комнатах, особенно в спальне.
– В остальном все в порядке, – заверил Рой, заметив мой пытливый взгляд. – Может, разбили только пару тарелок, чашку. Ну и еще я слегка переусердствовал с вашим скотчем. Разумеется, я все возмещу.
– Нет, нет, скотч за мой счет!
– Благодарю, очень мило с вашей стороны. Послушайте, мне, э-э-э, крайне неловко за ее вчерашнее поведение. Как правило, она ведет себя приличней.
– А, ерунда! Ничего страшного, даже несколько забавно. Теперь, если вы оставили лезвия, я хотел бы побриться. А пока сварите еще кофе.
Спальня оказалась не в худшем, чем обычно, виде, а постель была даже относительно аккуратно застелена: напрасная трата сил со стороны Роя, ведь белье с этой кровати, как и с утренней, предназначено в стирку, и не за его счет. Я не стал заниматься сменой белья, во-первых, потому, что вновь проявилась усталость, а во-вторых, потому, что неприятно, если б Рой застал меня за этим занятием.
Когда мы пили в гостиной кофе, он спросил:
– Вы чем с утра намерены заняться?
– Ну, сначала собирался послушать Вебера, а потом, в двенадцать пятнадцать, у меня запись в Доме радиовещания, «Музыкальный дневник».
– Пусть Вебер немного подождет, ладно? Сколько до его двухсотлетия? Лет десять?
– Шестнадцать. Нынче прогресс так стремителен, что мне нельзя упустить ни года. А что вы хотите предложить?
– Так, ничего особенного. Думал, можем слегка отвлечься от дел, завернуть в мой клуб, там я угощу вас парой бокалов шампанского и в лучшем виде отправлю на вашу запись.
– После чего мы отправимся вместе с Сильвией и Пенни обедать?
– Нет, клянусь, ничего такого я не имел в виду!
Во взгляде Роя я не узрел ни кристальной честности, ни уязвленности тем, что его честность поставлена под сомнение, а это в целом означало, что он искренен или, прямо скажем, почти.
– Как вам Гилберт Александер? – продолжал он. – Ну, помните, тот парень, который…
– Да-да, чернокожий. Нормально. А что, собственно?
– Он подъедет за мной на машине. Я обещал, что угощу его в баре и покажу клуб. Не возражаете против его общества?
– Ни в коей мере, а вы не опасаетесь, что он сочтет «крэгговскую» атмосферу фашистски-расистской?
– Ну нет, не думаю! Я все ему объяснил.
– Объяснили, что внешне – так, а на самом деле – нет?
– Он скандалить не станет! – заверил меня Рой.
В истории наших с Роем взаимоотношений я уже привык играть роль универсального публичного громоотвода. Его сегодняшнее использование меня казалось в перспективе не столь эксплуататорским и в этом смысле не сродни той услуге, на которую я ему намекнул минуту назад. Пока Рой ставил новую пластинку Ойстраха, а я относил мусорное ведро, я осознал всю полноту своей предполагаемой роли в этой услуге: не только громоотвод, не просто ширма, а мальчик для битья, телохранитель, соучастник позорного действа, слушатель бредятины о тех, кто имеет, и тех, кто хочет быть, а возможно, и прикрыватель отступления, вызыватель полиции, «скорой помощи» или той же несчастной пожарной команды. Мысленно вновь пройдя весь этот перечень, я стал настраивать себя не упоминать вслух об этой услуге.
– Ну так как, Даггерс?
– Рановато, вам не кажется? Не могу же я полтора часа дуть шампанское, а потом отправляться работать!
– Чертовски приятная погода. А не пройтись ли нам пешком прямо до эстакады или хотя бы до канала?
На Эджвер-роуд было пыльно, ветренно и шумно, но так солнечно, что даже высотные кварталы на западной стороне смотрелись пригодными для жилья, создавая иллюзию, будто в них и возможна самая что ни на есть распрекрасная жизнь. Автобусы казались еще красней и массивней, грузовички с прицепами, дребезжа и подпрыгивая, стремились будто к какой-то высокой цели. Я спросил:
– Что в ней такого особенного? То есть понятно, молода и все прочее, потом вы утверждаете, что она буквально во всем разбирается, но видел я ее всего лишь несколько минут, скажите, что в ней такого особенного?
– Насколько я могу судить, а судить в этом вопросе могу только я, особенное в ней – то, что она есть. Я встретил ее и стал с ней спать. Именно с ней, с Сильвией, ни с какой другой. Конечно же, молодость и осведомленность – вещи весьма существенные, но этими качествами обладает множество других девушек. А я встретил именно эту и именно с ней сплю. И еще очень существенно, что она мне не жена.
– Справедливо. Китти уникальна в своем роде.
– Да не Китти я имею в виду, идиот вы этакий! Я сказал: не жена, – а не Китти! А это совсем не одно и то же. Вот станете старше, сами поймете, что к середине жизни секс – это уже совсем не то, что в самом начале. По существу, как бы то же, если разобраться, даже, может быть, когда доходит до дела, и лучше, потому что с годами вы, вероятно, кое-чего набрались, способны лучше собой управлять и тому подобное, только теперь воздействие иное. И нет уже той оголтелой ебли как части бытия, где само воздействие чуть ли не одинаково важно, как то, что воздействует. Что бы ни воздействовало. Всякий гораздо больше времени тратит на то, чтобы ощутить воздействие всего этого, а не на сам процесс. Я говорю не про листание журнальчиков с голыми сиськами, орудуя при этом над своим членом, хотя без этого тоже не обойтись, и не только про то, сколько всего проносится в голове от взгляда, цепляющего птенчика, до определенного в этом направлении шага, хоть и тут всякого уйма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Экзотические кухонные запахи исходили от моего дома по Мейда-Вейл, во всяком случае, неслись с первого этажа, где обитал один пакистанец (по его словам, работавший где-то на Би-би-си) с женой, толстухой валлийкой. Поднявшись по лестнице, я столкнулся с Роем, который оказался небрит, а следы запекшейся крови на его щеках и подбородке свидетельствовали, что с моей бритвой ему совладать не удалось.
– Вы какой-то взъерошенный, – сказал он.
– Еще бы, если проснуться в такую рань! Между прочим, и вы выглядите не лучше.
– Верно. По всем статьям, ночь выдалась тяжелая.
– Могу себе представить.
– Сомневаюсь, дружище!
Мой взгляд упал на голый пол перед диваном в гостиной.
– Что такое, где мой ковер?
– Прошу прощения, Даггерс. С ним вышла неувязка.
– И он испарился начисто?
– Просто я велел Сильвии, чтоб она его унесла. Уверяю вас, это случайность, никакого умысла.
– Не сомневаюсь. Но все же, что с ним стряслось?
– Пожалуй, теперь им пользоваться уже нельзя. Я подыщу вам другой и сегодня же организую, чтоб вам привезли.
В подобных случаях, насколько я знал, Рой был не только готов и впрямь возместить ущерб, но предложить взамен нечто получше, хотя и в разумных пределах. Больше никаких перемен в гостиной я не заметил. Интересно, что в других комнатах, особенно в спальне.
– В остальном все в порядке, – заверил Рой, заметив мой пытливый взгляд. – Может, разбили только пару тарелок, чашку. Ну и еще я слегка переусердствовал с вашим скотчем. Разумеется, я все возмещу.
– Нет, нет, скотч за мой счет!
– Благодарю, очень мило с вашей стороны. Послушайте, мне, э-э-э, крайне неловко за ее вчерашнее поведение. Как правило, она ведет себя приличней.
– А, ерунда! Ничего страшного, даже несколько забавно. Теперь, если вы оставили лезвия, я хотел бы побриться. А пока сварите еще кофе.
Спальня оказалась не в худшем, чем обычно, виде, а постель была даже относительно аккуратно застелена: напрасная трата сил со стороны Роя, ведь белье с этой кровати, как и с утренней, предназначено в стирку, и не за его счет. Я не стал заниматься сменой белья, во-первых, потому, что вновь проявилась усталость, а во-вторых, потому, что неприятно, если б Рой застал меня за этим занятием.
Когда мы пили в гостиной кофе, он спросил:
– Вы чем с утра намерены заняться?
– Ну, сначала собирался послушать Вебера, а потом, в двенадцать пятнадцать, у меня запись в Доме радиовещания, «Музыкальный дневник».
– Пусть Вебер немного подождет, ладно? Сколько до его двухсотлетия? Лет десять?
– Шестнадцать. Нынче прогресс так стремителен, что мне нельзя упустить ни года. А что вы хотите предложить?
– Так, ничего особенного. Думал, можем слегка отвлечься от дел, завернуть в мой клуб, там я угощу вас парой бокалов шампанского и в лучшем виде отправлю на вашу запись.
– После чего мы отправимся вместе с Сильвией и Пенни обедать?
– Нет, клянусь, ничего такого я не имел в виду!
Во взгляде Роя я не узрел ни кристальной честности, ни уязвленности тем, что его честность поставлена под сомнение, а это в целом означало, что он искренен или, прямо скажем, почти.
– Как вам Гилберт Александер? – продолжал он. – Ну, помните, тот парень, который…
– Да-да, чернокожий. Нормально. А что, собственно?
– Он подъедет за мной на машине. Я обещал, что угощу его в баре и покажу клуб. Не возражаете против его общества?
– Ни в коей мере, а вы не опасаетесь, что он сочтет «крэгговскую» атмосферу фашистски-расистской?
– Ну нет, не думаю! Я все ему объяснил.
– Объяснили, что внешне – так, а на самом деле – нет?
– Он скандалить не станет! – заверил меня Рой.
В истории наших с Роем взаимоотношений я уже привык играть роль универсального публичного громоотвода. Его сегодняшнее использование меня казалось в перспективе не столь эксплуататорским и в этом смысле не сродни той услуге, на которую я ему намекнул минуту назад. Пока Рой ставил новую пластинку Ойстраха, а я относил мусорное ведро, я осознал всю полноту своей предполагаемой роли в этой услуге: не только громоотвод, не просто ширма, а мальчик для битья, телохранитель, соучастник позорного действа, слушатель бредятины о тех, кто имеет, и тех, кто хочет быть, а возможно, и прикрыватель отступления, вызыватель полиции, «скорой помощи» или той же несчастной пожарной команды. Мысленно вновь пройдя весь этот перечень, я стал настраивать себя не упоминать вслух об этой услуге.
– Ну так как, Даггерс?
– Рановато, вам не кажется? Не могу же я полтора часа дуть шампанское, а потом отправляться работать!
– Чертовски приятная погода. А не пройтись ли нам пешком прямо до эстакады или хотя бы до канала?
На Эджвер-роуд было пыльно, ветренно и шумно, но так солнечно, что даже высотные кварталы на западной стороне смотрелись пригодными для жилья, создавая иллюзию, будто в них и возможна самая что ни на есть распрекрасная жизнь. Автобусы казались еще красней и массивней, грузовички с прицепами, дребезжа и подпрыгивая, стремились будто к какой-то высокой цели. Я спросил:
– Что в ней такого особенного? То есть понятно, молода и все прочее, потом вы утверждаете, что она буквально во всем разбирается, но видел я ее всего лишь несколько минут, скажите, что в ней такого особенного?
– Насколько я могу судить, а судить в этом вопросе могу только я, особенное в ней – то, что она есть. Я встретил ее и стал с ней спать. Именно с ней, с Сильвией, ни с какой другой. Конечно же, молодость и осведомленность – вещи весьма существенные, но этими качествами обладает множество других девушек. А я встретил именно эту и именно с ней сплю. И еще очень существенно, что она мне не жена.
– Справедливо. Китти уникальна в своем роде.
– Да не Китти я имею в виду, идиот вы этакий! Я сказал: не жена, – а не Китти! А это совсем не одно и то же. Вот станете старше, сами поймете, что к середине жизни секс – это уже совсем не то, что в самом начале. По существу, как бы то же, если разобраться, даже, может быть, когда доходит до дела, и лучше, потому что с годами вы, вероятно, кое-чего набрались, способны лучше собой управлять и тому подобное, только теперь воздействие иное. И нет уже той оголтелой ебли как части бытия, где само воздействие чуть ли не одинаково важно, как то, что воздействует. Что бы ни воздействовало. Всякий гораздо больше времени тратит на то, чтобы ощутить воздействие всего этого, а не на сам процесс. Я говорю не про листание журнальчиков с голыми сиськами, орудуя при этом над своим членом, хотя без этого тоже не обойтись, и не только про то, сколько всего проносится в голове от взгляда, цепляющего птенчика, до определенного в этом направлении шага, хоть и тут всякого уйма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69