Но Мария Сергеевна готова была десять раз умереть, но совершить предательство она не могла.
Офицер очень ясно давал понять, что упорство Марии Сергеевны все равно будет сломлено. “Есть средства, — обронил он, — которые способны заставить заговорить любого человека”. Вероятно, он так и думал.
“Что могут со мной сделать?” — думала Мария Сергеевна и запрещала себе об этом думать. Если ей и предстояло пережить что-либо страшное, не следовало это предварять. Она вскрывала банку и принималась за сосиски. Грызла галеты. Пила кофе. Накладывала больше сахару. Противника следовало встретить во всеоружии. А у нее единственным оружием был ее несгибаемый дух. “В здоровом теле — здоровый дух” — вспоминала она с улыбкой любимое выражение Леночки. В здоровом теле — здоровый дух. Сосиски, печенье, кофе, сахар…
В одно из своих посещений Вайолет предложила принести еще какие-нибудь книги. Мария Сергеевна поинтересовалась, нет ли в тюремной библиотеке книг русских поэтов. Поэзия родственна математике, стихи тоже должны быть точны, логичны, закончены. Хорошие стихи чем-то напоминали уравнения. Вайолет усмехнулась и сказала, что чего-чего, а русской поэзии здесь достаточно. Мария Сергеевна попросила принести Тютчева и Некрасова, одного она любила за кристальную ясность образов, другого за высокий гражданский пафос, и Вайолет не обманула, принесла.
Мария Сергеевна с наслаждением читала стихи, и они помогали ей сохранять твердость духа.
Весенней негой утомлен,
Я впал в невольное забвенье:
Не знаю, долог ли был сон,
Но странно было пробужденье…
Ни тени слабости, ни признаков малодушия не должны увидеть те, кто рассчитывает на ее слабость и малодушие. Она не Трубецкая, не Волконская, не Космодемьянская, но все они — ее сестры… Русские женщины!
Бог весть, увидимся ли вновь,
Увы, надежды нет.
Прости и знай: твою любовь,
Последний твой завет
Я буду помнить глубоко
В далекой стороне…
Не плачу я, но нелегко
С тобой расстаться мне!
Она сердилась на себя за то, что чувство жалости к Леночке на какую-то минуту заставило ее потерять осмотрительность…
В свое последнее посещение этот неизвестный офицер выразил ей свое сочувствие.
— Вероятно, ваша дочь очень о вас тревожится, — сказал он. — Мы можем переслать в Москву ваше письмо. Ничего лишнего, конечно, ни где вы находитесь, ни как с вами обращаются, никаких подробностей, несколько ободряющих слов. Если хотите, напишите записку…
И она захотела! Фактически этот офицер продиктовал ей записку. Она растерялась от неожиданности, от возможности хоть что-то сообщить о себе, и офицер подсказывал ей слова: “Не беспокойся обо мне, все будет в порядке. Держи себя в руках…”
А вот сама она не сумела держать себя в руках! Ничего не надо было писать. Кто знает, для чего понадобилась записка. Может быть, нужен ее почерк, может быть, хотят обмануть Леночку… Мария Сергеевна простить себе не могла, что на какое-то мгновенье поддалась слабости…
Мария Сергеевна задумалась. День сейчас или ночь?
Дверь отворилась… Опять этот офицер! Никаких записок больше она писать не будет…
Офицер вошел и тотчас захлопнул за собой дверь.
— Добрый день, — поздоровался он.
Говорит — добрый день, а на самом деле сейчас может быть ночь…
Он взял стул и сел у стола.
— Поговорим, — произнес он.
А о чем говорить, если эта женщина вообще не хочет разговаривать. Ее посадили в тюрьму, она отлично понимает, что это не шутка, понимает, чего от нее хотят, и после всего этого желает, изволите ли видеть, читать стихи!
Неужели эту женщину не тяготит одиночество?
— Вам не скучно здесь? — осведомился офицер.
— Напротив, — сказала Мария Сергеевна, — Мне очень весело. В вашем обществе и в обществе Вайолет.
— Вайолет славная девочка, — возразил офицер. — Она тоже жалуется, что ей с вами невесело. Она любит теннис, музыку, танцы, мечтает о том, чтобы ее отпустили…
— Так отпустите ее, — сказала Мария Сергеевна.
— Только вы можете ее отпустить. Все зависит от вас. Можете отпустить и ее, и себя. Вам предлагается выгодная сделка. Вы посвящаете нас в суть открытия своего шефа, а взамен…
— Вы не хотите позавтракать? — предложила вдруг ему Мария Сергеевна.
— Я уже пообедал, — нечаянно вырвалось у ее собеседника, не ожидавшего такого вопроса.
“Он уже пообедал”, — отметила про себя Мария Сергеевна. Значит, время сейчас к вечеру. Во всяком случае, сейчас вторая половина дня. Послеобеденное время.
— В таком случае, позвольте мне…
Мария Сергеевна налила себе кофе, отпила несколько глотков…
— Я вас слушаю, — сказала она.
Она хочет его слушать… Тем лучше!
— Вы заполняете несколько листков. Три, два, даже один. Я не знаю сколько. Основные формулы, а взамен…
— А если я напишу ерунду? Набор цифр?
— С тем, что вы напишете, ознакомятся ученые. Если это в какой-то степени ориентирует их, поможет продвинуться в решении каких-то задач, вы получите…
— А до тех пор?
— До тех пор вы будете находиться в обществе Вайолет и вашего покорного слуги.
— А кто же все-таки мой покорный слуга?
Марии Сергеевне показалось, что ее собеседник колеблется, назвать себя или нет. Он действительно колебался. Если эта женщина очутится когда-нибудь на свободе, он не хотел бы, чтобы она знала его имя. Потом подумал: или она согласится на все, что он предлагает, или вообще перестанет существовать, освободить ее уже нельзя ни при каких обстоятельствах. Он ничем, в сущности, не рискует…
— Майор Харбери к вашим услугам, — назвался он.
— Теперь я буду знать, — сказала Мария Сергеевна и повторила: — Майор Харбери. Я запомню вашу фамилию.
— Мы еще подружимся, — пообещал Харбери. — Вы еще будете меня благодарить.
— За похищение?
— За ту жизнь, которая предстоит вам в дальнейшем.
— А вы знаете, какая жизнь предстоит мне в дальнейшем?
Харбери сел поудобнее, достал пачку сигарет, закурил:
— Я вам сейчас опишу…
Мария Сергеевна тоже поудобнее села на кровать, на розовое пушистое одеяло, такое пушистое, каких она не видела до сих пор.
— Не лучше ли, если я сама скажу, какая жизнь мне предстоит? — сказала Мария Сергеевна. — Я представляю ее себе.
Она провела ладонью по одеялу — такое мягкое, что кажется, будто оно и не из шерсти.
— Возможно, мне дадут институт, специально оборудованный научный институт, в котором все будет подчинено только мне. Не так ли, господин майор?
— О да! — подтвердил Харбери. — И не только институт…
— Как-никак я доктор наук, профессор, и притом незаурядный профессор, иначе не стоило бы меня похищать, — сказала Мария Сергеевна. — Значит, я получаю институт. Само собой разумеется, у меня будет машина. Я представляю себе эту машину. Я была на американской выставке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Офицер очень ясно давал понять, что упорство Марии Сергеевны все равно будет сломлено. “Есть средства, — обронил он, — которые способны заставить заговорить любого человека”. Вероятно, он так и думал.
“Что могут со мной сделать?” — думала Мария Сергеевна и запрещала себе об этом думать. Если ей и предстояло пережить что-либо страшное, не следовало это предварять. Она вскрывала банку и принималась за сосиски. Грызла галеты. Пила кофе. Накладывала больше сахару. Противника следовало встретить во всеоружии. А у нее единственным оружием был ее несгибаемый дух. “В здоровом теле — здоровый дух” — вспоминала она с улыбкой любимое выражение Леночки. В здоровом теле — здоровый дух. Сосиски, печенье, кофе, сахар…
В одно из своих посещений Вайолет предложила принести еще какие-нибудь книги. Мария Сергеевна поинтересовалась, нет ли в тюремной библиотеке книг русских поэтов. Поэзия родственна математике, стихи тоже должны быть точны, логичны, закончены. Хорошие стихи чем-то напоминали уравнения. Вайолет усмехнулась и сказала, что чего-чего, а русской поэзии здесь достаточно. Мария Сергеевна попросила принести Тютчева и Некрасова, одного она любила за кристальную ясность образов, другого за высокий гражданский пафос, и Вайолет не обманула, принесла.
Мария Сергеевна с наслаждением читала стихи, и они помогали ей сохранять твердость духа.
Весенней негой утомлен,
Я впал в невольное забвенье:
Не знаю, долог ли был сон,
Но странно было пробужденье…
Ни тени слабости, ни признаков малодушия не должны увидеть те, кто рассчитывает на ее слабость и малодушие. Она не Трубецкая, не Волконская, не Космодемьянская, но все они — ее сестры… Русские женщины!
Бог весть, увидимся ли вновь,
Увы, надежды нет.
Прости и знай: твою любовь,
Последний твой завет
Я буду помнить глубоко
В далекой стороне…
Не плачу я, но нелегко
С тобой расстаться мне!
Она сердилась на себя за то, что чувство жалости к Леночке на какую-то минуту заставило ее потерять осмотрительность…
В свое последнее посещение этот неизвестный офицер выразил ей свое сочувствие.
— Вероятно, ваша дочь очень о вас тревожится, — сказал он. — Мы можем переслать в Москву ваше письмо. Ничего лишнего, конечно, ни где вы находитесь, ни как с вами обращаются, никаких подробностей, несколько ободряющих слов. Если хотите, напишите записку…
И она захотела! Фактически этот офицер продиктовал ей записку. Она растерялась от неожиданности, от возможности хоть что-то сообщить о себе, и офицер подсказывал ей слова: “Не беспокойся обо мне, все будет в порядке. Держи себя в руках…”
А вот сама она не сумела держать себя в руках! Ничего не надо было писать. Кто знает, для чего понадобилась записка. Может быть, нужен ее почерк, может быть, хотят обмануть Леночку… Мария Сергеевна простить себе не могла, что на какое-то мгновенье поддалась слабости…
Мария Сергеевна задумалась. День сейчас или ночь?
Дверь отворилась… Опять этот офицер! Никаких записок больше она писать не будет…
Офицер вошел и тотчас захлопнул за собой дверь.
— Добрый день, — поздоровался он.
Говорит — добрый день, а на самом деле сейчас может быть ночь…
Он взял стул и сел у стола.
— Поговорим, — произнес он.
А о чем говорить, если эта женщина вообще не хочет разговаривать. Ее посадили в тюрьму, она отлично понимает, что это не шутка, понимает, чего от нее хотят, и после всего этого желает, изволите ли видеть, читать стихи!
Неужели эту женщину не тяготит одиночество?
— Вам не скучно здесь? — осведомился офицер.
— Напротив, — сказала Мария Сергеевна, — Мне очень весело. В вашем обществе и в обществе Вайолет.
— Вайолет славная девочка, — возразил офицер. — Она тоже жалуется, что ей с вами невесело. Она любит теннис, музыку, танцы, мечтает о том, чтобы ее отпустили…
— Так отпустите ее, — сказала Мария Сергеевна.
— Только вы можете ее отпустить. Все зависит от вас. Можете отпустить и ее, и себя. Вам предлагается выгодная сделка. Вы посвящаете нас в суть открытия своего шефа, а взамен…
— Вы не хотите позавтракать? — предложила вдруг ему Мария Сергеевна.
— Я уже пообедал, — нечаянно вырвалось у ее собеседника, не ожидавшего такого вопроса.
“Он уже пообедал”, — отметила про себя Мария Сергеевна. Значит, время сейчас к вечеру. Во всяком случае, сейчас вторая половина дня. Послеобеденное время.
— В таком случае, позвольте мне…
Мария Сергеевна налила себе кофе, отпила несколько глотков…
— Я вас слушаю, — сказала она.
Она хочет его слушать… Тем лучше!
— Вы заполняете несколько листков. Три, два, даже один. Я не знаю сколько. Основные формулы, а взамен…
— А если я напишу ерунду? Набор цифр?
— С тем, что вы напишете, ознакомятся ученые. Если это в какой-то степени ориентирует их, поможет продвинуться в решении каких-то задач, вы получите…
— А до тех пор?
— До тех пор вы будете находиться в обществе Вайолет и вашего покорного слуги.
— А кто же все-таки мой покорный слуга?
Марии Сергеевне показалось, что ее собеседник колеблется, назвать себя или нет. Он действительно колебался. Если эта женщина очутится когда-нибудь на свободе, он не хотел бы, чтобы она знала его имя. Потом подумал: или она согласится на все, что он предлагает, или вообще перестанет существовать, освободить ее уже нельзя ни при каких обстоятельствах. Он ничем, в сущности, не рискует…
— Майор Харбери к вашим услугам, — назвался он.
— Теперь я буду знать, — сказала Мария Сергеевна и повторила: — Майор Харбери. Я запомню вашу фамилию.
— Мы еще подружимся, — пообещал Харбери. — Вы еще будете меня благодарить.
— За похищение?
— За ту жизнь, которая предстоит вам в дальнейшем.
— А вы знаете, какая жизнь предстоит мне в дальнейшем?
Харбери сел поудобнее, достал пачку сигарет, закурил:
— Я вам сейчас опишу…
Мария Сергеевна тоже поудобнее села на кровать, на розовое пушистое одеяло, такое пушистое, каких она не видела до сих пор.
— Не лучше ли, если я сама скажу, какая жизнь мне предстоит? — сказала Мария Сергеевна. — Я представляю ее себе.
Она провела ладонью по одеялу — такое мягкое, что кажется, будто оно и не из шерсти.
— Возможно, мне дадут институт, специально оборудованный научный институт, в котором все будет подчинено только мне. Не так ли, господин майор?
— О да! — подтвердил Харбери. — И не только институт…
— Как-никак я доктор наук, профессор, и притом незаурядный профессор, иначе не стоило бы меня похищать, — сказала Мария Сергеевна. — Значит, я получаю институт. Само собой разумеется, у меня будет машина. Я представляю себе эту машину. Я была на американской выставке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49