это мне сами Ротшильды сказали. Мнение на Марк-лейн составилось вполне определенное.
Его считают весьма осведомленным человеком. Живет он, конечно, в Белгрэвии, в приличном, тусклой окраски доме, и все у него там солидное, скучное и комфортабельное, как полагается. Его обеды упоминает "Морнинг гералд" среди званых вечеров текущей недели; его жена и дочки раз в год весьма эффектно появляются на дворцовых приемах, а сам он в этот день приезжает в клуб в мундире вице-губернатора.
Он любит начинать беседу с вами таким образом:
- Когда я был в палате, то я, и т. д. - Он и правда три недели был депутатом от Скитлбери в первом пореформенном парламенте, однако лишился места за взятки, после чего еще трижды и без всякого успеха баллотировался от того же избирательного округа.
Другого рода политический сноб, какого мне приходилось видеть в большинстве клубов, - это человек, которого заботит не столько внутренняя политика, сколько внешняя, коей он великий знаток. Думаю, что такого рода людей трудно найти где-либо помимо клубов. Именно для них газеты печатают статьи об иностранной политике, что обходится каждой газете тысяч десять в год. Он серьезно встревожен замыслами России и вопиющим коварством Луи-Филиппа. Именно он ожидает, что французский флот, того и гляди, появится на Темзе, он не спускает глаз с американского президента и прочитывает его речи от начала до конца (не позавидуешь!). Он знает по именам всех соревнующихся политических лидеров Португалии. Знает, из-за чего они борются; именно он говорит, что лорда Эбердина следует судить, а лорда Пальмерстона повесить, или наоборот.
У такого сноба излюбленная тема: лорд Пальмерстон продался России; точно известно, за сколько рублей и какая фирма в Сити его продала. Я как-то подслушал разговор такого сноба. Это капитан Спитфайр К. Ф. (кстати сказать, виги отказались дать ему корабль) беседовал после обеда с мистером Миннсом:
- Миннс, вы знаете, почему княгиня Скрагамовская не была на вечере у леди Пальмерстон? Потому что она не может показаться людям на глаза, - а почему не может? Сказать вам, Минне, почему? Вся спина у нее иссечена до крови - прямо как сырое мясо, сэр! В прошлый вторник, ровно в двенадцать часов, в Эшбернхем-хаус явились три барабанщика из Преображенского полка - а в половине первого в желтой гостиной русского посольства, в присутствии супруги посла, четырех горничных, православного попа и секретаря посольства, княгиня Скрагамовская получила тринадцать дюжин. Ее исполосовали кнутами, сэр, кнутами, в самом сердце Англии - на Беркли-сквер, - только за то, что она говорила, будто у великой княгини Ольги волосы рыжие. А теперь скажите мне, сэр, как по-вашему, может ли лорд Пальмерстон после этого оставаться министром?
Миннс. Боже правый!
Миннс ходит за Спитфайром по пятам и считает его величайшим и мудрейшим из людей.
Глава XLVI
Клубные снобы
Почему бы какому-нибудь великому писателю не написать "Тайны клубных домов" или "Разоблачение Сент-Джеймс-стрит"? Отличный был бы сюжет для автора с воображением. Все мы помним, как еще мальчишками бывали на ярмарке и, потратив все свои деньги, с благоговением и страхом шатались вокруг балагана, гадая о том, какие зрелища показывают внутри.
Человек есть драма - драма Чудес и Страстей, Тайн и Подлости, Красоты и Верности и т. п. Каждая Грудь есть Палатка на Ярмарке Тщеславия. Но оставим этот прописной стиль: я бы умер, если бы придерживался его на протяжении целого столбца (да и хорош был бы столбец из одних прописных, кстати сказать). В клубе, хотя бы в комнате не было ни одного знакомого лица, вы всегда имеете возможность наблюдать незнакомцев и размышлять о том, что творится в этих палатках под занавесом их душ, их сюртуками и жилетами. Это развлечение не приедается. В самом деле, я слыхал, будто есть в Лондоне такие клубы, где никто ни с кем никогда не разговаривает. Все сидят в кофейной в полном молчании и наблюдают друг за другом.
А между тем как мало можно определить по внешности человека! В нашем клубе есть один завсегдатай - крупный, грузный, пожилой мужчина, роскошно одетый, несколько лысоватый, всегда в лакированных сапогах и в боа, когда выходит на улицу; манеры у него спокойные; он всегда заказывает и съедает не слишком обильный, но изысканный обедец, - все эти последние пять лет я его принимал за сэра Джона Поклингтона и уважал, как человека, имеющего пятьсот фунтов дохода per diem; а оказалось, что он всего-навсего служащий какой-то фирмы в Сити; дохода у него и двухсот фунтов не наберется, и фамилия его Джаббер. А сэр Джон Поклингтон, напротив того, маленький, грязный человечек, весь перепачканный нюхательным табаком; он вечно жалуется на плохое пиво и ворчит, что с него взяли полтора пенса лишних за селедку; он сидел за соседним с Джаббером столиком в тот день, когда кто-то наконец показал мне настоящего баронета.
Возьмите другого рода тайну. Я вижу, например, как старик Подхалим украдкой заглядывает во все комнаты клуба; его остекленевшие глаза смотрят бессмысленно, он вечно ухмыляется грязной ухмылкой - он заискивает перед каждым, кого бы ни встретил, пожимает вам руки, благодарит и выказывает самый сердечный, проникновенный интерес к вашему здоровью и благополучию. Вы знаете, что он шарлатан и мошенник, и он знает, что вам это известно. Но все-таки он продолжает кривляться и, куда бы ни пополз, оставляет за собой дорожку льстивой слизи. Кто может разгадать этого человека, проникнуть в его тайну? На что он рассчитывает, лебезя перед вами или передо мной? Вы не знаете, что скрывается под этой ухмыляющейся маской. Вы питаете к нему только смутное, инстинктивное отвращение: оно предупреждает вас, что перед вами мошенник - а дальше этого вся душа Подхалима для вас - загадка.
Мне, пожалуй, приятнее размышлять о людях молодых. У этих игра идет более открыто. Вам словно бы известно, какие карты у них на руках. Взять, например, господ Спэйвина и Кокспора.
Почти во всех клубах можно, вероятно, найти экземпляры этого сорта молодых людей. Они ни с кем в клубе не знакомы. Они вносят с собой в комнаты крепкий запах сигар и, забившись в уголок, бормочут что-то о скачках. Историю того короткого периода, когда они были украшением общества, они вспоминают по кличкам своих лошадей, бравших тогда призы. Как политические деятели толкуют о "годе Реформы" или о "годе, когда виги ушли" и т. д., так и эти молодые деятели спорта говорят о "годе Тарнэшена", годе "Оподельдока" или о годе, когда "Катавампос" пришел вторым в скачках на Честерский кубок. Утром они играют на бильярде, за завтраком пьют светлый эль и запивают его чем-нибудь покрепче. Они читают "Беллову жизнь" (очень приятная газета, выказывающая большую эрудицию в ответах своим читателям).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Его считают весьма осведомленным человеком. Живет он, конечно, в Белгрэвии, в приличном, тусклой окраски доме, и все у него там солидное, скучное и комфортабельное, как полагается. Его обеды упоминает "Морнинг гералд" среди званых вечеров текущей недели; его жена и дочки раз в год весьма эффектно появляются на дворцовых приемах, а сам он в этот день приезжает в клуб в мундире вице-губернатора.
Он любит начинать беседу с вами таким образом:
- Когда я был в палате, то я, и т. д. - Он и правда три недели был депутатом от Скитлбери в первом пореформенном парламенте, однако лишился места за взятки, после чего еще трижды и без всякого успеха баллотировался от того же избирательного округа.
Другого рода политический сноб, какого мне приходилось видеть в большинстве клубов, - это человек, которого заботит не столько внутренняя политика, сколько внешняя, коей он великий знаток. Думаю, что такого рода людей трудно найти где-либо помимо клубов. Именно для них газеты печатают статьи об иностранной политике, что обходится каждой газете тысяч десять в год. Он серьезно встревожен замыслами России и вопиющим коварством Луи-Филиппа. Именно он ожидает, что французский флот, того и гляди, появится на Темзе, он не спускает глаз с американского президента и прочитывает его речи от начала до конца (не позавидуешь!). Он знает по именам всех соревнующихся политических лидеров Португалии. Знает, из-за чего они борются; именно он говорит, что лорда Эбердина следует судить, а лорда Пальмерстона повесить, или наоборот.
У такого сноба излюбленная тема: лорд Пальмерстон продался России; точно известно, за сколько рублей и какая фирма в Сити его продала. Я как-то подслушал разговор такого сноба. Это капитан Спитфайр К. Ф. (кстати сказать, виги отказались дать ему корабль) беседовал после обеда с мистером Миннсом:
- Миннс, вы знаете, почему княгиня Скрагамовская не была на вечере у леди Пальмерстон? Потому что она не может показаться людям на глаза, - а почему не может? Сказать вам, Минне, почему? Вся спина у нее иссечена до крови - прямо как сырое мясо, сэр! В прошлый вторник, ровно в двенадцать часов, в Эшбернхем-хаус явились три барабанщика из Преображенского полка - а в половине первого в желтой гостиной русского посольства, в присутствии супруги посла, четырех горничных, православного попа и секретаря посольства, княгиня Скрагамовская получила тринадцать дюжин. Ее исполосовали кнутами, сэр, кнутами, в самом сердце Англии - на Беркли-сквер, - только за то, что она говорила, будто у великой княгини Ольги волосы рыжие. А теперь скажите мне, сэр, как по-вашему, может ли лорд Пальмерстон после этого оставаться министром?
Миннс. Боже правый!
Миннс ходит за Спитфайром по пятам и считает его величайшим и мудрейшим из людей.
Глава XLVI
Клубные снобы
Почему бы какому-нибудь великому писателю не написать "Тайны клубных домов" или "Разоблачение Сент-Джеймс-стрит"? Отличный был бы сюжет для автора с воображением. Все мы помним, как еще мальчишками бывали на ярмарке и, потратив все свои деньги, с благоговением и страхом шатались вокруг балагана, гадая о том, какие зрелища показывают внутри.
Человек есть драма - драма Чудес и Страстей, Тайн и Подлости, Красоты и Верности и т. п. Каждая Грудь есть Палатка на Ярмарке Тщеславия. Но оставим этот прописной стиль: я бы умер, если бы придерживался его на протяжении целого столбца (да и хорош был бы столбец из одних прописных, кстати сказать). В клубе, хотя бы в комнате не было ни одного знакомого лица, вы всегда имеете возможность наблюдать незнакомцев и размышлять о том, что творится в этих палатках под занавесом их душ, их сюртуками и жилетами. Это развлечение не приедается. В самом деле, я слыхал, будто есть в Лондоне такие клубы, где никто ни с кем никогда не разговаривает. Все сидят в кофейной в полном молчании и наблюдают друг за другом.
А между тем как мало можно определить по внешности человека! В нашем клубе есть один завсегдатай - крупный, грузный, пожилой мужчина, роскошно одетый, несколько лысоватый, всегда в лакированных сапогах и в боа, когда выходит на улицу; манеры у него спокойные; он всегда заказывает и съедает не слишком обильный, но изысканный обедец, - все эти последние пять лет я его принимал за сэра Джона Поклингтона и уважал, как человека, имеющего пятьсот фунтов дохода per diem; а оказалось, что он всего-навсего служащий какой-то фирмы в Сити; дохода у него и двухсот фунтов не наберется, и фамилия его Джаббер. А сэр Джон Поклингтон, напротив того, маленький, грязный человечек, весь перепачканный нюхательным табаком; он вечно жалуется на плохое пиво и ворчит, что с него взяли полтора пенса лишних за селедку; он сидел за соседним с Джаббером столиком в тот день, когда кто-то наконец показал мне настоящего баронета.
Возьмите другого рода тайну. Я вижу, например, как старик Подхалим украдкой заглядывает во все комнаты клуба; его остекленевшие глаза смотрят бессмысленно, он вечно ухмыляется грязной ухмылкой - он заискивает перед каждым, кого бы ни встретил, пожимает вам руки, благодарит и выказывает самый сердечный, проникновенный интерес к вашему здоровью и благополучию. Вы знаете, что он шарлатан и мошенник, и он знает, что вам это известно. Но все-таки он продолжает кривляться и, куда бы ни пополз, оставляет за собой дорожку льстивой слизи. Кто может разгадать этого человека, проникнуть в его тайну? На что он рассчитывает, лебезя перед вами или передо мной? Вы не знаете, что скрывается под этой ухмыляющейся маской. Вы питаете к нему только смутное, инстинктивное отвращение: оно предупреждает вас, что перед вами мошенник - а дальше этого вся душа Подхалима для вас - загадка.
Мне, пожалуй, приятнее размышлять о людях молодых. У этих игра идет более открыто. Вам словно бы известно, какие карты у них на руках. Взять, например, господ Спэйвина и Кокспора.
Почти во всех клубах можно, вероятно, найти экземпляры этого сорта молодых людей. Они ни с кем в клубе не знакомы. Они вносят с собой в комнаты крепкий запах сигар и, забившись в уголок, бормочут что-то о скачках. Историю того короткого периода, когда они были украшением общества, они вспоминают по кличкам своих лошадей, бравших тогда призы. Как политические деятели толкуют о "годе Реформы" или о "годе, когда виги ушли" и т. д., так и эти молодые деятели спорта говорят о "годе Тарнэшена", годе "Оподельдока" или о годе, когда "Катавампос" пришел вторым в скачках на Честерский кубок. Утром они играют на бильярде, за завтраком пьют светлый эль и запивают его чем-нибудь покрепче. Они читают "Беллову жизнь" (очень приятная газета, выказывающая большую эрудицию в ответах своим читателям).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67