Соответственно, к Дао нельзя обращаться с молитвами. И мир не должен любить Дао: «Лучший правитель тот, о котором народ знает лишь то, что он существует. Несколько хуже те правители, которых народ любит и возвышает. Ещё хуже те правители, которых народ боится, а хуже всех те правители, которых народ презирает» (Там же, 17). Так что то Бытие, о котором не знают ничего, лучше и выше того Бога, которого люди любят… Здесь вновь мы возвращаемся к нашему исходному вопросу: какая богословская формула выше — та, которая говорит «Бог есть любовь», или та, которая утверждает: «Бог есть Ничто». Более достойно видеть и ощущать в Боге Любовь или же «Великую Пустоту»?… Даосизм сделал свой выбор, христианство — свой. Но то, что эти традиции непохожи друг на друга, что они не едины, что здесь именно выбор, — этого не заметить все-таки нельзя.
Безличностное понимание Дао странно с точки зрения европейца, воспитанного на понимании Бога как Живой Личности и на Библии, которая утверждает, что Бог не только ускользает от людей, но ещё и стремится приблизиться к ним как можно ближе.
Но ещё более странна для европейца радикальная всеядность китайской кухни. Как известно, китайцы едят все, кроме того, что ядовито (вообще-то ядовитое кушать тоже можно — но только готовить его надо дольше). И змеи, и крысы, и насекомые сгодятся на китайской кухне. Но самое чуждое, на вкус европейца, блюдо китайской кулинарии — это мозг живой обезьянки. В китайском ресторанчике ты заказываешь некое блюдо с восточно-экзотическим названием (скажем — «Вдоль по Хуанхэ-матушке»). И тебе выносят живую обезьянку. Её голову зажимают в специальных тисках, чтобы она не дёргалась. Чтобы она не слишком верещала — по желанию клиента её можно оглушить ударом молоточка по темени (ударить должен сам заказчик и потребитель этого яства), затем специальным ножичком вскрывается черепная крышка. И вот пожалуйста — вожделенный мозг примата открыт пред тобой. Что называется — «посолить по вкусу». И можно кушать…
Вы содрогаетесь? А почему? Ведь тигры в джунглях кушают обезьянок? А мы чем хуже? Если природа так устроена, что одна её часть живёт через пожирание другой — то почему мы не должны позволять себе то, что законом Дао дозволено тиграм? В чем отличие человека от тигра? И тигр — часть природы, и человек… А если человек есть часть природы, а над природой нет Личного Разума, который ставил бы Цели, предписывая нравственный долг и заповедуя людям свободно следовать этому надприродному Замыслу — то нельзя требовать от человека, чтобы он жил по другим законам, нежели те, по которым живут джунгли.
И молчание Дао, которое приводит в благоговейное чувство китайцев, способно вызывать совсем иные чувства у европейцев, привыкших к говорящему Слову: «Вечное безмолвие этих бесконечных пространств меня пугает» (Паскаль. Мысли. 201 (206)). Молчащие Небеса — это скорее знак Богооставленности. Это — признак катастрофы, разрыва Общения, а не знамение приближения к Полноте духовного знания. Во всяком случае молчание и бездействие трудно посчитать проявлением Любви.
… Мы можем поискать формулу “Бог есть любовь” в индийской религиозной мысли.
Способен ли к любви Брахман? Любовь есть чувство свободное, избирающее, личностное. И потому только Личность способна к нему. Брахман же, по убеждению индийской мысли, есть начало безличностное.
Индийская религиозная философия в большинстве своих школ исповедует пантеизм. Это учение, отвергающее понимание Бога как личности и видящее в божестве только энергию, знакомо нашим современникам не столько по индийской литературе, сколько по изданиям оккультного, теософского и каббалистического направления. Божество есть вселенская энергия, которая едина для всего мироздания, которая является единственной и единой подлинной причиной всего мирового многообразия. Эта единая энергия бессознательно и бесцельно проявляет себя, выражая себя во множестве мировых феноменов (в том числе и в человеческом сознании).
Брахманизм полагает, что мир есть сновидение Брахмана. Мы снимся Божеству. Мир есть иллюзия (майя), и человек для освобождения своего сознания должен отказаться от своего иллюзорного убеждения в том, что он есть самостоятельное духовное существо (личность), и прийти к пониманию того фундаментального факта, что его собственная душа (атман) есть всего лишь частица Всемирного Брахмана. И мир вокруг меня, и я сам снюсь себе. И даже не себе — а Единому Божеству.
Если человек будет любить свои сновидения — он останется в печальном мире, где властвует безрадостный закон кармы. И, значит, не надо привязываться к миру, нужно брать пример с безлюбовных и бесцельных игр Божества: «Пармаштин как бы играя создаёт миры» (Ману, 1, 80).
По воззрениям брахманизма мир создан в танце Шивы. Но этот танец несёт не только жизнь, но и смерть. В европейской традиции та же идея высказывалась у Гераклита, по знаменитому афоризму которого космос есть дитя. Ребёнок для Гераклита — символ безответственности. Как это пояснял А Ф. Лосев: «Кто виноват? Откуда космос и его красота? Откуда смерть и гармоническая воля к самоутверждению? Почему душа вдруг исходит с огненного Неба в огненную Землю, и почему она вдруг преодолевает земные тлены и — опять среди звёзд, среди вечного и умного света? Почему в бесконечной игре падений и восхождений небесного огня — сущность космоса? Ответа нет. „Луку имя жизнь, а дело его — смерть“ (Гераклит. Фрагмент В, 48). В этой играющей равнодушной гармонии — сущность античного космоса,… невинная и гениальная, простодушно-милая и до крайней жестокости утончённая игра Абсолюта с самим собой,… безгорестная и безрадостная игра, когда вопрошаемая бездна молчит и сама не знает, что ей надо».
Итак, Гераклитово сравнение космоса с играющим ребёнком малоутешительно: также капризно и жестоко, без сострадания бог может разрушить мир (и разрушает), как ребёнок топчет свои песчаные замки.
Энергия сохраняет жизнь и разрушает её вполне бессознательно. Это просто разные проявления одной и той же энергии, происходящие по одним и тем же законам, но только в разных ситуациях. Так, электрическая проводка во всем доме составляет единую систему. Ток — один и тот же во всех приборах. Но в магнитофоне он производит звук, в телевизоре — образ, в лампочке — свет, в холодильнике — холод, а в кипятильнике — тепло, из вентилятора гонит воздух, а в пылесос его загоняет. Но зависит ли от воли электричества, как именно оно проявит себя в каждом конкретном приборе? Можем ли мы сказать, что электричество любит греть воду в кипятильнике? Можем ли мы предположить, что однажды электричество скажет себе: «Что это я все морожу и морожу в этом холодильнике?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Безличностное понимание Дао странно с точки зрения европейца, воспитанного на понимании Бога как Живой Личности и на Библии, которая утверждает, что Бог не только ускользает от людей, но ещё и стремится приблизиться к ним как можно ближе.
Но ещё более странна для европейца радикальная всеядность китайской кухни. Как известно, китайцы едят все, кроме того, что ядовито (вообще-то ядовитое кушать тоже можно — но только готовить его надо дольше). И змеи, и крысы, и насекомые сгодятся на китайской кухне. Но самое чуждое, на вкус европейца, блюдо китайской кулинарии — это мозг живой обезьянки. В китайском ресторанчике ты заказываешь некое блюдо с восточно-экзотическим названием (скажем — «Вдоль по Хуанхэ-матушке»). И тебе выносят живую обезьянку. Её голову зажимают в специальных тисках, чтобы она не дёргалась. Чтобы она не слишком верещала — по желанию клиента её можно оглушить ударом молоточка по темени (ударить должен сам заказчик и потребитель этого яства), затем специальным ножичком вскрывается черепная крышка. И вот пожалуйста — вожделенный мозг примата открыт пред тобой. Что называется — «посолить по вкусу». И можно кушать…
Вы содрогаетесь? А почему? Ведь тигры в джунглях кушают обезьянок? А мы чем хуже? Если природа так устроена, что одна её часть живёт через пожирание другой — то почему мы не должны позволять себе то, что законом Дао дозволено тиграм? В чем отличие человека от тигра? И тигр — часть природы, и человек… А если человек есть часть природы, а над природой нет Личного Разума, который ставил бы Цели, предписывая нравственный долг и заповедуя людям свободно следовать этому надприродному Замыслу — то нельзя требовать от человека, чтобы он жил по другим законам, нежели те, по которым живут джунгли.
И молчание Дао, которое приводит в благоговейное чувство китайцев, способно вызывать совсем иные чувства у европейцев, привыкших к говорящему Слову: «Вечное безмолвие этих бесконечных пространств меня пугает» (Паскаль. Мысли. 201 (206)). Молчащие Небеса — это скорее знак Богооставленности. Это — признак катастрофы, разрыва Общения, а не знамение приближения к Полноте духовного знания. Во всяком случае молчание и бездействие трудно посчитать проявлением Любви.
… Мы можем поискать формулу “Бог есть любовь” в индийской религиозной мысли.
Способен ли к любви Брахман? Любовь есть чувство свободное, избирающее, личностное. И потому только Личность способна к нему. Брахман же, по убеждению индийской мысли, есть начало безличностное.
Индийская религиозная философия в большинстве своих школ исповедует пантеизм. Это учение, отвергающее понимание Бога как личности и видящее в божестве только энергию, знакомо нашим современникам не столько по индийской литературе, сколько по изданиям оккультного, теософского и каббалистического направления. Божество есть вселенская энергия, которая едина для всего мироздания, которая является единственной и единой подлинной причиной всего мирового многообразия. Эта единая энергия бессознательно и бесцельно проявляет себя, выражая себя во множестве мировых феноменов (в том числе и в человеческом сознании).
Брахманизм полагает, что мир есть сновидение Брахмана. Мы снимся Божеству. Мир есть иллюзия (майя), и человек для освобождения своего сознания должен отказаться от своего иллюзорного убеждения в том, что он есть самостоятельное духовное существо (личность), и прийти к пониманию того фундаментального факта, что его собственная душа (атман) есть всего лишь частица Всемирного Брахмана. И мир вокруг меня, и я сам снюсь себе. И даже не себе — а Единому Божеству.
Если человек будет любить свои сновидения — он останется в печальном мире, где властвует безрадостный закон кармы. И, значит, не надо привязываться к миру, нужно брать пример с безлюбовных и бесцельных игр Божества: «Пармаштин как бы играя создаёт миры» (Ману, 1, 80).
По воззрениям брахманизма мир создан в танце Шивы. Но этот танец несёт не только жизнь, но и смерть. В европейской традиции та же идея высказывалась у Гераклита, по знаменитому афоризму которого космос есть дитя. Ребёнок для Гераклита — символ безответственности. Как это пояснял А Ф. Лосев: «Кто виноват? Откуда космос и его красота? Откуда смерть и гармоническая воля к самоутверждению? Почему душа вдруг исходит с огненного Неба в огненную Землю, и почему она вдруг преодолевает земные тлены и — опять среди звёзд, среди вечного и умного света? Почему в бесконечной игре падений и восхождений небесного огня — сущность космоса? Ответа нет. „Луку имя жизнь, а дело его — смерть“ (Гераклит. Фрагмент В, 48). В этой играющей равнодушной гармонии — сущность античного космоса,… невинная и гениальная, простодушно-милая и до крайней жестокости утончённая игра Абсолюта с самим собой,… безгорестная и безрадостная игра, когда вопрошаемая бездна молчит и сама не знает, что ей надо».
Итак, Гераклитово сравнение космоса с играющим ребёнком малоутешительно: также капризно и жестоко, без сострадания бог может разрушить мир (и разрушает), как ребёнок топчет свои песчаные замки.
Энергия сохраняет жизнь и разрушает её вполне бессознательно. Это просто разные проявления одной и той же энергии, происходящие по одним и тем же законам, но только в разных ситуациях. Так, электрическая проводка во всем доме составляет единую систему. Ток — один и тот же во всех приборах. Но в магнитофоне он производит звук, в телевизоре — образ, в лампочке — свет, в холодильнике — холод, а в кипятильнике — тепло, из вентилятора гонит воздух, а в пылесос его загоняет. Но зависит ли от воли электричества, как именно оно проявит себя в каждом конкретном приборе? Можем ли мы сказать, что электричество любит греть воду в кипятильнике? Можем ли мы предположить, что однажды электричество скажет себе: «Что это я все морожу и морожу в этом холодильнике?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95