– Глупости. Сегодня вечером ты будешь в хорошей форме. Я знаю, как это бывает, хорошо знаю.
– Спасибо. Я постараюсь.
– Да, еще насчет заключительной сцены, где Андреева убивают…
Он внимательно посмотрел на нее.
– А что там особенного?
– Револьвер будет, конечно, заряжен холостыми патронами, но ты должен будешь упасть.
– И что?
– Смотри, куда падаешь. Сцена под током. Сто двадцать вольт тебя не убьют, но нам не нужен умирающий Андреев, который дергается и искрит. Рабочие сцены пометят нужное место мелом. И еще…
– Да?
– Марка будет стрелять в упор. Будь осторожен, не обожгись.
– Хорошо.
Она собралась уйти, но задержалась и озабоченно осмотрела его с головы до ног.
– Торни, у меня странное чувство. Это трудно выразить словами…
Он спокойно смотрел на нее и ждал, что она скажет дальше.
– Торни, ты задумал провалить премьеру?
Его лицо не выдало ничего, но внутренне он вздрогнул. Она смотрела на него спокойно и доверительно, но явно чувствовала что-то неладное. Она рассчитывала на него и хотела ему верить.
– Почему я должен провалить спектакль, Жадэ? Когда это я намеренно портил представление?
– Ты меня спрашиваешь?
– Послушай… Ты получишь самого лучшего Андреева, которого я могу сыграть. Я обещаю. Она медленно кивнула.
– Я тебе верю. Я не сомневаюсь.
– Так в чем же дело? О чем ты беспокоишься?
– Не знаю. Я лишь знаю, какого ты мнения об автодраме. У меня неприятное чувство, что ты замышляешь что-то недоброе. Вот и все. Прости… Я понимаю, ты слишком горд, чтобы загубить собственный спектакль, но… – Тряхнув головой, Жадэ замолчала. Она испытующе смотрела на него своими темными глазами. Она все еще не успокоилась.
– Ах да, – сказал он сухо. – Я хотел прервать пьесу на третьем акте. Я хотел продемонстрировать зрителям свой шрам от операции аппендицита, показать пару карточных фокусов и объявить, что начинаю забастовку.
Он укоризненно пощелкал языком и обиженно посмотрел на нее. Она слегка покраснела и деланно рассмеялась.
– Я уверена, что ты не способен на гадость. Но я знаю, что ты не упустишь возможность поиздеваться над автодрамой, хотя, возможно, сегодня вечером ты и не сделаешь ничего такого. Извини, но это меня тревожит.
– Не беспокойся. Если ты и потеряешь деньги, то не по моей вине.
– Я тебе верю, но…
– Что еще?
– Ты выглядишь слишком довольным, вот что! – прошипела она, приблизившись. Затем потрепала его по щеке.
– Ну, а как же иначе… это моя последняя роль. Я…
Но она уже ушла, предоставив ему время на обед и короткий отдых.
Сон не приходил. Он лежал на диване, ощупывая в кармане патроны и думал о том, как он хлопнет дверью, и какой это вызовет фурор. Мысли эти были приятны.
В полудреме ему вдруг пришло в голову, что это назовут самоубийством. Как наивно! Какой эффект! Какой трагический случай! И реакция публики. У манекенов не течет кровь. И позже – заголовки газет: «Кукла убивает старого актера», «Жертва механической сцены». И все же они назовут это самоубийством. Как примитивно!
А может, самоубийца на карнизе двадцатого этажа тоже думает о реакции публики? Не метит ли каждый удар, который наносишь себе, в совесть окружающих?
– Пятнадцать минут до начала спектакля, – прохрипел динамик, – пятнадцать минут.
– Эй, Торни, – послышался нетерпеливый голос Фириа, – бегом в костюмерную. Тебя уже ищут.
Торнье устало поднялся. Он направился в костюмерную, мельком взглянув на сутолоку техников и рабочих. Ясно было одно: назад пути нет.
Зал был далеко не переполнен. Треть зрителей предпочла получить обратно деньги, чем ждать целый час и потом смотреть на подделку Андреева. Но для большинства посещение театра было запланировано заранее, и они остались, хотя их раздражение трудно было не заметить. Люди демонстративно поглядывали на часы, а некоторые и более явно выражали свое недовольство, а голос диктора тем временем под музыку русских композиторов зачитывал заранее подготовленные извинения. И вот наконец…
– Дамы и господа, сегодня мы представляем вам одну из самых популярных актрис, хорошо известную вам по театру, телевидению и автодраме… Мелу Стоун!
Торнье смотрел из-за кулис, как она появилась в свете рампы, Мела казалась неестественно бледной, но специалисты по макияжу, в общем, поработали неплохо, Она выглядела лишь чуть старше, чем ее кукла, и все еще была красива, хотя я не той вызывающей красотой прежних лет. На ней было простое темное платье с глубоким декольте и без всяких побрякушек. Ее огненные волосы были уложены в высокую прическу и открывали изящную линию ее шеи.
– Десять лет назад, – начала она, – я готовилась к постановке сегодняшней пьесы «Анархия», но она так и не состоялась. Я участвовала в репетициях вместе с человеком, которого зовут Райен Торнье, актером, который сегодня вечером исполнит главную роль, С грустью я вспоминаю время… – она запнулась, потом продолжила, но уже скованно и менее убедительно. Очевидно, речь была подготовлена Жадэ Ферн, причем создавалось впечатление, что Мела произносила слова только потому, что невежливо было пропускать их. Мелу оштрафовали за попытку отказаться от выступления, и Жадэ сломила ее сопротивление, пригрозив поставить перед микрофоном ее куклу в седом парике и запустить фонограмму.
Вступительные слова Мелы были написаны с целью убедить публику, что увидеть в главной роли Торнье вместо Пелтье – большая удача. Но в речи не было ни намека на то, что играть будет человек из плоти и крови. Отсутствовали также определения типа «кукла» или «манекен». Публике предоставили предполагать все что угодно, ничем, однако, не поддерживая ее предположений. Речь была короткой. После нескольких сплетен из истории самой первой премьеры, что была восемьдесят лет назад, Мела закончила:
– А теперь, дорогие друзья, мы представляем вам «Анархию» Прушева.
Она с улыбкой поклонилась, грациозно упорхнула за занавес и там разрыдалась. Торжественная музыка известила о начале первого акта. За кулисами она заметила Торнье и сдержала рыдания, закусив губу. Занавес начал подниматься. Она подбежала к нему на несколько шагов, остановилась и посмотрела на него.
– Ты ничего не хочешь мне сказать? – прошептала она.
– Я… – ледяная улыбка вдруг сошла с его лица. Это была его первая маленькая победа над Мелой, терзаемой кошмарами Мелой, купившей себе безопасность ценой чего-то более важного и все еще, как сейчас, доплачивающей за нее в рассрочку. Мелой, которую он когда-то любил. Его маленький триумф был – теперь он это видел – не того сорта, чтобы его можно было смаковать. Она хотела продолжить, но он остановил ее.
– Мне жаль, Мела, – хрипло сказал он.
– При чем здесь ты?..
Тут она ошибалась. Она, конечно, не знала, что он сделал;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17