Патта отмахнулся от газеты величественным жестом:
— Это я уже читал, — и, не повышая голоса: — Я спрашиваю — что есть у вас лично?
Брунетти полез в карман пиджака и извлек записную книжку. Никаких записей в ней не имелось не считая имени, адреса и телефона американки, но пока ты стоишь, а шеф сидит, ему нипочем не увидеть, что все странички до единой девственно чисты. Демонстративно послюнив палец, Брунетти принялся не спеша их перелистывать. «Дверь в помещение заперта не была, как не было и ключа в двери. Следовательно, кто угодно мог войти и выйти оттуда в любое время в течение всего спектакля».
— Где был яд?
— Полагаю, в кофе. Но точно смогу сказать только после получения протокола о вскрытии.
— А вскрытие когда?
— Обещали сегодня. В одиннадцать.
— Хорошо. Что еще?
Брунетти перевернул страничку, сверкнув нетронутой белизной.
— Я беседовал с солистами, занятыми в спектакле. Баритон виделся с маэстро мельком— только поздоровался. Тенор говорит, что не встречался с ним вообще, а сопрано — что видела его только перед спектаклем, — Он глянул на Патту, тот ждал продолжения. — Тенор говорит правду. А сопрано врет.
— Почему такая уверенность? — буркнул начальник.
— Потому что это правда, синьор. Задушевно и терпеливо, словно обращаясь к редкостно тупому ребенку, Патта вопросил:
— А на каком основании, комиссар, вы полагаете, что, это правда?
— Потому что другие видели, как она входила в его гримерную во время первого действия. — Брунетти не стал утруждать себя уточнением, что это только предположение одного из свидетелей, ничем пока не подтвержденное. Может, сопрано врет именно про это, а может, про что-то другое — понимайте как сами хотите. — Кроме того, я поговорил с режиссером, — продолжал Брунетти. — У них с дирижером вышла размолвка— еще до начала спектакля. Но после этого режиссер его не видел. По-моему, он говорит правду.
На сей раз его не спросили, почему он так считает.
— Еще что-нибудь?
— Вчера я послал запрос в полицию Берлина. — Брунетти усердно перелистывал записную книжку. — Сообщение ушло в…
— Ладно, — перебил Патта. — Что они ответили?
— Обещали сегодня прислать факсом все, что у них есть, касательно Веллауэра и его жены.
— А что жена? Вы с ней говорили?
— Совсем немного. Она страшно расстроена. Вряд ли с ней теперь можно толком поговорить.
— А где она была?
— Когда мы с ней разговаривали?
— Нет, во время спектакля?
— Сидела в зале, в первом ряду. Говорит, что зашла навестить его в гримерку после второго акта, но опоздала— они так и не успели поговорить.
— То есть она находилась за кулисами, когда он умер? — вопросил Патта с таким энтузиазмом, что Брунетти показалось, будто ее вот-вот арестуют.
— Да, но мы не знаем, видела ли она его и заходила ли к нему.
— Ну так потрудитесь это выяснить, — сказал Патта так свирепо, что даже сам спохватился. — Вы садитесь, Брунетти.
— Спасибо, синьор, — ответил тот, захлопнув записную книжку и сунув в карман, прежде чем сесть напротив начальника. Кресло Патты было на несколько сантиметров выше остальных— мелочь, несомненно предусмотренная вице-квесторе для создания легкого психологического преимущества.
— Сколько времени она там пробыла?
— Не знаю, синьор. Когда мы беседовали, она была в таком страшном горе, что ее рассказ я не вполне понял.
— А она могла войти в его гримерку? — спросил Патта.
— Вполне. Но я не знаю.
— Похоже, вы ее выгораживаете, Брунетти. Она что, хорошенькая?
Надо понимать, Патта прощупывает, велика ли разница в возрасте между дирижером и его вдовой.
— Да— если вы любите высоких блондинок.
— А вы что, не любите?
— Мне жена не разрешает, синьор.
Патта напрягся, чтобы вернуть разговор в прежнее русло.
— Кто-нибудь еще входил в гримерную во время представления? И откуда у него взялся кофе?
— Там буфет на первом этаже театра. Вероятно, и кофе оттуда.
— Выясните.
— Есть, синьор.
— И имейте в виду, Брунетти.
Брунетти кивнул.
— Мне нужны имена всех и каждого, кто был вчера вечером в гримерной или поблизости от нее. И еще мне нужны подробные сведения о жене. Как долго они женаты, откуда она и все такое.
Брунетти кивнул.
— Брунетти?
— Да, синьор?
— Почему не записываете?
Брунетти позволил себе улыбнуться— самую малость:
— О, я никогда не забываю ничего из сказанного вами, синьор.
Что Патта, в силу личных особенностей, принял за чистую монету.
— Я не верю тому, что она вам говорила — будто она его не видела. Человеку такое вообще не свойственно — прийти за каким-то делом, а потом взять и ретироваться. Уверен— тут что-то не так. И наверняка все это как-то связано с их разницей в возрасте.
По слухам, Патта два года проучился на психолога в университете Палермо, прежде чем обратиться к юриспруденции, Другое, однако, было известно абсолютно достоверно: что хотя успехами он не блистал, но получил и степень, и место заместителя комиссара полиции благодаря папе, сделавшему карьеру в рядах Христианско-демократической партии. И теперь, спустя более двадцати лет, он не кто-нибудь, а вице-квесторе полиции города Венеции!
С ценными указаниями Патта, по-видимому, покончил, и Брунетти приготовился прослушать основную часть программы, ради которой его и призвали на ковер, — о чести города. И как за ночью день, так за этой мыслью последовала речь Патты:
— Возможно, комиссар, вы не отдаете себе в этом отчета, но ведь погиб один из знаменитейших мастеров нашей эпохи. И убит он здесь, в нашей родной Венеции. — Последнее словосочетание в устах Патты с его сицилийским акцентом всякий раз звучало забавно. — Мы должны сделать все, что в нашей власти, чтобы обеспечить раскрытие этого преступления; мы не можем допустить, чтобы подобное преступление легло пятном на доброе имя, на самую честь нашего города.
Брунетти иногда ловил себя на искушении занести кое-что из сказанного к себе в записную книжку. Пока Патта продолжал в том же духе, Брунетти загадал: если будет сказано «о славном музыкальном прошлом нашего города», то сегодня вечером он купит Паоле цветы.
— Это город Вивальди. Тут бывал Моцарт. Мы в неоплатном долгу перед музыкальным миром…
Ирисы, подумал он, самые ее любимые. Она поставит их в высокую голубую вазу муранского стекла.
— Я хочу, чтобы вы оставили всю другую работу и целиком сосредоточились на этом. Я посмотрел лист нарядов, — продолжал Патта, немало изумив Брунетти своей осведомленностью о самом существовании данного листа, — и передал в ваше подчинение двоих…
Только бы не Альвизе и Риверре, и я ее тогда двадцать раз подряд…
— Альвизе и Риверре. Это хорошие, серьезные работники.
В грубом переводе это означало— лояльные Патте.
— И я намерен пристально следить за вашим продвижением в этом деле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66